Странные эти мысли совсем сбили меня с толку.

Я сказала ему: «Почитай мне газету», чтобы проверить его, может быть, по голосу определю его намерения. Я дала ему статью доктора Розенблюма, у которого короткие предложения и ясные простые идеи. Он начал читать, очень членораздельно читает. Нам попалась как раз статья о том, что я и сама давно знаю: что арабы лишь о том и думают, как бы уничтожить всех нас. Этого как раз мне и не хватало — вложить эту идею ему в голову, а он и правда перестал читать, поднимает на меня глаза и говорит:

— Я хочу уничтожить вас?

«Конечно, — хотела я сказать ему, — но ты, слава Богу, не можешь». Но я промолчала. Он был такой сладкий, когда спросил это, ну просто невозможно. Я снова вспомнила Габриэля и как он пропал, все случилось так быстро. И тогда мне пришло в голову попросить его, чтобы он поцеловал меня. Если поцелует, то не сможет поднять на меня руку ночью, и я смогу спать спокойно. Может быть, украдет что-нибудь незначительное, но не более того. Я вижу, как он сидит хмурый, что-то задумывает нехорошее. Я сказала ему: «Подойди, поцелуй меня». Он ужасно удивился, негодяй, но взял себя в руки, не смог отказать такой древней старухе, как я, встал, дотронулся на мгновение своими горячими губами до моей щеки. Может быть, лет пятнадцать никто не целовал меня. Такой милый. Я отправила его спать. Ключ от его комнаты я спрятала еще раньше, чтобы он не мог закрыться там и замышлять что-нибудь против меня. Он надел пижаму, лег в кровать и уснул. Я моюсь, надеваю ночную рубашку, гашу свет и сижу в темной комнате, слушаю его дыхание. Восемь часов, девять — из порта доносится звук сирены. Я зашла в его комнату, чтобы посмотреть на него, лежит свежий такой, раскраснелся во сне. Я сложила его одежду. Десять, одиннадцать, а я все еще дремлю в кресле в темной комнате — жду, может быть, зазвонит телефон. В полдвенадцатого потухли огни в заливе, я подошла к нему. Он спал глубоким сном, одеяло сползло немного, я укрыла его. Вдруг нагнулась и коснулась его лица в легком поцелуе. Что поделаешь? Такое вот несчастье.

Вернулась в гостиную, все еще надеюсь услышать телефонный звонок.

Дафи

Который час? Еще немного — и полночь. Проспала два часа и проснулась. Дома темно. Просыпаюсь я легко и просто. Это-то и пугает меня в последнее время. Сна будто и не бывало.

Сегодня ночью папа отправляется вызволять застрявшие машины, между двенадцатью и двумя часами ночи ему должны позвонить из фирмы по буксировке. Все это я услышала вчера, уже все знаю. Собираются искать любовника по ночам. За окном виден стоящий у тротуара тягач, желтый подъемный кран которого похож на палец, нацеленный в небо. Я встаю, надеваю приготовленную с вечера одежду. Вельветовые брюки, нижнюю кофточку из шерсти, теплую безрукавку. Я решила поехать вместе с ними. Натягиваю высокие ботинки для экскурсий, входящих в программу допризывной подготовки, шарф, зимнюю одежду, которую никогда не надеваю зимой. Осталось только помолиться, чтобы случилась какая-нибудь авария или чтобы какая-нибудь машина застряла на дороге.

Одеваюсь в темноте, по небу с дикой скоростью плывет луна навстречу клочкам облаков. Слышен шум воды, стекающей по водосточным трубам, но дождя не видно. Я думаю о машине, мчащейся из Тель-Авива в Хайфу, даже вижу ее. Она светло-голубого цвета. Думаю и о шофере, и его образ возникает перед моими глазами, это молодой человек, очень симпатичный, на нем черный свитер, чем-то напоминает нашего учителя физкультуры. Рядом с ним сидит маленькая женщина — жена или любовница, — очень миленькая. Они возвращаются с вечеринки, по радио передают танцевальную музыку. Он кладет руку ей на плечо, обнимает ее, вторая рука — на руле. Счетчик показывает скорость — сто двадцать километров в час. Он наклоняется к ней и устало целует ее, но ей мало поцелуя, она прислоняется к нему и кладет голову ему на плечо, гладит его волосы, мешает ему вести машину. Они разговаривают о себе, о том, как у них все хорошо, а тем временем начинается проливной дождь (я вижу его, луна исчезла, небо заволокло облаками, дождь бьет в окно), и вот он не замечает поворота, трах! Машина врезается в железный барьер, крыло помято, дверь разбита, фары лопнули, женщина кричит, тормоза скрежещут, машина чуть не перевернулась, но все-таки каким-то чудом удержалась на боку. Они живы. Только несколько небольших царапин и ушибов. Я продолжаю с удовольствием фантазировать. Зашнуровываю ботинки. Представляю себе, как мужчина выбирается из машины и вытаскивает из нее свою спутницу. Потом бежит наперерез едущей навстречу машине, сообщает шоферу свои данные, не проходит и нескольких минут, а в конторе уже звонит телефон. Скучающая дежурная записывает данные, открывает журнал, чтобы посмотреть, чья сегодня очередь. Мой глаз, как фотоаппарат, схватывает папино имя и номер нашего телефона. Дежурная поднимает трубку и набирает номер. Душа моя уходит в пятки. Надо же — в этот самый момент и впрямь зазвонил телефон. Я окаменела. С ума сойти, фантазия превратилась в действительность. Я побежала в рабочую комнату. Подняла трубку и сказала «да», но папа опередил меня, уже успел снять трубку телефона, стоящего у его кровати. Я слышу: «БМВ» семьдесят второго года, номер водительских прав, в трех километрах к югу от развилки на Атлит. Папа записывает все в маленькую книжечку, которую я положила ему накануне вечером около телефона. Я иду в ванную, умываюсь, чищу зубы, потом, заскочив в уборную, тороплюсь к папе, вот удивится, но в доме темно, похоже, что он уже ушел. Я заглядываю в спальню, Господи Боже мой, он опять уснул. Ночник погашен. Я начинаю будить его, тормошу изо всех сил: «Папа, ты с ума сошел, забыл, что тебе надо отбуксировать машину?» Он приходит в себя, растерянный, заспанный, вдруг кажется таким старым. «Что случилось? Кто это…» Он думал, что ему приснилось. «Счастье, что ты не спала». Мама заворочалась под одеялом. Он быстро стал стягивать с себя пижаму, раздевается почти догола в моем присутствии, совсем обалдел. Я бегу на кухню, ставлю на огонь воду, чтобы сварить кофе. Папа идет в ванную, выходит уже одетый.

— Иди, папа, кофе готов.

Он улыбается:

— Дафи, ты будешь чудесная жена.

Я звоню старухе, чтобы разбудить Наима, мне ужасно любопытно, как он отреагирует, когда услышит мой голос. Но трубку берет не он, а старуха.

— Добрый вечер. Надо разбудить Наима. Папа сейчас за ним заедет.

— А кто ты?

— Я его дочь, меня зовут Дафи.

— Что это за имя — Дафи?

— Дафна. Извините, нет времени. Мы уже уезжаем.

— Кто это — мы?

— Папа и я… быстренько… разбудите его, скажите, пусть ждет нас внизу.

— Хорошо, хорошо. Что ты так волнуешься, девочка?

До папы еще не дошло, что я собираюсь ехать с ним, он смотрит на вырванный из блокнота листок, на котором записаны данные, глаза его полузакрыты, заметно, что он уже много лет не знает, как выглядит мир в полночь. Пьет кофе, грызет кусочек сыру, добродушно улыбается мне. Не замечает, что я сижу перед ним в пальто, пью кофе, готова к дороге. Он ставит грязный стакан в раковину, нагибается и торопливо целует меня.

— Ну ладно, я пошел. Спасибо за кофе. Я сразу же встаю.

— Я с тобой.

— Что?

— Жалко тебе? Все равно я не могу уснуть. Поеду с тобой. Хочу посмотреть, как буксируют машины.

Он растерялся.

— Завтра тебе в школу. Чего тут смотреть? Как тащат машину? Что ты, ребенок?

— Ну папа… Все-таки лучше, чем бродить тут по комнатам. Я не буду мешать. Мне это просто необходимо. Да и тебе будет веселее.

Он колеблется. Я прекрасно знаю — они уже давно потеряли свою власть надо мной.

— Ты хоть маме скажи…

— Она не проснется. Даже не узнает. Он пожимает плечами, сдаваясь.

— Предупреждаю тебя, мы вернемся поздно.

— Ничего.

Мы идем к тягачу. На улице ужасно холодно. Дождь. Он заводит мотор, ждет, чтобы прогрелся.

— Тебе не холодно?

— Нет…

Сначала мы спускаемся в Нижний город, въезжаем в маленький переулок в центре пустынного рынка. Сразу же различаем силуэт в странном длинном пальто. Ночной Наим. Он быстро подходит к нам, открывает дверь, залезает в кабину и чуть не вываливается обратно, когда замечает меня. Даже в темноте я вижу, как он вспыхнул, вытаращил глаза.

— Здравствуй, — говорю я.

— Здравствуй, — шепчет он. И садится рядом со мной.

Молчание. Папа мчится по пустынным улицам, мигают желтые огни светофоров. Вдруг он тихо спрашивает:

— Как дела?

— Отлично.

— Как бабушка?

— Нормально.

И мы продолжаем ехать молча, выезжаем на автостраду, папа время от времени провожает взглядом машины, несущиеся мимо нас. Мы проезжаем поворот на Атлит, папа снижает скорость. Через несколько километров замечаем красные огни: у железного барьера между полосами, завалясь на бок, лежит машина. Сердце у меня сильно забилось. Мы останавливаемся на обочине, выходим посмотреть. Гляжу — и глазам своим не верю: голубая машина. Я даже зажмурилась. Словно это я, собственной своей волей, вызвала аварию. Крыло и перед смяты. На противоположной стороне дороги стоят автомобили с приглушенными фарами.

Толпится народ.

Завидев меня и Наима, люди удивляются.

— Что это? И детей своих взял? — бросил кто-то папе, но он не ответил.

Шофер, молодой парень, похож на студента, начинает рассказывать, оправдываться, он, конечно, не совсем виноват. Около него нервно крутится немолодая женщина в брюках, глаза у нее покраснели. Она тоже имеет к этому отношение.

— Главное, что никто не пострадал, — говорит парень, — главное, что все остались целы, — снова говорит он громким голосом, обращаясь к кучке людей, сгрудившихся вокруг него, словно ждет от них поддержки, хочет, чтобы они порадовались вместе с ним.