Почему ей никак не удается успокоиться? Дворецкий следовал за ней, чтобы отворить дверцу кеба.

Кабина экипажа пахла сырым сеном и потертой кожей. Когда кеб отъехал от тротуара и влился в уличный поток, Энн так и не могла понять, что испытала, очутившись внутри: то ли усилилась дрожь, то ли возникло чувство облегчения. Каждый толчок колес и наклон экипажа отдавались болью в промежности. Энн прижалась к окну и принялась разглядывать улицы и другие кебы.

Она никогда не встречалась с юристом в его конторе. Двухэтажное кирпичное здание выглядело ветхим и непритязательным, как и его хозяин. Черные четкие буквы за блестящим стеклом возвещали: «Мистер Литтл, стряпчий».

Тяжело вздохнув, Энн вышла из кеба.

— Пожалуйста, подожди, — распорядилась она вознице. — У меня здесь минутное дело, а потом поедем дальше.

Мрачное от скуки и изматывающего труда лицо кебмена осталось невозмутимым. Он только коснулся пальцами полей своей потертой шляпы.

— Чем могу служить?

После света улицы Энн потребовалось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к полумраку прихожей. Полированное дерево убегало вверх вдоль белой стены — перила. У подножия лестницы расположился столик с водруженной на него огромной пишущей машинкой. За ним сидела женщина в белой кружевной шляпке. Энн решила, что ей, вероятно, лет пятьдесят.

— Миссис Хатчинсон? — удивленно поинтересовалась Энн.

Стряпчий упоминал о домоправительнице, а не представительнице честолюбивого племени женщин-секретарей.

— Мистер Литтл, без сомнений, сказал вам, что я его домоправительница, — улыбнулась она. Морщинки, прорезавшие щеки и уголки глаз, добавили выражения и без того симпатичному лицу. — Так оно и есть. Сожалею, но мистера Литгла нет дома. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Энн стиснула ручку своего ридикюля.

— Я мисс Эймс. Когда он вернется?

Брови домоправительницы разгладились.

— Как знать? Он ушел рано, чтобы успеть на поезд в Ланкашир. Собирался увидеться с клиентом.

— Понятно.

Однако она ничего не поняла. Мистер Литтл настаивал, чтобы клиентка связалась с ним сразу же после свидания с Майклом д'Анжем, чтобы убедиться, что все в порядке. Энн подозревала, что мистер Литтл желал удостовериться, что она жива и здорова.

— Он не сказал, когда возвратится?

— Боюсь, что нет. Когда я встала, его уже не было. Он только оставил записку, в которой сообщил, что отбывает.

Стряпчий ездил к Энн в Дувр, когда умерли ее родители. Тогда потребовалось несколько дней, чтобы уладить все формальности. Потом, через два месяца, она его снова вызвала. Стряпчий ночевал в Дувре и приезжал еще, когда Майкл поставил свою подпись под договором.

Энн была у юриста не единственной клиенткой.

— Могу я оставить ему записку?

В колеблющемся облаке духов миссис Хатчинсон изящно поднялась.

— Безусловно, мисс Эймс. Извольте следовать за мной.

В накрахмаленном переднике она выглядела чрезвычайно изящной и была примерно одного роста с Энн. Та невпопад вспомнила, что и стряпчий был точно такого же роста. Все трое как на подбор — пяти футов пяти дюймов.

Стук каблуков миссис Хатчинсон заглушала зеленая шерстяная дорожка. Панели орехового дерева скрадывали свет в коридоре.

Кабинет стряпчего — на поверку весь первый этаж дома — оказался на удивление большим и удобным. Книжные шкафы по стенам набиты старинными томами в кожаных переплетах. Толстый зеленый ковер выглядел по-настоящему роскошным. У покрытого стеклом стола посетителей ждали два обитых коричневой кожей кресла с высокими подголовниками.

Комнату наполнял странный запах подгоревшего мяса; в камине толстым слоем лежала белая зола, а у решетки красовались сияющие медные щипцы,

— Присаживайтесь, мисс Эймс. — Домоправительница указала на кресло, стоявшее рядом со столом, на котором аккуратно лежали письменные принадлежности.

Энн присела на край одного из кресел, решительно стянула перчатку и потянулась за пером. Но медная ручка замерла в ее пальцах. Она заметила у стены за конторкой черный кожаный чемодан. Именно с таким путешествовал стряпчий, когда приезжал к ней в Дувр.

— Мистер Литтл, должно быть, скоро будет?

Миссис Хатчинсон проследила за ее взглядом.

— Ах, это… Он взял другой чемодан, поменьше. Так что, вероятно, уехал ненадолго. А про этот написал, что его надо отправить другому лондонскому юристу.

Энн обмакнула перо в чернила и уставилась на чистый мелованный лист. Как успокоить стряпчего, что с пей все в порядке, когда она сама в этом не уверена? С кончика пера сорвалась капля и расплылась на бумаге. Словно брызнула кровь — только не красная, а черная: напоминание о боли, которую причинил ей Майкл. Боли и неописуемом удовольствии.

Энн быстро начеркала записку, слегка посыпала песком и запечатала в конверт.

— Оставьте на столе, мисс Эймс, — проговорила домоправительница. — Ее никто не возьмет.

— Спасибо. — Энн заинтересовалась, была ли женщина замужем или просто присовокупила к фамилии слово миссис, чтобы получить солидную должность, как поступали многие другие. Она улыбнулась ей и сказала:

— Мистер Литтл очень хорошо о вас отзывался.

В глазах домоправительницы промелькнуло озорное веселье.

— И о вас тоже. Сказал, что вы самая смелая женщина, какую он только знает.

Энн растерянно моргнула. Не мог же юрист сообщить своей секретарше о Мишеле д'Анже! Она тут же отбросила нелепую мысль. Респектабельная женщина, миссис Хатчинсон не повела бы себя настолько дружелюбно, знай она о такой недозволенной связи. Домоправительница учтиво отворила перед ней дверь, впустив в дом уличный холодок и дрожащий солнечный свет.

Энн помедлила на крыльце. Ей хотелось одобрения, но она понимала, что здесь его не получить. Разве можно просить другую женщину сочувствовать ее поступкам?

— Перелайте мои наилучшие пожелания мистеру Литтлу, — проговорила она.

— Разумеется, мисс Эймс, — ответила домоправительница.

Энн нехотя сделала шаг вперед. А позади, отсекая дорогу обратно, щелкнул замок. Кебмен с безучастным, ничего не выражающим лицом посмотрел на нее со своей скамеечки вниз.

— Куда теперь, мэм?

Внезапно Энн привиделось, что она смотрит не на черный котелок, а в зеркало, на темный лиф ее служанки Джейн. «Что, если вашего стряпчего не удастся найти?»

На другой стороне улицы испуганная кем-то лошадь попятилась и взбрыкнула. Стоявший рядом мужчина отшатнулся к фонарному столбу. Блеснул металл — рукоять его трости, полосы отливали синевой. Во рту у Энн пересохло. Цвет полос был такой же, как у Майкла.

Словно почувствовав ее взгляд, незнакомец отвернулся. Но путь к отступлению преградил ящик чистильщика сапог. Не прошло и секунды, как он превратился из Майкла в обыкновенного лондонца, который склонился над мальчишкой со щетками и присматривал, чтобы тот аккуратнее счищал с его обуви грязь городских улиц.

А Энн почему-то вспомнилось, что Майкл всего лишь раз заговорил по-французски после того, как лишил ее девственности.


Роза Хатчинсон всматривалась в щелки подъемных жалюзи. Энн Эймс помешкала возле кеба, словно сомневаясь, куда ей ехать. У нее болело сердце за эту даму и выбор, который она совершила. Джон Литтл часто рассказывал об Энн Эйме. Сначала о се привязанности к родителям, потом о ее одиночестве и, наконец, о се невероятном порыве. Роза хмыкнула: что бы сказала эта Энн, если бы узнала, что и она когда-то стояла перед аналогичной дилеммой? Когда умер ее муж Барристер, она осталась одна. Детей у них с мужем не было. Джон предложил нуждавшейся женщине работу в своем доме и место в постели.

Два одиноких человека средних лет, они были еще недостаточно стары, чтобы отказаться от желаний, но в то же время недостаточно молоды, чтобы начать все сначала. Он был поглощен своей работой, а она до смерти боялась потерять второго мужчину. Это произошло десять лет назад. Теперь Джону Литтлу исполнилось шестьдесят пять, а ей — пятьдесят девять.

Энн Эймс будто бы пришла к какому-то решению, забралась в кеб и захлопнула за собой дверцу.

Роза ни одной минуты не сожалела, что согласилась занять место в постели юриста. И надеялась, что Энн Эймс тоже не пожалеет, что сошлась с Мишелем дАнжем. Иногда женщинам приходится ловить свое счастье и заботиться о собственном будущем.

По улице, переваливаясь с боку на бок, проехал омнибус и загородил отъехавший от дома кеб. Роза нахмурилась. В последнее время Джон начал жаловаться на боли в груди. Не похоже на него — вот так уехать, не сказав ни слова! Нечего было сидеть всю ночь напролет над чьим-то завещанием, а потом по первому требованию клиента нестись неизвестно куда. Шестьдесят пять лет — немалый возраст. Кто согреет ему ноги, пока он вдали от дома?

На губах у Розы появилась улыбка.

В последние месяцы Джон несколько раз заводил разговор о преимуществах законного брака. И если бы набрался мужества и сделал ей предложение, Роза, быть может, пересмотрела бы свои взгляды на собственную независимость. Сделала бы из него настоящего человека. И показала бы, как уезжать, не сказавшись.

Она усмехнулась и вернулась к столику, на котором стояла пишущая машинка — гордость и забава юриста. Работы накопилось много: отпечатать завещание, убрать золу из кабинета Джона и проветрить там.

«Что он жег? — раздраженно недоумевала она. — Напустил дыма полную комнату».

Роза поправила лист в каретке и наклонилась над аккуратно сложенной стопкой бумаг и небрежно нацарапанной запиской. Джон распорядился отправить чемодан какому-то юристу. Странно. Роза никогда не слышала этого имени. Джон всегда рассказывал ей о своих компаньонах.

На лист бумаги упала тень, женщина встрепенулась. Звонок парадной молчал, но существовал еще один вход в дом — через заднюю дверь. Ключи от него были лишь у Джона и у нее. Однако тень на столике казалась намного шире той, которая падала от знакомого и любимого ею мужчины. Пытаясь унять сердцебиение, Роза схватилась за грудь и зачарованно подняла глаза.