Митя встал и, накинув пуловер на плечи, подошел к окну. Внизу простирался бульвар, освещенный низкими лучами солнца, по аллее

шла женщина с мальчиком. Женщина была полной и неторопливой, а

мальчик, совсем еще небольшой, ковылял рядом с ней.

И Митя вдруг, не думая, живя в этот момент любыми ассоциациями, сказал: как мой Терри шлепает...

Вера откликнулась: пес?

Митя вздрогнул, так резануло его это слово и он, повернувшись к ней, коротко ответил: сын.

Вера села на диване, прикрываясь кофтой: у тебя второй? Или я ошиблась?

- Нет, - ответил он, уже пугаясь того, что сказал. Боже! И что самое замечательное, - ведь он не любит Терри!.. И не любит Нэлю!

Что-то надо было говорить или делать, но он превратился в глыбу льда, которую ни повернуть, ни покачнуть, ни заставить свалиться к ее ногам...

- Сколько ему? - Спросила Вера самым обыденным тоном.

... Соврать? Но как? Что Терри месяц?.. И думая об этом, он тем

не менее, честно ответил: два года... А это значило... И вдруг

стал противен себе... Как и ей, наверное.

Ничтожнейший тип с павианьими наклонностями. Он покраснел.

А она, все так же сидя на диване и прикрываясь кофтой, спросила: похож на тебя?

Митя с каким-то облегчением ответил: нет, пожалуй...

- Ты его не любишь? - Допрашивала очень спокойно Вера.

- Я его не терплю, - ответил Митя, вкладывая в ответ ненависть к себе.

Она усмехнулась: а он тут причем? Ненавидеть надо себя... Если есть за что. А ребенок?..

Она отвернулась.

Какая же безумная жалость овладела Митей! Как он ее любил и жалел! Он готов был ради нее на все. Он прошептал ( они сегодня стали опять шептать друг другу): хочешь, я останусь у тебя?

Веру охватила поздняя ненависть.

Она разрывала ее на части! Так вот оно что! Низкий грязный гадостный мужичонка! Вот он кто, ее "Митя"!

- Нет, - ответила она твердо, останавливая себя, чтобы не закричать и не выбросить его из дома сейчас же, - вот так, голого, раскрытого ей навстречу, с уже снова встающим членом.

Мало ли еще кому, кроме нее и жены, запихивал он и запихивает!.. Риточке... Лельке! Дуры!!

- Ты сейчас уйдешь.

- Но почему, Вера? Почему? - Спрашивал он, понимая, что все кончено и он в этом виновен. И не потому, что сказал, а потому что делал так!

- Потому. - Кинула она.

Вскочила с дивана и стала одеваться как-то нагло открыто. Ему всегда нравилось смотреть на нее, когда она одевается, и

прерывать это новой любовной атакой. Такая у них была сладостная игра.

Теперь она одевалась как-то нагло, напоказ, наплевательски,

- хотя видела, что он возбудился до кондиции.

Она брезгливо глянула на его взбудораженную мужскую плоть и ему вдруг стало невыносимо стыдно и захотелось прикрыться рукой...

- Что, ты думаешь, мне интересно на это смотреть? Оденься!

- Вера, - он не шептал, в его голосе звенели боль, стыд, и что-то еще, ужасное и томящее, - Вера, но всего десять минут назад ты любила меня...

И с ним случилось такое, чего он от себя не ожидал. Он пошел на нее как бык. И говорил: Вера, Вера, видишь как я хочу тебя! Пожалей меня...

Он подошел к ней и ткнулся плотью ей в руку.

Она в ужас шептала, отодвигаясь от него к дивану: ты что? Ты рехнулся? Убирайся!..

А он почти насиловал ее, хватая все крепче за плечи и валя на спину. Каким-то усилием она вырвалась от него, растрепанная, красная, с широко раскрытыми глазами, в которых плескалось отвращение.

Она отскочила к двери и закричала: не смей подходить ко мне! Ублюдок!

Он внезапно пришел в себя. Что он натворил! Что с ним произошло!.. Может быть, он - сумасшедший? Маньяк? И что теперь можно сказать... Все в нем как бы умерло. И прекратилось возбуждение. Все.

Он стал одеваться. В тишине было слышно, как тяжело, затравленно дышит Вера. Он ничего не соображал, - уйти в ванную хо

тя бы, и чувствовал невыносимое унижение.

Она, стоя настороженно у двери, не отводила от него глаз. Закурила и глядела, как неловко он натягивает трусы, носки, джинсы... Казалось, он совершает перед ней какое-то отвратительно неприличное действо. Так это выглядело.

Он был одет, но еще медлил. Он ждал, что она хоть что-то скажет еще, закричит, унизит... На что можно будет ответить и как-то что-то объяснить... Что? Что объяснить?

Но он медлил. А она вышла из комнаты в прихожую и открыла дверь на лестницу. Ему ничего не оставалось, - он вышел к ней.

Тогда она вытолкнула его из квартиры.

Он ринулся вниз, забыв о лифте. На улице стемнело. Снова лил дождь. И он вдруг понял, что стоит без плаща. Он забыл его ТАМ. Уйти?.. А дома? И так неизвестно, что там... Вернее, известно.

Он вернулся и позвонил. Вера быстро открыла дверь.

- Плащ... - только и сказал он.

Она сорвала его с распялок и кинула ему.

А он схватил ее руку, и не отпуская и целуя ее, говорил: прости, умоляю, прости меня... Если можешь... Я гадок... Но я так

безумно люблю тебя.

Она с силой вырвала руки и захлопнула дверь. А за дверью, прислонившись к косяку, зарыдала без слез.

Митя ехал в такси, его бил озноб, голова горела, мысли были обрывочны.

Он позвонил в свою дверь слабым звонком: сил не было совсем, голова кружилась, он еле стоял на ногах.

Открыла дверь Нэля, за ней маячил тесть.

Митя не удивился, что он здесь, отметил, что у Нэли перекошено лицо, красные, вспухшие глаза.

Переступив через порог, Митя пошатнулся и упал как сноп на пол в холле.

Он, соберясь, смог бы устоять на ногах, но - интуитивно или нет... наоборот расслабился.

Нэля закричала: ты - пьян!

Тесть подошел к нему.

А ему так хорошо было лежать на полу, чувствуя под щекой мягкий ковер!..

Они начали трясти его, он не подавал никаких признаков живости, а Нэля принюхалась и сказала неуверенно: вроде, не пахнет...

Тесть повернул его голову лицом и крикнул: да ему плохо, посмотри, какой он зеленый! Потом ругаться будем.

Его перетащили на кровать, раздели, он не сопротивлялся, и чувствовал все как в тумане. Почему-то навалилась тяжелая сонли

вость и он не мог ее преодолеть.

Пришел врач - у них внизу жил врач, которого всегда звали, если что-то срочное и тот не отказывал никогда.

Митя слышал, как он говорил: стресс, нервное потрясение... Вчера плохо? Возможно осложнение...

Сделал укол и Митя сразу как провалился.

Очнулся он в еле брезживший рассвет и вспомнил все.

Он потерял Веру. Но теперь не должен терять Нэлю.

Митя застонал.

Нэля сразу же откликнулась: Митя? Как ты? Что с тобой случилось?

Он повернул голову к Нэле. Глаза у нее были вспухшие и красные, но выражение лица не злое, а встревоженное.

Он сказал слабым голосом: Нэля, я не знаю... Я вышел за сигаретами... Вдруг захотелось пивка... Добежал до нашей пивнухи... Выпил кружку и потянуло в сон. Я пошел домой. Земля качается... Идти не могу... Сел на скамейку и... Ничего не помню... Очнулся на той же скамейке... Старик рядом стоит и меня трясет: молодой человек, вы живы? Я сказал, жив. Встал и наверное, час шел до дома... Все в тумане...

- Это правда, Митя? - Спросила как-то беззащитно Нэля, - ты меня не обманываешь?

Он слабо усмехнулся: а где я был в таком виде?.. Нэля! Ты с ума сошла... Я переутомился там, в Америке, я это почувствовал...

Нэля поверила.

Все так. И вид, и последнее время Митя был будто не в себе, эти еще гости...

Не нужна им с Митей эта Америка! Хоть сейчас проси папу все отставить!

Она сказала об этом. Митя благодарно посмотрел на нее и сказал: попроси... Надоело мне там, я больше не могу...

Вот это было правдой.

Нэля поговорила с папой.

Она специально поехала к нему на Ленинский, чтобы наедине, спокойно убедить его, что они с Митей не могут больше там жить. В основном, - она. Митенька растет без родителей, при бабушке, теперь Трофимчик ( Нэля старалась не называть младшего при папе

- Терри, - очень уж ему это собачье, как он говорил, имячко не нравится) на очереди.

Все это она высказала папе, сидя у него за чаем с коньячком. Трофим Глебович слушал ее, кивал, вроде бы соглашаясь, а ког

да она исчерпала свои аргументы, сказал.

- Нинэль, - он всегда называл ее полным именем в серьезном разговоре, - я с тобой согласен. Лучше Родной страны нету. И понимаю, как вам там тяжело. Именно - тебе. Митька на работу бегает, кружечку-другую пивка после работы дернет, с парнями посидит, а у тебя что? И какая польза мальчонкам? Ну, Митенька английский знает, так он бы и так знал, потому что у него отцовская способность к языкам... А теперь сидит мальчишка в Киеве и украинский зубрит. Здесь, со мной, - ему нельзя, где он, где я?.. Ну, и так далее... Чего я буду перечислять тебе все "за" и "против"... Сама их получше моего знаешь. Но не в этом суть, дочка. А суть в том, что теперь твой Митька - в обойме. И если он оттуда вылетит, - ему крышка. Где он будет ошиваться? МИД - для него закрыт. Издательства с языком? Не знаю. Боюсь, что сведения уходят, куда надо и куда не надо, везде есть люди, которые в курсе всего.

С Георгий Георгичем мне поговорить, - не штука... Я поговорю. А он мне скажет, что же ты, Трофим, не разглядел слабака? Чего ж ты за него ручался, как за себя? и Митьку твоего он враз схавает

- жесткий мужик. Вот такой расклад, дочь, подумай... Если, конечно, ты его не любишь, разлюбила то есть, дело другое, - я поговорю, вы останетесь здесь, ты с ним разводишься и он может идти на все четыре стороны. Квартирку я ему, безусловно, устрою. Не шикарную, но жить можно... Как? Тебя такой вариант устраивает?

Нэля качнула головой: нет, пап, не устраивает. Я люблю Митю. Хотя не могу сказать, что мне так уж с ним легко, но когда у нас любовь, то мне больше никого и ничего не надо. И двое детей, папа, ты не забывай! И еще... - Она смутилась, замялась, но все-таки сказала: мы хотим еще девочку...