Слышу, как мама с папой входят в квартиру, быстро сбрасываю туфли и забираюсь в кровать, укрываюсь одеялом, чтобы они не приставали ко мне. Они были усталые и сердитые — ничего не нашли. Мама увидела бардак на кухне и сразу же явилась в мою комнату.

— Что это за посуда на кухне? Не могла вымыть?

— Это не от меня. Это от вашего араба.

— Ему понадобилось столько посуды для завтрака?

— Представь себе… Это очень развитой араб, ты могла в этом убедиться еще вчера вечером.

Она осуждающе посмотрела на меня, но я подняла книгу, чтобы прикрыть лицо, и продолжала читать.

«Тихо. Пустыня застыла в своем одиноком покое…»

Адам

Я был полон надежд. Не сомневался, что теперь найду его, нападу на его след. Мне не хотелось терять ни минуты. Ася оделась, Наим еще спал. Я проинструктировал Дафи, которая уже проснулась, что сказать ему и что с ним делать, и мы вдвоем поехали в Димону на поиски его дяди. Был ясный субботний день, на дорогах полно машин. Вот уже пять лет не были мы в Негеве, приятно было видеть новые дороги, незнакомые, вновь возникшие поселки. Адреса я не знал, только имя — Габриэль Ардити. То самое имя, которое выдавал все время армейский компьютер, и, как выяснилось, не без причины. Это оказался его дядя, может быть, у него он и скрывается. Я думал, Димона — это маленький поселок, а выяснилось — цветущий город посреди пустыни. Мы не знали, с чего начать. Густонаселенные кварталы тянулись бесконечной чередой. Но люди здесь жили приветливые и гостеприимные, все старались нам помочь. Один знает одного Ардити, другой — другого. Водили нас от одного Ардити к другому, пока не пришли к тому, которого мы искали. Он как раз обедал, открыл нам дверь с вилкой в руке. Тут ждало нас разочарование. Я рассказал ему вкратце, в чем дело. Он посмотрел на нас подозрительно. Во-первых, не поверил, что бабушка еще жива. Вы ошибаетесь, настаивал он, бабушка Габриэля, мать его матери, умерла сразу же после возникновения государства, ему ли не знать. Уже тогда она была древней старухой. Мы, наверно, говорим о другой бабушке или о старой тетке. О Габриэле он знал очень мало. Слышал, что несколько лет тому назад он уехал в Париж к своему отцу, и не слышал даже, что он вернулся.

— И вы тоже принадлежите к семье? Ведь вы же ашкенази…

Никакого от него толку. Даже не пригласил нас в дом. Только дал нам адрес и имя другого родственника, двоюродного брата отца Габриэля, который поддерживал с ними связь. Может быть, он знает.

Было уже слишком поздно ехать в Иерусалим. Небо стало хмуриться. Мы вернулись в Хайфу. Наима уже не было, Дафи пребывала в мрачном настроении. Я почему-то беспокоился о старухе, поехал к ней, рассказал о нашей поездке, не упомянул, конечно, о том, что он считает ее умершей, сказал, что получил от него сведения о двоюродном брате отца Габриэля. Она вспомнила его. А, этот старый дурак. Попробуй, почему нет.

Назавтра в полдень я поехал в Иерусалим на поиски. На этот раз у меня был точный адрес. Но там жила другая семья. Мне сказали, что действительно жил тут старик, но три года тому назад он переехал к своей дочери в Рамат-Ган. Найти его нелегко, потому что его дочь с мужем за последние годы трижды сменили квартиру, переезжая каждый раз в более шикарную. В конце концов добрался я и до них. Старика не было дома. Он пошел в клуб для престарелых. Я долго ждал и тем временем беседовал с его внуками. Уже из разговора с ними я понял, что Габриэль ничего не сообщал им о себе. Но все-таки мне хотелось поговорить с ним. Наконец он пришел и очень обрадовался, узнав, что кто-то ждет его. Я начал выспрашивать… Он сразу отверг даже мысль о том, что бабушка жива. Мой рассказ о том, как она лишилась памяти, а потом вновь обрела ее, не переубедил его. Он стал спорить со мной, утверждая, что я что-то перепутал, он уверен, в сорок восьмом, еще до объявления об образовании государства, за несколько дней до этого, она умерла. Ему даже смутно припоминается, что он был на ее похоронах в осажденном Иерусалиме. Его уверенность невозможно было поколебать. Я сказал ему: «Хотите, я сейчас же отвезу вас к ней», но он истерически рассмеялся: «Нет, спасибо, в моем возрасте, да еще на ночь глядя, навещать мертвецов?»

Габриэля он помнил ребенком. Отец приводил его к ним, но потом их семья уехала в Венесуэлу. Может быть, они добрались только до Парижа, но собирались в Венесуэлу, где жила богатая ветвь семьи, обосновавшаяся там еще в середине прошлого века.

Он был очень приветлив со мной, не хотел расставаться, заставил меня вместе поужинать. Рассказал мне обо всей семье, о своих внуках.

Я расстался с ним очень поздно. И хотя все мои старания окончились ничем, во мне все больше росла уверенность, что Габриэль не погиб, что он жив и обретается где-то здесь, в стране. Рассказы об этой семье, с явными ее причудами, убедили меня в том, что, возможно, в словах старухи есть смысл и надо искать его по ночам. Я свернул с магистрали и продолжал свой путь по старым боковым дорогам, еду и смотрю по сторонам. Удивляюсь, что даже в этот поздний час движение здесь очень оживленное, ведь уже почти полночь. Вдруг вижу — на одном из перекрестков стоит маленькая машина. Капот поднят. Сердце мое сильно забилось. Я был уверен, что это маленький «мор-рис», который я ищу, но это был «остин», похожая модель тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Около машины крутился какой-то человек. Что-то в его силуэте показалось мне знакомым. Я сразу же остановился. Вышел посмотреть. Нет, это не Габриэль, у меня уже начинаются галлюцинации. Хотя возраст совпадает, да и вообще что-то в нем напоминало Габриэля. Все это усиливало во мне чувство, что Габриэль где-то недалеко, что он скитается, может быть, где-то здесь поблизости. Что именно здесь, на этих маленьких боковых дорогах, я смогу найти его в ночное время.

Я остановился около машины.

— Что случилось?

Мужчина сказал, что барахлит мотор, а он ничего в этом не понимает и вот уже три часа ждет вызванный тягач. Я заглядываю в мотор и говорю ему:

— Ну-ка заведи.

Но он смотрит на меня недоверчиво, моя большая борода вводит его в заблуждение.

— Ты вообще-то понимаешь что-нибудь в моторах?

— Немного… попробуй завести…

Он заводит. Бензин не поступает. Я вынимаю из кармана маленькую отвертку и разбираю карбюратор, прочищаю патрубок и освобождаю застрявший игольчатый клапан. Десять минут работы. Парень все время смотрит с беспокойством, боится, что я что-нибудь испорчу.

— Заведи теперь…

Машина легко заводится. Только и всего? Он рассыпается в благодарностях. По крайней мере сможет добраться до ближайшего гаража.

— Нет надобности, — говорю я ему, — все в порядке.

Полночь. Я стою возле него и все время осматриваюсь вокруг. Мимо беспрерывно мчатся машины. Я и не предполагал, что ночью такое большое движение. Он влезает в свой «остин», еще раз благодарит и уезжает. Мне и самому странно, что я починил ему машину так вот, бесплатно.

Я продолжаю свой путь, через десять километров снова натыкаюсь на машину, стоящую на обочине. На этот раз тягач. Наверно, тот самый, который должен был отбуксировать починенный мною «остин». Сам застрял. Я устал, но все-таки останавливаюсь.

Шофер спит на своем сиденье, укрывшись одеялом, я трясу его.

— Тебе нужна помощь?

Он просыпается, не может очухаться, тяжелый, неповоротливый человек, в волосах седина, лицо покрыто морщинами.

Да неважно, он подождет до утра. Бензин не поступает, хоть ты тресни. Какая-то бензоколонка тут загрязняет всем моторы.

— Ну-ка, я попробую.

— Ничего не выйдет.

— Что ты теряешь?

Он открывает капот. Я вожусь в темноте с грязным, запущенным мотором. Разбираю бензинный насос. Уже много лет не занимался такой работой.

А пока мы с ним беседуем. Он рассказывает о себе. Он сам из мошава[38] недалеко отсюда. После Шестидневной войны ему надоело обрабатывать землю, он сдал свой участок в аренду, купил тягач и теперь занимается тем, что буксирует по ночам застрявшие на дорогах машины. Работает на фирму по буксировке машин.

Но и это занятие ему опротивело. Он плохо видит, да и не понимает ничего в новых моторах. Даже и не пытается выяснить, в чем дело, а просто сразу же оттаскивает машину в гараж. И фирма уже выражала ему недовольство.

— И много по ночам работы?

— Хватает. Евреи разъезжают все время.

Он смотрит, как я прочищаю бензонасос, подбираю новый винт. Дает мне какие-то странные советы. Нельзя сказать, чтобы он имел ясное представление об устройстве машин.

— Скажи, тебе в последние месяцы не попадался светло-голубой «моррис», модель сорок седьмого года?

— Чего тут только нет: «моррисы», «вольво», «БМВ», «форды», «фольксвагены», «фиаты». Модели на все вкусы. Сколько ни увеличивают налоги, а на дорогах все больше машин.

— Но маленький светло-голубой «моррис»…

— И «моррис», и всякие другие. Он плохо соображал спросонья.

Я завел его тягач. Он был в восторге. Сможет теперь вернуться и поспать дома. Может, я хочу немного подработать, он будет давать мне определенный процент.

Я улыбнулся, эта идея развеселила меня.

— Нет, но я мог бы купить у тебя твой тягач.

— Купить?

— Да. Для чего тебе в твоем возрасте крутиться ночью по дорогам?

Он почесывает в голове.

— Сколько дашь?

— Пригони его завтра ко мне в гараж, и договоримся.

Назавтра в полдень Эрлих говорит мне:

— Ты что, звал кого-то, чтобы он продал тебе тягач?

Я вышел к нему. Он стоял там, низкорослый, плотный старик крестьянин, около своего тягача. Я вспомнил отца, тот же акцент, тот же говор. Он смотрел, пораженный и удивленный, на огромный гараж, на несколько десятков рабочих.