Они поужинали в гостиной перед камином. Однако, несмотря на то что Аморет надела совершенно новый сапфирового цвета пеньюар, заколола волосы бриллиантовыми заколками и все время развлекала Дональда разными забавными историями, рассказывая их на только им понятном языке, Дональд продолжал сидеть с рассеянным выражением лица. Наконец, когда слуги ушли, унеся тарелки, а Аморет с мужем остались совершенно одни, она свернулась клубочком у него на коленях и нежно поцеловала его.

— Что с тобой, милый? У тебя какой-то секрет от меня? А может, что-то не так в офисе? Ответь же…

— Да нет, все прекрасно. — Он прижался губами к ее щеке и крепко обнял. Потом глубоко вздохнул.

— Дональд! Скажи, что с тобой происходит! — Аморет резко потянула его за отворот пиджака. — Ты должен сказать мне, что случилось!

— Пустяки, дорогая. Все эта проклятая женщина…

— Что она наговорила тебе? Расскажи, ну расскажи! — чуть ли не истерически потребовала Аморет.

— Ну, она сказала… Ну… Ладно. Она сказала, что вела с тобой весьма интересный разговор по поводу ее бывшего мужа. Еще сообщила, что раньше ты очень хорошо знала этого человека. И мне не понравилось, каким тоном было сказано об этом. Вот и все. Прости меня, Аморет. Я понимаю, что ревную тебя, и мне очень жаль, но я ничего не могу с собой поделать. Извини!

Аморет задумчиво посмотрела на него и какое-то время не спускала с мужа пристального взгляда. Затем звонко рассмеялась и крепко прижалась к нему:

— О Дональд! Как приятно, что ты ревнуешь! Но при этом знаешь, что никакого повода для ревности у тебя нет, так ведь?

Дональд, в свою очередь, пристально и изучающе посмотрел на жену, но, когда увидел, что она не сводит с него своих огромных синих глаз, его лицо преобразилось, он снова заключил ее в объятия и начал жадно целовать.

— Знаю! Знаю! — шептал он. — Конечно же, знаю! Но если ты полюбишь другого… о, если ты оставишь меня… Боже, мне кажется, я умру!

Его поцелуи становились все более неистовыми, все более требовательными, и на какое-то мгновение ее охватила паника, ибо ей показалось, что на нее надвигается какая-то страшная, неотвратимая беда; она стала вырываться из его объятий. Дональд выпустил ее, Аморет вскочила на ноги и стала поправлять сбившиеся волосы. Сейчас она чувствовала себя так, словно только что чудом избежала железнодорожной катастрофы и теперь стоит в полном оцепенении, постепенно приходя в себя и с облегчением осознавая, что совсем не пострадала.

— Прости меня, — произнес он. — Неужели я причинил тебе боль? — Сейчас Дональд был похож на пьяного, хотя Аморет знала, что за весь вечер он не выпил ни капли.

Так они стояли несколько минут, молча глядя друг на друга. Аморет напоминала дикого зверька, внезапно ослепленного автомобильными фарами. Теперь она начала осознавать, что именно вносило сумятицу в их отношения. Но еще не понимала, как сильно желала бы избежать этого открытия. Дональд хотел, чтобы она всецело принадлежала ему! Ему хотелось обладать ею абсолютно, овладеть ею полностью, отнять у нее свободу выбора и действий, вобрать ее личность в себя и довести до такого состояния, когда она окажется абсолютно беспомощной.

И если бы она позволила, он отнял бы у нее даже Майлза и сам занял то место в ее душе, которое занимал Морган, а потом постепенно вообще вытеснил бы его оттуда. Причем Дональд совершил бы это, даже не зная о существовании Майлза; он совершил бы это благодаря своим настойчивым притязаниям в любви, которая сейчас напоминала Аморет какую-то неведомую гигантскую мантию, беспрерывно увеличивающуюся в размерах, обволакивающую ее целиком, отделяющую ее от остального мира, не оставляя ей ничего, кроме темного удушливого пространства, которое ей пришлось бы делить с ним, и только с ним.

Он хотел убить ее!

Он называл это любовью, но на самом деле искал ее смерти!

И вот, наконец осознав весь ужас создавшегося положения, Аморет смотрела на него со страхом и ненавистью, словно это был не Дональд, а какой-то неведомый жестокий зверь, страшное прожорливое чудовище. Муж по-прежнему смотрел на нее; выражение его лица было тяжелым и в то же время жаждущим, словно он видел ее впервые в жизни.

— О, я безумно люблю тебя, — наконец хрипло пробормотал он, словно в этот миг испытывал страшный приступ боли. — Аморет… Аморет… когда у нас будет ребенок?

Вот.

Вот оно, доказательство ее правоты.

— А что мы будем делать с ребенком? — невинно спросила она, стараясь скрыть охвативший ее страх.

— Заботиться о нем, разумеется, — рассмеявшись, ответил Дональд. — Любить и растить. А что еще делать с ребенком?

У Аморет перехватило дыхание. Ею овладело ужасное чувство, что ее стремительно уносит назад, в ее детство, младенчество; она беспомощно барахталась в какой-то теплой жидкости, изо всех сил пытаясь вырваться наружу, на свежий воздух. Она ни за что не вернется туда, назад! Он может убить ее, но ему никогда не удастся заставить ее вернуться!

Ей следует быть очень осторожной. Придется пойти на хитрость. Скорее всего, он собирается внезапно овладеть ею, затем сжать до размеров ребенка и силой вернуть ее туда, в безвоздушное, ужасное, темное ничто, откуда она однажды уже выбралась. Если она допустит его к своим мыслям, он придет в такую ярость, что, видимо, непременно совершит это.

«Ступай осторожно и легко, — сказала она себе. — Мягко и легко.

Ибо это — единственный выход.

Заставь его думать, что это — игра и что мы оба развлекаемся. Тогда… он станет смотреть на все иначе».

— Но, Дональд… — шутливым тоном запротестовала она. — Мне ведь еще так мало лет!..

— Мало лет? — не веря своим ушам, переспросил он.

— Я хочу сказать — нашему браку. Давай немножко подождем. О, я знаю! — Она внезапно подпрыгнула и захлопала в ладоши. Потом склонилась над ним, словно только что произошло нечто очень приятное. — Я буду твоим ребенком!

Дональд покачал головой, не возражая ей, а чтобы отогнать какую-то свою мысль; потом улыбнулся и произнес:

— Хорошо, дорогая. Больше не будем об этом. Ты — мое дитя, не так ли? — Он встал и поднял ее на руки. — Мне кажется, я все еще боюсь потерять тебя.

— О нет, Дональд!

Дональд нежно гладил ее по волосам и спине, понимая, что Аморет сказала истинную правду: она и была его ребенком. И в самом деле, ведь она еще совсем дитя. А дитя не может родить ребенка. И вообще в одной только мысли о беременности Аморет было что-то неприличное, подумал он. И придется терпеливо ждать, когда к ней придет взросление. А ведь действительно, создавалось такое впечатление, что она совсем не разбирается в серьезных чувствах взрослых людей и, похоже, не хочет разбираться в них. И он надеялся, что не совершил ошибки, стремясь сразу же воспринимать ее как взрослую женщину.


Майлз отправился еще в одну поездку. На этот раз он находился в Мексике, проводя для Национального музея истории археологические раскопки на месте развалин ацтекского поселения. Аморет послала ему телеграмму, буквально умоляя немедленно приехать.

Когда она поведала Майлзу о словах Дональда, тот заметно помрачнел.

Он прилетел на своем личном самолете, причем управлял им сам. Его кожа была коричневой от загара, на подбородке виднелась черная и жесткая недельная бородка, как у ее отца, когда он отправлялся летом отдохнуть в палатке, решив при этом не бриться. Майлз показался Аморет еще красивее, когда стоял перед ней, засунув руки в карманы. Она с восхищением смотрела на его широкую волосатую грудь и мощные обнаженные плечи. Аморет приехала к нему очень рано, Майлз еще не успел одеться.

— Вот так ты и должен выглядеть всегда! Я еще ни разу не видела тебя таким красивым. Сейчас ты очень похож на пирата!

Но лицо Майлза оставалось хмурым.

— Ну, что там еще за дела с детьми? — осведомился он довольно резко.

— Да это Дональд вдруг ни с того ни с сего заговорил о ребенке, — вздохнула она. Сейчас, рядом с Майлзом, Аморет чувствовала себя в полной безопасности, и ее страх мгновенно улетучился. В эту минуту ей почему-то было на самом деле жаль Дональда. Какую же огромную ошибку он совершил! Но, в конце концов, он не мог знать о Майлзе. И это был естественный промах человека, который жил повседневной, будничной жизнью и оставался совершенно слеп к другому, загадочному, заколдованному и чарующему миру, окружающему его.

— Мне все это не нравится, — промолвил Майлз. — У него, видно, чертовски взвинчены нервы.

— Я тоже так решила, — рассмеялась Аморет.

— В конце концов, он всего лишь обладает тобой или какой-то твоей частью… с моего молчаливого согласия. Наверное, ему пора узнать о моем существовании.

— О нет, Майлз! — хмуро сказала Аморет. — Ты не знаешь, как он любит меня!

— Во всяком случае, он любит тебя меньше, чем я, а ты его — меньше, чем меня.

— Да, причем намного, — согласилась Аморет и посмотрела куда-то в сторону. — И половина нашей проблемы состоит в том, что он слишком сильно меня любит. Знаешь, Майлз, своей любовью ты не делаешь меня несчастной, как это делает Дональд своим обожанием. О, как это приятно — быть любимой тобой. Это так же, как быть любимой самой собой.

— Ну, если разобраться… — начал Майлз и замолчал. Аморет заметила, что сегодня глаза у него черные.

Майлз уселся, широко расставив ноги и упершись руками в колени. Аморет наблюдала, как он сидит, задумчиво глядя в пол. Его могучая грудь вздымалась от учащенного дыхания. Он выглядел очень сильным, полным жизненной энергии, готовым броситься куда угодно, совершенно пренебрегая опасностью. Его тело было натянуто, как струна. А ведь Майлз сделает все, что придет ему на ум. Он не похож на медлительного и рассудительного Дональда, не способного на быстрые действия. Да, Майлз обладает абсолютно противоположным складом характера.