Во внезапном напряженном молчании, которое последовало за этим неистовым взрывом, все, казалось приостановилось, даже ее дыхание. Сара обнаружила, что она не в силах оторвать своих глаз от его, наблюдая за тем, как они становятся такими же жесткими, как вулканическое стекло. Каких-либо других изменений в его лице не было. Почему он ничего не говорит? И ничего не делает? Она со стыдом могла почувствовать, как ее сердце начало биться настолько сильно, что она испугалась, как бы он не услышал и не обнаружил, насколько безумно она на самом деле боялась его.

— Вы не слышали того, что я сказала?

Ее голос прозвучал слишком высоко и прерывисто даже для ее собственных ушей.

— Почему же? Я слышал. Находясь так близко от вас, как я мог не услышать?

Его голос звучал любезно. Слишком любезно, что чуть было не заставило Сару отпрянуть в сторону.

— Вы очень ясно выражаетесь и откровенны, когда пожелаете этого, не так ли? Вы совершенная маленькая сука — горячая в один момент и холодная в следующий. Короче, прирожденная проститутка.

Казалось невероятным и даже слегка нереальным, что он мог говорить ей все эти безобразные унизительные вещи тем же небрежным любезным тоном.

Лицо Сары горело, как и все ее тело. Ум приказывал ей сражаться с ним. Сражаться любым оружием, которое она сможет найти, или он победит и унизит ее, наблюдая за ее реакцией с холодной, жестокой улыбкой, которая чуть искривит уголки его губ… Он назвал ее проституткой. Снова.

— Если бы я была… той, кем вы меня называете, то можете быть уверены, что не было бы такой цены, за которую бы вы могли купить меня! И можете быть уверены, что я бы отдалась любому мужчине, которого бы по-настоящему заметила, даже если бы он был мусорщиком!

— Я начинаю понимать, что, несмотря на красивое тело, которое принесло вам столь дурную славу, вы соединили в себе самые худшие черты, какие только могут быть у женщин. Перечислить их вам?

— Я больше ничего не хочу слышать. Пустите меня, я вам говорю!

Он неумолимо продолжал, как будто не слышал ее протестов.

— Вы обладаете слишком горячим темпераментом и злобным языком, и то и другое вы прекрасно умеете усмирять, если хотите задержать одного из ваших многочисленных любовников больше, чем на одну или две ночи. Вы также, совершенно очевидно, холодная, расчетливая, лицемерная, маленькая…

— А вы… просто надутый осел! Изучаете меня сквозь грязный микроскоп своим нестерпимым судейским взглядом, тогда как все это время…

Сара вовремя прикусила себе язык, испуганная тем, что чуть было не сказала.

— Все время… что? Вам следует научиться оканчивать свои предложения.

Под обманчивой ровностью его голоса, казалось, лежали отточенные лезвия.

— Если вы держите меня здесь силой для того, чтобы я слушала ваши оскорбительные голословные утверждения, мне, знаете ли, и в самом деле хотелось бы уйти. Очень неудобно стоять здесь на коленях на твердом холодном полу, если вы не задумали принудить меня принести покаяние в моих разносимых слухами грехах.

На этот раз Марко не старался подавить вырвавшееся у него безобразное ругательство, пока он грубо и бесцеремонно поднимал ее на ноги. Он ожидал, что она потеряет равновесие и упадет на него, но, черт ее побери, она вскочила легко, как кошка, глядя на него глазами, подобными осколкам зеленого стекла, в которых мерцали золотые искры огня. Кто бы мог различить, что таится в их глубине? Глаза истинной кокетки, прирожденной проститутки. И тело под стать. Божественная сука! Покаяние, она сказала?..

— Боюсь, что покаяние существует только для искренне раскаивающихся…

Ей не понравилось ни то, как до низкого рычания понизился его голос в конце фразы, ни то, как опасно вспыхнули глаза при взгляде на нее. Но он, по крайней мере, наконец выпустил ее кисть, и Сара постаралась, массируя ее, с беспечным видом отступить немного назад.

— Вам не стоит утруждать себя деталями. Воображаю, что, попадись я вам в руки, вы бы бросили меня в подземелье и страшно пытали бы до тех пор, пока бы я не призналась во всех воображаемых грехах, в которых вы меня обвинили. — Она подчеркнуто сильно содрогнулась и добавила: — Все, что я могу сказать: благодарение Богу за прогресс! Мы далеко ушли от подобного, беби!

Это была превосходная реплика для ухода. Одновременно грациозная и с чувством собственного достоинства — если бы еще при этом она могла найти свой халат!

— Рад слышать это! — сказал Марко сухо, добавив с притворной любезностью: — Вы что-то ищете? Не это ли?

«Это» оказалось пропавшим халатом, небрежно свернутым и брошенным в ее сторону так беспечно, что Саре пришлось отступить на несколько шагов, чтобы поймать его. Как раз этого он, конечно, и хотел.

С плеском, отдавшимся в ушах, она рухнула в воду, вынырнула, чтобы услышать его резкий смех, и снова ушла под воду. На этот раз она не выныривала. Подводное плавание приучило ее надолго задерживать дыхание, а вода в бассейне была непрозрачной. Если Марко подумает, что она ударилась головой о край бассейна и потеряла сознание, прыгнет ли он за ней или позволит ей утонуть?

Сара почти достигла предела своей выдержки, когда почувствовала, что он нырнул; она тут же вынырнула у края бассейна и одним движением выскочила из воды.

Самодовольный, надменный ублюдок! Сара надеялась, что он останется под водой надолго, разыскивая ее. Достаточно долго, чтобы почувствовать опасение перед перспективой расследования убийства или утонуть самому.

Она быстро бежала к лестнице, не осмеливаясь оглянуться назад, когда до нее донесся его сердитый голос.

— Вы мудро сделали, что побежали от меня, ловкая маленькая сука! Если бы вы были здесь, вам не надо было бы притворяться утопленницей!

Сара, оставив на этот раз последнее слово за ним, мчалась по холодной мраморной лестнице. Она поскользнулась и дважды чуть не упала, пока не добралась до сомнительного укрытия своей комнаты. Прислонившись к двери, она пыталась отдышаться, только потом вспомнив, что не может запереть ее.

26

После Сара не могла вспомнить, сколько времени она смотрела на тяжелую деревянную дверь, откуда он мог появиться в любую минуту, горя жаждой мести.

А вдруг он придет? Первое, что она сделала, отдышавшись, это схватила свою брошенную ночную рубашку и натянула ее. Хватит с нее la dolche vita[7]. Плавать обнаженной в мраморном бассейне с итальянским герцогом, который считает, что все правила должны изменяться так, чтобы быть удобными ему! Если бы у нее был хоть какой-то разум, она бы никогда не позволила втянуть себя во все эти неприятности!

По обе стороны одного из украшающих комнату зеркал стояла пара тяжелых канделябров из черного дерева, инкрустированного серебром, и Сара схватила один из них. Если он осмелится открыть дверь, она без колебания и без боязни за последствия размозжит ему голову. Похищенная девственница, защищающая свою честь до смерти! Но вскоре невольная улыбка показалась на ее губах, и она начала чувствовать себя глупо, стоя в полной готовности к сражению. Нэнни Стегс всегда предупреждала ее о чрезмерно драматическом воображении, а кто знал ее лучше?

«В этом, мисс Сара, боюсь, вы похожи на свою мать».

Воспоминание о фырканье Нэнни Стегс помогло ей овладеть собой. Если бы он помчался за ней, то давно бы ворвался в дверь. Может быть, к нему с запозданием также вернулся здравый смысл.

Она почувствовала, что ослабела от внезапной усталости, которая последовала вслед за тем, как спало напряжение. Завтра она попытается выбраться из создавшегося невыносимого положения, и если он не позволит ей уехать, то существует вездесущий Анджело, который с жаром предлагал отвезти ее к матери. У нее было чувство, что, несмотря на легкую поспешность в манерах, Анджело был весьма компетентен в том, что предпринимал. Он поразил ее уже тем, что умудрился остаться в живых.

Завтра она попросит Серафину нарисовать ей что-то вроде плана этой ловушки для кроликов, называемой палаццо герцога ди Кавальери. Завтра, возможно, уже наступило, но она устала! Вымотана так, что, кажется, даже кости размякли, и она не в состоянии выпрямиться.

Выключив свет, Сара повалилась на постель. Чуть раньше она приоткрыла жалюзи на открытую террасу, легкий ветерок напомнил ей об этом, но она уже почти заснула.


Сон был чернотой, которую она приветствовала, местом, где не думалось. А затем началось нежеланное вторжение в ее сны, которое заставило ее неловко задвигаться на широкой постели, гадая во сне, почему она чувствует, как будто кто-то спрашивает ее о чем-то, а она не может расслышать, кто-то повторяет тот же самый вопрос снова и снова, молча двигая губами. Как это раздражает! Они что, думают, что она глухая и может читать по губам? И зачем ее так сильно трясут?

— О, прекратите! — протестующее бормотание собственного голоса почти полностью пробудило ее.

— Maledizione![8] Почему, черт возьми, ты надела эту глупую рубашку? Если не поможешь мне снять ее, то, клянусь, я сдеру ее с твоего тела, моя дважды проклятая Дилайт!

О Господи — она знала этот голос! О нет! Сара издала сонный протестующий крик, когда под ее плечо скользнула рука, приподняла ее, и тут с нее грубо сдернули ночную рубашку. А затем он швырнул ее на постель, разбудив окончательно.

— Что… что вы хотите сделать? Как вы смеете?!

— Я, кажется, говорил вам раньше, это называется droit du seigneur[9]. У нас есть похожее выражение в местном диалекте, если вам интересно…

— Убирайтесь отсюда! Вы… вы обещали, помните?

— Вы говорите как маленький ребенок! Почему вы думали, что я сдержу свои обещания?

Его тело повалилось на нее. А его лицо было слишком близко, чтобы она почувствовала тепло его дыхания и острый запах алкоголя. Сара вздрогнула с растущим чувством ужаса.