— Она не хочет видеть меня? — взволнованно спросил он.

— Прошу меня извинить, если вы хотите видеть мою мать, она сейчас…

— При чем здесь герцогиня, — прервал ее Генри. — Я имею в виду Диану.

Линнет недоуменно сдвинула брови.

— Дианы здесь нет. Я ее не видела с момента вашей свадьбы.

Генри взъерошил волосы на голове, которые и так были растрепаны ветром и многочасовой скачкой верхом, и задумчиво почесал затылок.

— Я был в Лондоне, куда отъехал по делам. Как вдруг получаю известие из Рейвенсфилда: Диана уехала в Суффолк. Первым делом я решил, что она отправилась к вам. Дело в том, что накануне моего отъезда… мы поссорились.

— Пожалуйста, присядьте и успокойтесь. Судя по вашему усталому виду, вы скакали всю ночь.

— С рассвета, — присаживаясь, пробормотал Генри, но в ту же минуту вскочил, словно ужаленный. — Боже мой, если она не у вас, тогда, значит, у него.

— У кого? — Линнет побледнела, вдруг догадавшись, о ком идет речь, но почти сразу отбросила эту мысль, до того она показалась ей нелепой. Чтобы Диана отправилась в гости…

— У ее отца.

— С какой стати ей ехать к нему?

Удивленный взгляд Линнет встретился с измученным взглядом Генри, в котором отражались боль и страдание.

— Ваш муж встречался со мной незадолго до нашей свадьбы. Он сделал мне предложение: он дарит мне лошадь-чемпиона, а взамен я устраиваю его встречу с Дианой. Я отказался наотрез, но, видимо, у него возникло свое мнение на этот счет. Он прислал мне эту лошадь. Отказаться сразу от подарка я не мог, кобыла жеребая, и обратная дорога могла причинить вред ее здоровью. Я собирался отправиться в Суоллоусдейл сразу после окончания моих дел в Лондоне с намерением купить у него эту кобылу. Вероятно, после моего отъезда Диана нашла письмо от отца и, видимо, решила, будто я женился на ней из-за корысти, с целью заполучить эту лошадь. — Вид у Генри был совершенно удрученный. — Я столько раз повторял ей, что она должна верить мне, а сам не нашел в себе мужества честно обо всем рассказать ей. Она наверняка обиделась, а может, даже разозлилась на меня. Я своими руками подтолкнул ее к столь отчаянному поступку. Но ничего, я немедленно отправляюсь туда, чтобы все ей объяснить.

— Вы едете за ней?

Генри кивнул:

— Вы не дадите мне свежую лошадь?

— Я еду с вами. — Слова слетели с языка Линнет прежде чем она успела их осознать, но интуиция говорила ей, что она поступает совершенно правильно. — До Суоллоусдейла тридцать миль. Проведем ночь в пути, а утром уже будем на месте. Пожалуйста, распорядитесь насчет кареты, а я тем временем соберусь.

— Леди Линнет, зачем вам… — начал было Генри, но теща тут же оборвала его:

— Ничего не хочу слышать. Диане, вероятно, понадобится моя помощь.

Генри молча уступил, хотя вид у него был явно недовольный. Почти всю дорогу он проспал и проснулся только на почтовой станции, где следовало поменять лошадей. Он лично выбрал самых быстрых лошадей, заплатив не только не торгуясь, но даже больше того, чем просили. Достигнув Бари-Сент-Эдмундса, последней остановки перед Суоллоусдейлом, Генри не выдержал и, схватив Линнет за руку, взмолился:

— Я окажусь там намного быстрее, если поеду верхом. Вы не обидитесь на меня, если оставлю вас с одним кучером? Отсюда до Суоллоусдейла уже рукой подать.

— Поезжайте, — горячо проговорила Линнет. — За меня можете не волноваться.

Ее последних слов Генри уже не услышал. Выскочив из кареты, он бросился к лошади.

Через два часа, когда вдали показались знакомые очертания ее прежнего дома, Линнет охватила странная неуверенность и даже страх. Ей захотелось остановить кучера и велеть ему возвращаться, как бы глупо это ни выглядело. Что бы она там ни врала Уэстону, на самом деле у нее не было никакого повода для приезда в Суоллоусдейл. Как говорится, милые бранятся — только тешатся, и Линнет не сомневалась, что Генри и Диана помирятся. Впрочем, она могла удержать Диану от опрометчивых шагов, чтобы та не повторила ее ошибок.

Пожалуй, именно ради этого она и приехала в Суоллоусдейл. Линнет сожалела о прошлом и не хотела, чтобы дочь так же страдала, как и она.

Линнет посмотрела на себя в зеркало: на морщинки в уголках глаз, на проседь в волосах, на бледность щек. Машинально она слегка пощипала щеки, чтобы заставить их чуть-чуть порозоветь. Конечно, Томас за все эти годы разлуки тоже не помолодел, но он мужчина, поэтому возраст не так сильно должен был сказаться на нем. Выйдя их кареты, Линнет вдруг поняла, что сейчас они увидятся, и от этой мысли у нее перехватило дыхание. Собравшись с духом, она постучала в двери.

— Мисс Мэрриуэзер. — У дворецкого глаза были круглыми от удивления.

— Добрый день, Ингем. — Линнет прошла мимо остолбеневшего дворецкого. В холле и гостиной ничего не изменилось, только все немного обветшало. Скорее всего Томас так и не женился. Линнет вздохнула с невольным облегчением. Впрочем, радоваться рано, у него вполне могла быть просто другая женщина.

Линнет сняла шляпку и перчатки, отдав их Ингему.

— Много воды утекло.

— Слишком много, — согласился дворецкий. В его голосе чувствовалось сочувствие и сожаление, но это не успокоило Линнет, а, напротив, вызвало у нее ощущение неловкости.

— Сегодня какой-то суматошный день, верно, Ингем? Недавно примчался муж моей дочери, чтобы забрать ее. Кого теперь принесла нелегкая? — раздался голос Томаса, который нисколько не изменился за прошедшие шестнадцать лет. — Одну минуту, сейчас я подойду.

Линнет судорожно пыталась принять холодную, вежливую мину, но ее бешено колотившееся сердце и возрастающее волнение подсказывали, что она плохо справляется с этой задачей.

— Линнет, — хрипло произнес Томас. — Как ты оказалась здесь?

— Я приехала узнать, все ли в порядке у Дианы. — Ложь помогла ей преодолеть волнение.

А разве могла она сказать ему правду, что ухватилась за первую удобную возможность вернуться в Суоллоусдейл. Линнет казалось, что как только она увидит Томаса, поговорит с ним, ей станет немного легче, ее перестанут мучить те горькие воспоминания, которые не давали ей спокойно спать все эти годы. Здесь, в Суоллоусдейле, она была счастлива, как никогда в жизни, и смутно надеялась, что светлые, радостные воспоминания если не сотрут, то, во всяком случае, смягчат горечь долгих лет одиночества.

При более внимательном взгляде на похудевшего, постаревшего Томаса Линнет с внезапной остротой поняла, как она ошиблась. Встреча с мужем не принесла ей облегчения. Напротив, ее сердце мучительно заныло от прежней любви к нему, от чувства сожаления, что так много лет прошло впустую. Как же много она потеряла в жизни!

— Неужели ты не рад видеть меня? — тихо спросила она.

— Очень рад, — торопливо ответил он и покосился на двери в библиотеку. — Здесь тебя всегда рады видеть.

Линнет устремила взгляд в ту же сторону и увидела на пороге библиотеки Диану. Нет, это ей померещилось. Это оказалась не Диана, а девушка намного моложе ее дочери, но очень на нее похожая, когда та была примерно в таком же возрасте. Сердце Линнет больно закололо. Неужели эта девушка дочь Томаса? Неужели у него есть другая женщина? Боже, какую тогда она сваляла глупость, приехав сюда! Линнет стало дурно.

— Пожалуйста, простите меня, — с трудом проговорила она. — Мне что-то нездоровится.

Она, почти ничего не видя перед собой, толкнулась в ближайшую дверь и оказалась в их спальне. Она машинально закрыла за собой дверь на засов. Ночной горшок, к счастью, стоял на месте. Линнет нагнулась над ним, ее тошнило.

— С тобой все в порядке? — раздался за дверью голос Томаса.

— Отстань, — бросила Линнет, ее продолжало тошнить.

— Позволь мне войти. Мне надо кое-что тебе сказать, — умоляюще проговорил Томас, тщетно дергая за ручку.

О чем теперь они могли говорить? Она столько лет мучилась и страдала, а он продолжал жить в свое удовольствие. Нашел себе женщину, родившую ему девочку. Линнет вытерла ладонью мокрый от пота, горячий лоб, горько сожалея о мимолетном порыве, заставившем ее приехать сюда. Раньше у нее имелась хотя бы иллюзия, вера в то, что он по-прежнему любит ее и страдает, как и она, от одиночества. Все рухнуло в одну минуту.

Как вдруг дверь с противоположной стороны тихо скрипнула, и на пороге возник Томас. Раньше этих дверей не было.

— Я велел прорубить в стене двери, чтобы прямо из спальни попадать в кабинет, а не ходить туда окольным путем через гостиную. Там я часто и ем. А что нужно одинокому человеку — поспать, поесть и за работу. — Томас побледнел, только сейчас заметив в каком она скверном состоянии. Что, вернее, кто явился причиной ее недомогания, догадаться было нетрудно.

Он вынул носовой платок, но не отдал его ей, а сам нежно и аккуратно вытер ее лицо и губы. Как это ни удивительно, но Линнет стало намного легче от подобного внимания и нежности. Она прижалась к нему, тронутая его заботой, как вдруг прежняя мысль словно током пронзила ее сознание, она тут же отшатнулась от него.

Томас нахмурился:

— Подожди меня здесь. Я сейчас вернусь.

Но к Линнет уже вернулось самообладание:

— Незачем. Передай Диане, пусть собирает вещи, мы скоро отправимся в обратный путь.

— Не горячись, — предостерег он ее. — Нам надо поговорить.

— Нам не о чем говорить, — отрезала Линнет.

— Но ты ведь все-таки приехала ко мне, Линни, — как можно мягче сказал он.

От этого ласкового прозвища у нее на глаза навернулись слезы.

— Какое это теперь имеет значение, — пробормотала она. Вокруг было тихо. Она подняла глаза и увидела, что осталась одна. Отперев двери в гостиную, она прошла туда, села возле окна и огляделась по сторонам. Здесь все осталось так, как и было. Она вспомнила, с какой любовью устраивала их любовное гнездышко в первые годы семейной жизни. Здесь все навевало приятные воспоминания. И все-таки зачем она вернулась?