Робин Шоун - Любовник

Майкл молил, чтобы так оно и было, но понял, что его надежды напрасны. Слишком поздно он осмыслил ироничное замечание: мол, его друг не кто иной, как посланник Божий.

Значит, его направлял отнюдь не Бог.

Габриэль не послал людей охранять ни Энн, ни дом.

Каждый человек имеет свою цену — так он сказал Майклу.

Какова же цена самого Габриэля?

Энн смотрела на круг света на потолке и старалась не обращать внимания на пальцы, которые исследовали ее там, где до этого прикасался только Майкл. В тишине шипела и пощелкивала газовая лампа, обдавая жаром места, которые никому нельзя показывать.

Как-то Энн поклялась никогда не ходить к врачам, не позволять до себя дотрагиваться и не терпеть боли, которую доктора причиняли ее родителям.

И тем не менее оказалась на этом кожаном диване, в одном свободном платье, со ступнями, продетыми в железные стремена. И если не чувствовала боли, то ощущала явное неудобство.

— Сейчас, миссис Джонс, я введу в ваше влагалище зеркальце. Вы можете почувствовать укол. Так что расслабьтесь — это всего один момент.

Энн вздрогнула, а сама подумала: «Стала бы возражать домоправительница из Дувра, если бы узнала, где госпожа назвалась ее именем?»

Предмет оказался тверже стекла, холоднее, казался чужеродным для тела. Сердце бешено забилось под ребрами, понуждая бежать — только бы скрыться от этого позора. Энн вспомнила Майкла. Что он подумал, когда проснулся и увидел, что его клиентка исчезла?

Бывший врач ее родителей шумно возмутился, когда Энн попросила исследовать себя и прописать необходимый размер внутреннего контрацептива. Но сестра, провожая из кабинета, шепнула фамилию гинеколога — так называлась недавно появившаяся специальность врачей, которые занимались исключительно женским здоровьем.

Доктор Джозеф Атвуд.

То, что Майкл назвал приспособлением, в устах гинеколога звучало как диафрагма. Бывший врач ее родителей заявил, что предохранение испортит не только женский род, но и все человечество в целом. А доктор Атвуд воспринял ее просьбу как должное.

Наверное, так оно и было. Если за женским контрацептивом обратилась вчерашняя старая дева, сколько же других женщин являлись в этот кабинет?

— Можете сесть, миссис Джонс.

Энн выдернула ноги из стремян и села. Доктор Атвуд склонился над раковиной рядом со смотровым креслом. Серый твидовый пиджак натянулся у него на плечах. Потекла вода, звякнул металл о металл. Врач вытер руки полотенцем, швырнул его в открытую корзину и с улыбкой повернулся. Глаза доброжелательно светились, в них не было осуждения. Интересно, заметил он отсутствие на ее руке обручального кольца?

— Я пришлю сестру, чтобы вам помочь, — проговорил он. Энн ухватилась за край стола.

— Спасибо, но в этом нет никакой необходимости.

— Хорошо, тогда прошу ко мне в кабинет, когда будете готовы,

Она быстро натянула платье. Казалось, прошли не часы, а годы с тех пор, как она точно так же одевалась в комнате Майкла. А тот спал и не подозревал о ее намерении.

Останется ли он доволен? Энн поспешно застегнула лиф. Ее пальцы дрожали. Но она понимала, что одержала над собственным страхом победу.

На двери висело зеркало. Энн заметила, что щеки ее пылали. Она выглядела почти красивой — из пучка выбилась прядка волос, и от этого ее лицо смягчилось. Она вернула на место заколки, надела шляпку — на этот раз без пера — и закрепила булавкой.

Каблучки простучали по деревянному полу — скорее робко, чем решительно. Энн схватила ридикюль с металлического барьера, глубоко вздохнула и повернула ручку двери.

Доктор Атвуд сидел за массивным, с мраморной крышкой столом. Над ним фыркал и плевался газовый светильник. Врач казался заключенным в раму: за его спиной в оконном переплете серело облачное небо. Собирался дождь.

Скрипучая песнь экипажных колес аккомпанировала приглушенным крикам торговцев и скрипу металлического пера. На столе, рядом с металлической коробочкой, стояла телесного цвета модель, которая напоминала о принадлежности врача к его специальности. Кровь бросилась Энн в лицо. Она поняла, что модель изображала внутренность женских органов.

Врач поднял глаза.

— Присаживайтесь, миссис Джонс.

Энн устроилась на самом краешке кожаного кресла с высокой спинкой и старательно отводила глаза от модели. Гинеколог взял окаймленный круглой проволочкой кусочек резины.

— Вот это и есть диафрагма, а это модель женской промежности. Диафрагма помещается вот сюда, как дамская шляпка. Чтобы предотвратить беременность, ее необходимо ввести перед половым актом и не вынимать не менее шести часов после соития.

Энн стала комкать в кулаке ручку ридикюля. Семейный врач ее родителей никогда не изъяснялся с такой откровенностью.

— Понятно.

— Когда женщина поднимает ноги, ее влагалище сокращается. — Врач повернул на столе круглый резиновый предмет, и на Энн слепо уставилась модель сокровенных частей женского тела. — Диафрагму легче вводить либо на корточках, либо подняв одно колено и оперев ступню на стул или кресло.

Энн повернула голову к врачу. Его наставления казались четкими и ясными. Однако…

— При помощи чего вводят диафрагму в… тело?

— При помощи пальцев, миссис Джонс. — Что-то, видимо, промелькнуло в его карих глазах или все дело заключалось в ее смущении, но Энн не выдержала и покраснела.

— Ясно.

Доктор Атвуд подал ей коробочку розового цвета.

— Вот ваша диафрагма. Хотите задать еще какие-нибудь вопросы?

Она приняла упаковку и опустила в ридикюль. Звякнул металл о металл: упаковка диафрагмы упала на упаковку с презервативами. Энн поспешно поднялась.

— Нет, спасибо. Вы были очень внимательны.

Врач подал ей исписанный листок.

— Заплатите секретарю.

В приемной находились четыре женщины: три пациентки и секретарь. Все они были моложе ее, и две — явно беременны. Энн попыталась представить их чинно сидящими: с прямыми спинами, как положено, в трех дюймах от подголовников, со сложенными на сумочках руками. И не смогла. Тогда она попыталась представить, как они забавляются с мужчинами. И снова не смогла.

Секретарь, с золотисто-каштановой прической без единой проседи, приветливо улыбнулась. На ее левом запястье красовался золотой браслет.

— Приходите еще, миссис Джонс.

Энн подавила в себе чувство вины. Она не любила обманывать, как бы ни принуждали к тому обстоятельства. Кивнула и схватила плащ с вешалки. В подставке Энн насчитала шесть зонтиков.

В конце тускло освещенного коридора открылась дверь кабины, и ей навстречу вышли две женщины. Они миновали ее, склонив друг к другу головы и тихо о чем-то разговаривая. Внезапно Энн почувствовала себя отважной и очень современной. Она шагнула в кабину и кивнула мужчине в золотых позументах. Лифт тронулся вниз, и у нее захватило дыхание.

Много лет она не пользовалась подъемником. И теперь с каждой секундой ей становилось все легче и легче. Она больше не чувствовала себя тридцатишестилетней старой девой. Словно кусочек резины стер из ее жизни годы чужих болезней и смертей.

На улице воздух был насквозь пропитан влажностью. По мостовой катили экипажи всевозможных размеров и форм, а по тротуару спешили мужчины и женщины. Обгоняя друг Друга, они не смотрели ни направо, ни налево. И все в отличие от Энн несли зонтики, сложенные, острием вниз. Они подготовились к непогоде.

Как она сама подготовилась к встрече с мужчиной, который стал ее любовником. Энн поняла: слова, которые она написала стряпчему, были недалеки от истины — никогда еще она не чувствовала себя так хорошо.

Внезапно ее охватило желание поскорее увидеться с Майклом. Почувствовать его руки после рук гинеколога. Следовало поспешить и нанять кеб, пока не хлынул дождь. Энн заспешила вниз по ступеням. Она пронеслась мимо группы юношей, наверное, медиков-студентов: больница находилась рядом, на соседней улице…

В спине, между лопатками, неожиданно взорвалась жгучая боль, Энн швырнуло вперед, она отчаянно размахивала руками, стараясь сохранить равновесие. Вокруг — грохот и шквал, на нее летел четырехколесный кеб.

— Вон с дороги, чертова корова!

В промозглом воздухе раздалось буханье Биг Бена. В мозгу смутно отпечатался силуэт орущего возницы. Словно подхваченный невидимой рукой, с его головы слетел черный котелок. Раздался чей-то пронзительный крик. И Энн заглянула в черные глаза ужаса.

Лошади сознавали, что не в состоянии остановить четырехколесный экипаж и вот-вот наскочат на женщину. И Энн тоже сознавала, что неминуемо попадет под копыта. «Не может быть!» — ошеломленно пронеслось у нее в голове.

Ей нельзя умирать — на ней нет корсета. И она еще не испытала диафрагму. В голове промелькнули картины всей ее жизни. Возникло побагровевшее лицо домашнего врача ее родителей: «Вы позорите женский род, мисс Эймс. А меня оскорбляете своим присутствием».

А следом за ним освещенное утренним солнцем лицо Майкла. «Оставайся у меня, иначе мы оба пожалеем». Энн увидела мать, которая тянула к ней изболевшиеся от артрита руки.

Звала к себе.

Черный, налитой кровью лошадиный глаз моргнул совсем рядом, и в этот миг ее отбросило назад. Копыта прогрохотали рядом, колесо задело ее плащ. В окне кеба мелькнуло призрачное лицо. Энн встретилась взглядом с пустыми глазами седока.

И тотчас над ней открылось небо — экипаж промчался мимо, а зрение замутил брызнувший сверху дождь. Биг Бен продолжал отсчитывать время. Погребальный звон! Вот так же звонил сельский колокол на похоронах ее родителей. Тогда тоже шел дождь.

Энн перекатилась на бок. Она задыхалась. На середине мостовой валялся раздавленный колесами котелок возницы.

И вдруг перед ней возникло лицо косматого человека неопределенного возраста. Сальные каштановые пряди выбивались из-под мятой шляпы, на измазанном лице поблескивали капельки воды.