Объяснить, почему его вид так волновал ее, она не могла. В конце концов, он ведь не собирался ее грабить. Да и ей такая мысль не приходила в голову. Она не размышляла подолгу о спортивных увлечениях Генри Уэстона, потому что это было бы неприлично. И она, конечно, никогда не думала над тем, что он надевал, или скорее не надевал, на себя, когда занимался боксом.

Возможно, ее мысли помимо воли крались по запрещенным тропинкам, пока глаза оценивали его широкие мощные плечи. Она ничего не могла поделать с собой. Этот человек притягивал к себе внимание женщин точно так же, как огонек свечи манил глупых бабочек. Он напоминал ей Аполлона, золотоволосого бога, полного силы и огня. При ярком свете множества свечей он и в самом деле выглядел как бог, но все знали, что по своей натуре Генри Уэстон стоял ближе к дьяволу.

Четко очерченные скулы, соблазнительная ямочка на подбородке и желание, таившееся в уголках красивых губ. Против его улыбки невозможно было устоять. Сердце Дианы подпрыгнуло, и ей непонятно почему стало не по себе, как вдруг, и как всегда некстати, до ее слуха донесся голос матери:

— Диана!

Резкий оклик матери прервал тайные мечты Дианы. И совершенно неожиданно для себя она увидела предмет своих грез прямо перед собой. Краска прилила к щекам Дианы. Она совсем растерялась, так как знала, что румянец плохо сочетается с рыжим цветом волос, и покраснела еще больше. Порочный круг замкнулся.

Она неловко вскочила и оступилась. Ее мать, которая встала так же грациозно, как и всегда, метнула на нее встревоженный взгляд. Диана скосила глаза на бабушку: герцогиня Лэнсдаун выглядела не слишком довольной. В этом не было ничего необычного, хотя на людях, как правило, она сохраняла невозмутимое выражение.

— Добрый вечер, ваша светлость, леди Линнет. — Генри Уэстон почтительно поклонился. — Мисс Мерриуэзер, позвольте пригласить вас на танец.

— Благодарю вас, мистер Уэстон. — Диана присела в безупречно грациозном реверансе, который, как она надеялась, должен был хоть немного скрыть ее замешательство. — С удовольствием.

Они прошли к танцующим, которые уже выстроились в длинный ряд пар, готовясь к контрдансу. Генри провел ее в самое начало, где в первой паре стояли лорд и леди Данстон. Позади них было немного свободного места, оставленного для второй пары, то есть для них. У Дианы мурашки побежали по коже от страха, что она может спутать фигуры или совершить какую-нибудь ошибку. Она не слишком любила танцевать, и, несмотря на настойчивые просьбы бабушки нанять учителя танцев, под любым предлогом отказывалась от занятий с ним.

Диана вообще не любила быть в центре внимания. С ее первого появления в свете от нее ожидали одного — что она пойдет по стопам своей матери. Однако Диана разочаровала всех. Она не спешила замуж и не собиралась, как ее мать, выходить за помешанного на лошадях и скачках джентльмена, способного лишь управлять конюшней да увозить влюбленную в него девушку под венец. Хотя она ясно отдавала себе отчет, что с ней не убежит даже управляющий конюшней, принадлежащей ее деду, да и любой другой джентльмен тоже.

Впрочем, когда она впервые появилась в обществе, вокруг нее начали увиваться кавалеры. Несмотря на ее не слишком изящные манеры и не совсем светскую наружность, и падавшую на нее тень от скандального разрыва ее родителей, нашлись любители, которые польстились на большое приданое и на связи ее деда, герцога, в высшем обществе. Однако большинство искателей ее руки не подходило жестким требованиям ее бабки. Герцогиню не устраивали как богатые поклонники без титулов и званий, так и светские шаркуны с обходительными манерами и пустыми карманами.

Те немногие, кто все-таки сумел прорваться сквозь частокол высоких требований бабки, не смогли завоевать благорасположения Дианы. Не будучи наивной, она не искала романтической любви. Но и жить с человеком, либо стоящим одной ногой в могиле, либо любящим выпить, либо азартным игроком, она не собиралась. По этому поводу у нее с бабушкой то и дело происходили споры и ссоры, за которыми пролетел второй сезон.

Как знать, возможно, устав, они пришли бы к какому-нибудь компромиссу в третьем сезоне, но тут ее дед и бабка заболели и по совету врачей почти весь год провели в родовом поместье деда — в Халсвелл-холле. Очутившись снова в свете, Диана, к своему удивлению, вдруг обнаружила, что поток искателей ее руки, наследства и светских связей заметно обмелел. Девушка, четвертый сезон выезжающая в свет, примелькалась и уже не вызывала к себе прежнего интереса. После трех сезонов в свете о ней сложилось мнение, что она либо слишком привередлива, либо сама не знает, что хочет, поэтому ее стали реже приглашать на балы и маскарады. Завтраки в венецианском стиле и музыкальные вечера — вот что оставалось незадачливым девушкам, которые еще не утратили шансы выйти замуж.

Однако бабка, герцогиня Лэнсдаун, не собиралась складывать оружие. С годами ее желание выдать внучку замуж лишь усилилось. Она заставляла Диану посещать все праздники, вечера и приемы в светском обществе, где только можно было подцепить достойного жениха. Когда наступили парламентские каникулы и все высшее общество разъехалось на лето по своим поместьям, измученная вконец Диана, как и раньше, осталась ни с чем.

Ей так надоела брачная охота, что она решила: с нее довольно. Это ее последний сезон, когда она так суетилась и носилась с мыслью заловить во что бы то ни стало достойного мужа. Лучше умереть старой девой и, по поверью, нянчить обезьян в аду, чем дальше так бегать в поисках второй половинки. Обезьяны в ее глазах выглядели даже предпочтительнее многих особей мужского пола, так как этих забавных зверушек можно было приручить…

К счастью, контрданс оказался не очень сложным, поэтому она время от времени поглядывала на танцевавшую рядом с ней пару — лорда и леди Данстон. По одному их счастливому виду было заметно, как они любят друг друга. Любовь, откровенная страсть почти осязаемыми волнами исходила от них. Диане в какой-то момент стало их жалко: они или слишком смелы, или очень глупы, а скорее всего и то и другое. Любовь трудно сохранить и легко потерять. Чем сильнее любишь, тем больнее переживаешь расставание.

— Какой у вас мрачный вид, — прошептал Генри во время одной из фигур. — Глядя на вас, другие женщины подумают обо мне бог весть что, испугаются и не захотят со мной танцевать.

Шутка развеселила Диану и отвлекла от грустных мыслей:

— Не беспокойтесь. Любая дама в этом зале будет рада танцевать с вами.

— Вы мне льстите. Хотя мне, как джентльмену, слышать такое приятно. Впрочем, танцевать — это обязанность джентльмена.

— О да, ни вы, ни я нисколько не сомневаемся, если речь идет обо мне, что ваша матушка напомнила вам о ваших обязанностях джентльмена.

Генри Уэстон слегка растерялся, но лишь на краткий миг. Однако Диана заметила его растерянность. Надо же, она удивила его, более того, она удивилась самой себе, что ей это удалось. Вращаясь столько лет в свете, она твердо усвоила одно правило — в светском обществе нет более ценного умения, чем притворство. Лондонский свет перестал бы существовать, если бы не приятная и прекрасная ложь, выдаваемая за вежливые манеры.

— Мисс Мерриуэзер…

— Мистер Уэстон, — перебила его Диана, — я не прошу вас забавлять меня из вежливости беседой. Я всего лишь хотела сказать, что, танцуя со мной, вам не надо производить на меня впечатление. Я вам и так признательна за то, что вы меня пригласили.

До конца танца никто из них больше не проронил ни слова. Когда он вел ее назад, к тому месту, где находились ее мать и бабка, она не без трепета думала о том, послушается ли он свою мать, пригласит ли ее на другой танец. Если же нет, то в таком случае придется расстаться с мечтами хоть сколько-нибудь повеселиться в этом сезоне.

Когда до ее спутниц оставалось совсем немного, Генри Уэстон удержал Диану на несколько секунд. На его лице застыло настолько серьезное и торжественное выражение, что у Дианы сжалось сердце, она приготовилась к самому худшему.

— Да, сейчас я танцевал с вами по просьбе моей матери. Но знайте, в следующий раз я приглашу вас на танец только потому, что мне так хочется.

Он улыбнулся, но не холодной светской улыбкой, от которой у светских красавиц подгибались колени. В этой улыбке не было ни насмешки, ни вызова. Улыбка вышла открытой и дружелюбной, которая многих в свете привела бы в недоумение.

— Итак, мисс Мерриуэзер, не согласитесь ли вы уступить мне один из ваших танцев после ужина?

Разумеется, следовало отказаться от такой просьбы, предложив ему пригласить на танец какую-нибудь другую девушку, оставшуюся без кавалера. Но это было бы слишком большой жертвой, на которую Диана оказалась не способна. Если даже впереди ее ждал очередной грустный и скучный сезон, пусть хотя бы на один вечер она станет девушкой, с которой Генри Уэстон — мало ли какая блажь нашла на него — танцевал дважды на балу.

Диана улыбнулась ему в ответ, но не дежурной равнодушной улыбкой, которая охладила бы пыл у любого кавалера, а искренне и радостно.

— С удовольствием, — призналась она.

— Тогда до встречи, мисс Мерриуэзер, — ответил он, подводя ее к бабке, герцогине, не сводившей с них взгляда. Поклонившись, он незаметно пожал Диане руку, и в его синих глазах блеснул теплый огонек.

Польщенная его вниманием, взволнованная Диана присела в реверансе. Ноги у нее ослабели, и она поспешно присела рядом с матерью. От радостного возбуждения, охватившего ее, она плохо сознавала, что происходит вокруг. В ее сознании вертелась, кружилась одна и та же мучительно приятная мысль: он еще вернется… к ней.

Ради нее.

Она вдруг поняла, что с ней творится что-то неладное. Нет, пока до беды было еще далеко, она ведь еще не потеряла головы из-за него, но как знать, в жизни всякое случается?! Нет, нет, с ее стороны было бы величайшей глупостью увлечься таким вертопрахом, как Генри Уэстон.