наконец сумел задеть за живое эту не в меру языкастую

красавицу.

— Успокойтесь, сударыня. Пока еще ничего не

решено и никто не обрекает вас на такую почетную

участь. Спокойной ночи.

С этими словами он, поклонившись, удалился; вслед

за ним вывели Эрика.

— Будь ты проклят! Будь ты проклят! — в отчаянии

проговорила девушка.

Затем, вспомнив, что она не одна в комнате, Кэтрин

повернулась к Эндрю и сестре.

Ни у кого из них больше не оставалось сомнений:

Джеми-младший, он же Яков IV, отныне король

Шотландии, но каждому из присутствующих эта

новость сулила совершенно разное.

4

Эндрю начал привыкать к неспокойной тишине,

оставшегося без хозяина, дома. Ему выделили комнату,

примыкавшую к спальням Энн и Кэтрин; впрочем,

смежные двери были предусмотрительно заколочены. И

первую ночь, проведенную под кровом Мак-Леодов, он

на удивление себе даже поспал — вещь непростая,

когда знаешь, что она в двух шагах, за стеной. Энн,

красавица Энн! Как хотелось ему утешить и успокоить

се! Он сам себя не понимал; ни одна женщина не

производила на него такого впечатления.

Ночь напролет он слышал ее шаги за дверью;

впрочем, точно такие же звуки доносились из комнаты

Кэтрин.

48

Все, что он мог сделать в создавшейся ситуации, —

позаботиться о их безопасности, и сестры прекрасно

осознавали это.

«Король умер, да здравствует король!» — этим

возгласом из века в век поминали старого и восславляли

нового монарха. Зная обычай, горожане ждали дня,

когда на носилках пронесут накрытый черным

балдахином гроб Якова III и бывший монарх проделает

свой последний путь в Кэмбускеннетское аббатство,

место захоронения шотландских королей.

В тон общему настроению небо в этот день

разразилось нескончаемым проливным дождем. Капли

воды били по стеклам и стенам, стекали с подоконников

и крыш, сливались в бурные ручьи и растекались

гигантскими лужами на грязных улицах. Над

сумрачным городом разносился неумолчный звон

колоколов.

Под приглушенную дробь барабанов кортеж с телом

мертвого короля проследовал через город. Гроб верхом

сопровождал король Шотландии, Яков IV, за которым

следовали его приближенные, и среди них — Донован

Мак-Адам.

Кэтрин стояла у окна вместе с Энн и Эндрю и

смотрела на траурную процессию, проходившую мимо

их дома. Донован глянул вверх, словно рассчитывая

увидеть ее. Он не мог видеть ни ее саму, ни слез на ее

щеках, но знал, что она сейчас плачет.

Страх охватил город, когда одного лорда за другим

начали уводить в Эдинбургский замок на суд и

расправу. В ожидании приговора они томились в стенах

49

крепости, где воссел на престол некоронованный

король, начавший свое правление с кровопролития.

В этот ранний рассветный час к охраняемому стражей

гробу, стоявшему в центре зала аббатства, проследовал

человек, чиркая шпорами по каменному полу.

Стражники не пошевелились. Не отрывая глаз от гроба,

он приблизился к нему и, только оказавшись в трех

шагах от постамента, заметил, что в зале стража.

— Оставьте нас наедине! — приказал он

безжизненно-ровным

голосом;

люди

бесшумно

удалились.

Упав на колени перед гробом, он уронил голову на

крышку и застыл, такой же неподвижный и безмолвный,

как колонны вокруг него.

За одной из них стоял Донован Мак-Адам. Слишком

хорошо зная короля, он чувствовал, что эти смутные

часы перед рассветом могут оказаться непереносимыми

для нового монарха, и тогда тот придет сюда. Он знал

также, что гнетет Якова, но не было на земле силы,

которая могла помочь отчаявшемуся, ибо мертвым не

дано воскреснуть. И все же присутствие друга,

способного понять силу тщеславия и жажду власти,

подвигшие Якова к действиям, итогом которых стала

смерть отца, могло хоть в какой-то мере облегчить его

страдания.

Яков не слышал, как Донован подошел и опустился на

колени за его спиной, но ему и не надо было слышать,

чтобы знать: друг — рядом. В зале царили сумрак и

тишина, и в течение долгих, длинных минут никто не

проронил ни слова. Потом Яков повернул голову,

пытаясь разглядеть в темноте глаза Донована.

50

—

Мне нужно твое слово, — тихо промолвил

король.

—

Боюсь, оно здесь не поможет, милорд, —

последовал такой же тихий ответ, но в голосе не было

осуждения.

Яков нахмурился.

—

По-твоему, я могу жить со спокойной

совестью... — Яков поколебался, — после того, как по

моей вине отец лишился жизни?

—

В том нет вашей вины. Я свидетель, что вы во

всеуслышание отдали приказ доставить к вам отца

живым и невредимым.

—

Я виновен, потому что я, и никто другой,

положил начало этой цепи смертей, последним звеном

которой стало это подлое, вероломное, кровавое

убийство. Мне еще предстоит научиться жить с

отягощенной страшным грехом душой.

—

Но вы мучаетесь, томитесь, страждете, а когда

человек страждет, он ищет прощения и искупления.

—

Прощения! Но кто же может простить меня?

— Наш Господь, — последовал твердый ответ. —

Он единственный, кто понимает нас до конца и ведает

все, что творится в человеческих сердцах.

Яков на несколько мгновений закрыл глаза, затем

вновь повернулся к Доновану. В его глазах светилось

понимание бренности и греховности человеческой

сущности, суетности всех усилий.

—

Может быть, ты и прав, Донован. Во всяком

случае, сегодня я сделал шаг в направлении того, о чем

ты говоришь.

Донован ждал. Ему было известно, что король выехал

ни свет, ни заря в сильный ливень, запретив кому-либо

51

сопровождать его. Должно быть, в этом заключалось

своеобразное наслаждение — скакать сквозь непогоду,

подставляя лицо дождю и ветру, заглушая голос

совести. Сейчас Донован чувствовал, что Яков хочет

рассказать ему, куда и с какой целью он ездил.

—

Теперь до конца жизни я буду носить

напоминание о моем грехе.

Донован продолжал тихо стоять на коленях, пока

Яков расстегивал камзол и приподнимал рубашку. Под

ней, уже успев натереть кожу до крови, были одеты

железные вериги в добрую половину дюйма толщиной.

Донован хмуро свел брови.

—

Сир!

—

Нет, Донован, это до конца жизни останется со

мной как напоминание о преступлении, совершенном по

моей вине, и будет во время молитвы напоминать о

моем грехе. Я не должен, не должен, не должен

забывать об этом ни на минуту...

Мак-Адам ощутил глубокую жалость, но не проронил

ни слова. Яков вновь обернулся к гробу и погрузился в

раздумья. Донован оставался с королем еще два часа; со

звоном колоколов к Якову, казалось, вновь вернулось

ощущение реальности. Оба поднялись с колен и

покинули аббатство.

Две недели спустя Кэтрин вызвала к себе Эндрю.

Войдя, он обнаружил ее стоящей у гигантского камина и

читающей записку. При его появлении она смяла бумагу

и швырнула в огонь, проследив, чтобы она полностью

сгорела.

Эндрю стоял сзади. Он много дал бы, чтобы узнать

содержание сожженного послания: он по крупице

52

собирал сведения, которые могли быть ему полезны, и

сгоревшая записка, возможно, много могла бы ему дать.

Поднявшись с колен, Кэтрин начала ходить по комнате,

о чем-то сосредоточенно думая.

— Что-нибудь стряслось, госпожа? Вести от брата?

— Нет, Эндрю, нет. — Она остановилась и

взглянула на него. — Мне нужно получить разрешение

от короля или этого... проклятого Мак-Адама на выезд

из города.

—

Исключено.

—

Почему же?

— С какой целью? — спросят вас. Ваше семейство

отнюдь не на добром счету у Якова или Донована Мак-

Адама.

— Тем не менее, я должна ехать.

— Куда?

— В Дайрлтон.

Эндрю был в курсе того, что происходило после

смерти короля. Ему было известно, что небольшие

отряды до сих пор ведут в горах вооруженную борьбу,

что во многих местах вспыхивали бунты, а потому

заподозрил, что Кэтрин узнала об одном из заговоров и,

чего доброго, является его участницей. От этой мысли

он похолодел. У Кэтрин достанет мужества и сил для

борьбы, но как быть с Энн? Если Кэтрин схватят,

девушка останется совсем одна. А потом — что сделает

с Кэтрин Донован Мак-Адам, если уличит ее в заговоре?

Эндрю был свидетелем нескольких визитов, которые