Он поерзал на своем месте, и Диана к своему удивлению вдруг поняла, что Генри Уэстон, будучи мастером комплиментов, не привык выслушивать комплименты в свой адрес. Это поразило Диану, и для того чтобы скрыть свое удивление, она отвернулась в сторону.

— Кроме того, вы можете быть удивительно любезным и способны приободрить любую даму.

Генри наклонился к ней и с нахальной улыбкой на губах обронил как бы невзначай:

— Неужели я вам нравлюсь, Диана?

— Только не сейчас. — Она солгала с легким сердцем и не задумываясь. — Между прочим, разве я позволяла вам называть меня по имени?

— Нет, не позволяли, — согласился Генри. — Пока еще нет. Но думаю, что скоро позволите. Итак, я должен заметить вам, Диана, смелость — это необходимое качество для нахала, как и его обаяние.

— Согласна с вами, обаяние для нахала далеко не последняя вещь, — ответила Диана, пытаясь устоять против того самого обаяния, о котором так хладнокровно рассуждала. — Вот что я хочу вам заметить в ответ: не все женщины, хотите верьте, хотите нет, поддаются на обаяние нахала.

— И вы из их числа?

Диана утвердительно кивнула:

— Когда я впервые начала выезжать в свет, я составила для себя список наиболее привлекательных для меня качеств…

— Вы составили такой список? — В глазах Генри отразилось удивление, смешанное с ужасом.

— Ну да. Правда, с годами он стал заметно короче, но нахальство не входило в него с самого начала.

— Нисколько этому не удивляюсь. Позвольте, с вашего разрешения, кратко набросать портрет вашего воображаемого идеала. Это преисполненный собственного достоинства, тихий и трудолюбивый джентльмен, которого скорее можно встретить в провинции, чем в столице. На него можно всецело положиться, и вместе с тем все его поступки и слова предсказуемы, а сам он невообразимо скучен. Итак, признайтесь, что я угадал?

Диана не рискнула поддерживать разговор в шутливо-кокетливой манере.

— Если у меня спокойный уравновешенный характер и мне нравится жизнь в деревне, то это не так уж трудно угадать. Кроме того, мой идеал должен обладать ровным и твердым характером и руководствоваться в жизни не сиюминутными прихотями, а здравым смыслом и логикой.

— Вы пока ни словом не обмолвились о сердечной привязанности. Надеюсь, это будет брак по любви?

Если будет любовь, значит, возникнет и ревность, страшная ревность, которая способна разрушить самый счастливый брак! Ревность привела к распаду семьи ее родителей — это не только погубило жизнь ее матери, но и подорвало доверие и любовь Дианы к самому близкому человеку на свете — к отцу, который предал ее и тем самым нанес ей глубокую, до сих пор незажившую рану.

— Нет, — промолвила Диана. — Для вас любовь — игра, но не для меня. Любовь причиняет боль… — Ее голос задрожал и прервался.

Генри нежно взял за подбородок и ласково заглянул в глаза:

— Не надо бояться меня, Диана.

От его прикосновения по спине побежали мурашки. Она растерянно улыбнулась и прошептала:

— Мне нечего вас бояться, ведь я не из тех женщин, которые пробуждают в мужчинах страсть.

— Нет, дело в том…

— О, не волнуйтесь, я никогда не полюблю вас. Обещаю. — Диана дружески похлопала Генри по руке. — Рядом со мной вы в такой же безопасности, как, судя по вашим уверениям, мистер Уэстон, я с вами.

Глава 7

«Я не мог спросить об этом за завтраком, поскольку Иззи, как обычно, начала бы ворчать и высматривать меня. Разумеется, потом она обязательно все рассказала бы маме и Ливви, так что мне пришлось отказаться от мысли поговорить с тобой во время завтрака. Ты мой самый близкий друг, поэтому я надеюсь, ты будешь до конца откровенен со мной. Итак, ответь мне, не сошел ли я с ума, приняв решение ухаживать за мисс Мерриуэзер? Вопрос звучит глупо, я никогда бы его не задал, если бы не знал, что мы оба сумасшедшие. Ты женился на моей сестре, а этот поступок, как понимаешь, ни за что бы не совершил человек в здравом уме…»

Из письма Генри Уэстона зятю графу Данстону.


Генри нахмурился. Диана считала его самовлюбленным павлином, полагавшим, будто каждая встреченная им женщина должна потерять голову из-за любви к нему… Впрочем, Диана была права, как он сам признался себе в глубине души после недолгого размышления. Разве он стремился вскружить ей голову? Скорее всего нет. Но когда Диана с такой уверенностью заявила, что никогда не полюбит его, то это невольно задело его мужское самолюбие.

— И все из-за того, что я нахал? Именно по этой причине вы никогда не полюбите меня?

— Это всего лишь одна из многих причин, мистер Уэстон.

— Пожалуйста, называйте меня Генри.

Диана замотала головой. От этого движения ее чудесные локоны пружинисто закачались вокруг лица. В лунном свете рыжие волосы переливались всеми оттенками, возникающими на небе во время заката — от золотистого до красно-коричневого.

Какими восторженными словами его мать отзывалась о ее волосах?

Замечательные? Великолепные? Восхитительные? Пожалуй, последнее. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Генри осторожно обхватил пальцами один из этих восхитительных локонов.

— Ч-что вы себе позволяете?

Странная дрожь в ее голосе вдруг коснулась чего-то глубоко спрятанного, что лучше всего было бы не будить. Хотя уже поздно: в нем проснулся и зашевелился первобытный мужчина, почти зверь.

— Пытаюсь понять, какого цвета ваши волосы, — сдавленным голосом ответил Генри.

Она бросила на него испуганный взгляд, и Генри впервые ясно разглядел, какого цвета у нее глаза. Золотистые искры сверкали, как звезды, на темно-коричневом фоне. Да и во всем ее облике было что-то от породистой арабской лошади. Как только их взгляды встретились, ее дыхание остановилось. Он по-прежнему держал прядь волос, но его глаза были устремлены на ее губы.

Только сейчас Генри по-настоящему впервые разглядел ее. Сколько раз он танцевал с ней за последние годы! Но если бы его попросили кратко обрисовать, как выглядит мисс Мерриуэзер, то он ответил бы, что у нее высокий рост и рыжие волосы. До сего дня он даже не знал, какого цвета ее глаза. Столько лет смотреть и ничего не замечать: как же он был слеп.

Как же он мог не видеть прежде этих чувственных губ? Они терялись на фоне ее всегда серьезного лица, полные сладострастия, манящие, влекущие к себе. Очевидно, Диана не отдавала себе отчета, каким привлекательным может быть для мужчин ее чувственный рот. Женщины порой не замечают, какая черта их внешности больше всего интересует мужчин, и вообще у них иногда бывают странные представления о собственных достоинствах и недостатках. С точки зрения Генри Уэстона, рот Дианы был совершенством, полным чувственности и сладострастия.

Он тревожил и волновал, пьянил и будоражил. И эти волнующие впечатления лишь усиливали внутренний жар.

Сделав над собой усилие, Генри выпустил прядь ее волос.

— Мне не повезло с волосами. Их цвет слишком броский и совсем немодный, — вздохнула Диана. — Вы мне задали вопрос, мистер Уэстон, почему я не могу полюбить вас. Так вот, я давно не та наивная девушка, которая с замиранием сердца ждет момента, когда красивый джентльмен поведет ее под венец. Скажу вам по секрету, скорее всего это мой последний сезон в высшем обществе. Если я не вышла замуж на протяжении стольких лет, то у меня есть все основания сомневаться, что мне удастся хоть когда-нибудь выйти замуж. Нет, я не питаю неприязни к брачному союзу. Мне бы очень хотелось иметь семью, свой дом, детей, но мне не очень хочется выходить замуж по любви, тем более если семейная жизнь будет сопровождаться скандалами. Достаточно взглянуть на моих родителей, их брак заключался по любви, и сколько они настрадались из-за этого! Сплетни, пересуды, косые взгляды и пальцы, указывающие в их стороны. Так что не рассчитывайте, что я паду жертвой вашего обаяния и привлекательности.

Вскочив на ноги, Генри протянул к ней руку:

— Вставайте. Давайте пройдемся.

После краткого замешательства Диана кивнула головой и встала.

— Не вижу причин отказать вам в вашей просьбе. — Она улыбнулась. — Впрочем, едва ли это можно назвать просьбой. Только пусть наша прогулка будет не слишком долгой. Половина гостей видела, как вы пошли следом за мной, и начнут судачить, если мы надолго задержимся.

Мнение посторонних людей нисколько не волновало Генри. Но тут он вспомнил слова отца, сказанные ему чуть ранее: ты должен вести себя благоразумно. Для того чтобы убедить лорда Парра продать Рейвенсфилд, Генри следовало стать более респектабельным. А этому лучше всего поучиться у мисс Мерриуэзер. Несмотря на семейный скандал, девушка в глазах светского общества служила воплощением респектабельности.

Они прошли в молчании вдоль одной из дорожек. Из открытых окон доносились звуки пианино и гул человеческих голосов. Генри укорял себя, что до сих пор уделял так мало внимания этой девушке.

Как она себя держала! Какая у нее величественная осанка! Какая длинная и красивая линия шеи! Как оригинально смотрелись на ее белоснежной коже медные пятнышки веснушек! И какой от нее исходил волнующий аромат. Чистый и свежий!

Его мать постоянно напоминала ему о мисс Мерриуэзер, не оттого ли он до сих пор не обращал на Диану внимания. Однако в глубине души он знал правду, которая была еще менее приятной. Светское общество с холодной и равнодушной небрежностью относилось к мисс Мерриуэзер, а Генри, будучи одним из ярких его представителей, подсознательно впитал эту точку зрения. Он спал с вдовами, флиртовал с великосветскими красавицами и танцевал с молоденькими девушками. Генри любил образ жизни, который поощряло светское общество, а светское общество, в свою очередь, любило и баловало его.

Как же повезло ему и его сестрам, что они родились в такой благополучной и богатой семье, а их родители мало в чем ограничивали своих детей. Как часто Генри вполуха слушал их наставления, и все об одном и том же — надо быть внимательнее к людям, к нуждам арендаторов, или что с прислугой следует вести себя как можно вежливее. Только сейчас до него дошло, почему мать не уставала напоминать о его долге потанцевать с девушкой из желтофиолей, оставшейся без кавалера, или даже с синим чулком. Ему стало стыдно: он всегда воспринимал это как тяжкую обременительную обязанность.