Он втащил ее в свой безобразный офис и захлопнул за ней дверь. Синяя Борода, который не хотел, чтобы его семейные тайны знал посторонний.

Было похоже, что Марко просто прочитал ее мысли. Он отпустил ее и небрежно запер дверь, иронично приподняв бровь.

— И кто, вы надеетесь, спасет вас? Анджело, вероятно, предложивший вам покататься на его мотоцикле? Вы вдвоем, кажется, спелись! Такое впечатление, что вы уже знали друг друга. Это возможно?

Конечно, он не мог знать! И она была уверена, что не выдала себя. Он догадывался. Он… ревновал! Нет, глупость. Такое невозможно. Только не Марко. И все же опьяняющее чувство внезапно забурлило в ее венах, как толчок адреналина, благодаря чему она смогла нетерпеливо пожать плечами, умышленно отворачиваясь и поигрывая ножом для разрезания бумаги на его столе.

— О, небеса! Да каким образом и где я могла бы встретить вашего милого брата. Он очень на вас похож, знаете ли?

Она повернулась к нему, внимательно глядя в его резкое яростное лицо. На этот раз она не отступила:

— Скажите, ради Бога, мои слова не взбесили вас?

— В конце концов, вы братья… сводные братья, — быстро поправилась она и, не дрогнув, услышала его рычание.

— Теперь мне хотелось бы знать, откуда вам это известно. Я не припомню, чтобы ваш последний обожатель называл меня иначе как братом!

Он почти выплюнул последнее слово и свирепо ждал ответа.

— О, ну!.. Это была верная догадка, не так ли? Я имею в виду, что не совсем глупа, даже если бы не знала, благодаря вам, какие здесь феодальные порядки. У вашего отца, должно быть, была девушка в деревне — это обычная история, я уверена. Ответ вас удовлетворяет?

Сара, не моргнув, встретилась с ним глазами, хотя сердце ее начало биться, подобно барабану. Он ревновал! Инстинкт ясно говорил ей это, даже если ум хотел шарахнуться в сторону от такой возможности.

— Я уже знаю, что ложь крайне легко слетает с ваших уст. И что у вас быстрый и живой ум. Откуда мне знать, когда вы лжете, а когда нет?

Его голос стал более низким и хриплым, а глаза, казалось, потемнели и наполнились тенью, став неясными и скрывая от нее его мысли. За ее спиной стоял стол, удерживая ее в ловушке, а его глаза тем временем начали умышленно медленное путешествие от ее лица вниз, к облепленным мокрой рубашкой грудям с крепкими сосками, которые вздымались от ее взволнованного дыхания.

Пожалуйста, нет! — хотела умолять Сара, в ней поднялось чувство отчаяния, как у попавшего в ловушку зверька, и дыхание почти прервалось. Ее горло, как и все неподвижное тело, казалось парализованным. Он стоял так близко, что она могла почувствовать жар, исходящий от его тела, и все же, отпустив ее кисть, он не трогал ее.

Ему и не надо было делать эго, поняла она с охватившим ее чувством отчаяния.

Его глаза ласкали ее. Повсюду, там где ранее касались руки, заставив вспомнить об их близости, и она внутренне беспомощно вздрогнула.

— Diletta! Diletta! Tentatrice… maliardo…[33]

Она знала, что он называет ее искусительницей и обворожительной женщиной. Он называл ее Дилайт. Но даже это не имело больше значения, когда она подвинулась к нему и почувствовала, что ее тело крепко прижато к его. Она сделала то, чего никогда в жизни не делала до этого; схватила его голову и наклонила ее так, чтобы их губы встретились, и он поцеловал ее снова, дико и почти сердито.

Ни стыд, ни гордость не имели в этот момент никакого значения. Он наконец обнял ее, и их тела соприкоснулись, слепо устремившись друг к другу через одежду. Глухо пробормотав проклятия, он поднял ее и положил на стол, не обращая внимания на неубедительные протесты.

— Я хочу тебя. Delitta mia, mi desiderio[34]. И я хочу тебя сейчас! Не борись со мной…

Он сунул руку в глубокий вырез красной рубашки и ожесточенно рванул вниз, чтобы обнажить ее груди, его рот двигался по ним медленно и осторожно, затем он остановился и задержался на крайне чувствительных сосках, услышав, как она сначала нежно застонала, а затем громко вскрикнула, когда его зубы слегка прикусили сначала один сосок, а затем другой. А потом, все еще стоя между ее ногами, он в сердитом нетерпении нащупал ее пояс, непослушную молнию, в бешенстве рванул — и джинсы были с нее сорваны.

Она не могла вспомнить, что случилось после, за исключением того, что это было дико и бурно, как летняя гроза, заглушая все, кроме ощущения внутри нее, которое росло и увеличивалось. Сара ожидала удара острого серебряного меча, чтобы он разрубил ее надвое и освободил… и затем оставил дрожащей с последствиями раскатов, подобно грому, затихающему и ворчащему где-то вдали, напоминающему резкость его голоса, когда он называл ее: «Diletta, Diletta…» — и его проклятия смешивались с нежностью.

Сара чувствовала, что она как будто вернулась из дальнего путешествия, вероятно, с другой стороны реальности, перед лицом которой ей становилось неловко за себя. Особенно теперь, когда ее холодный разум так быстро возвращался к ней. По мере того как в ее теле исчезали отголоски чувств, она с изумлением начинала осознавать, что снова в состоянии думать. И, поразмыслив, почти сразу же сказала себе, что больше подобное не повторится.

Женщина, которая так неистово, распутно предлагала себя, безусловно, не могла быть ею, прагматичной Сарой, которая всегда обо всем думала заранее. Все, что ей надо было сделать…

Все, что ей надо было сделать, это повернуться к нему лицом…

Она вздохнула, касаясь губами уголков его сурового, неулыбчивого рта. Его рука крепко сжала ее шею. Сара чувствовала очаровательное изнеможение и покладистость. Она больше не была такой сердитой, как раньше.

— Какая ты пылкая аморальная маленькая девчонка!

Его резкий голос вырвал ее из состояния блаженства.

— Даже когда ты достигала вершин непринужденности, ты заставляла меня гадать, о ком и что ты фантазируешь, крепко закрыв глаза. Довольно ли с тебя, гадал я? Неужели достаточно одного мужчины для женщины, подобной тебе?

Он взял ее, как она поняла позже, даже не раздеваясь, но уже после он грубо поднял ее и отнес в свою затененную комнату, без особого внимания или нежности положив на постель, и тогда наконец разделся, чтобы присоединиться к ней. Он почти накрыл ее тело своим и грубо пододвинул ее к себе, позволив своим рукам скользить по ее спине с собственнической медлительностью, смакуя свои движения, касаясь, осязая, сминая ее нежную шелковистую кожу, наконец он добрался до ее густых волос и почти неохотно поигрывал ими.

— Ну? — раздражающе произнес его голос. — Где твой обычный острый ответ, Diletta mia? Или ты слишком ошеломлена тем, что находишься в постели Синей Бороды?

Сара поморщилась, потому что он слегка потянул ее за волосы, и почувствовала раздражение из-за того, что было нарушено ее настроение довольства и усталости. Ее сердце замерло перед тем, как она сказала с холодной любезностью:

— Как же мне не быть ошеломленной, когда ты судишь меня так безжалостно?.. Но должна ли я отвечать на все твои вопросы? Ведь если к ответам относятся враждебно или недоверчиво — тогда… зачем тратить время на разговоры, как всегда говорила моя мама?

Конечно, всегда оставался шанс, что он, возможно, и на этот раз оставит ее в живых… И когда его руки выпустили ее рассыпавшиеся волосы и он в раздумье коснулся ее шеи, мысли у нее замерли вместе с дыханием.

Почти презрительно он слегка задел большим пальцем пульсирующую жилку.

— Действительно, зачем тратить время на разговоры? Что ты предлагаешь в качестве альтернативы или надеешься выгадать? Ты заставляешь меня задавать себе вопросы, на которые мне следовало бы уже иметь ответы. Например, почему иногда ты, как мед, и говоришь так тепло, сладостно, нежно, а в другой раз, как уксус, и даже вдвое кислее!

Теперь его пальцы захватили ее горло, но очень легко, почти не касаясь кожи. Сара лежала очень тихо, не произнося ни слова, но, как ни странно, без боязни глядя в его потемневшее, замкнутое лицо.

Она ощущала, как будто впитывает и каким-то таинственным образом осознает гнев и горечь, с которыми он нападал на нее. Впитывает и таким образом ослабляет их.

— Ну? — Его голос стал грубее и резче, и, казалось, он с усилием заставил себя передвинуть свою руку на ее плечи. — Разве тебе нечего больше сказать, пока ты лежишь так и глядишь на меня своими безжалостными, зелеными, как нефрит, глазами, которые никогда ничего не выдают? Тебе лучше ответить мне на этот раз, per Dio[35]!..

— Что ты хочешь, чтобы я сказала?

— Правду, для разнообразия. Почему ты так много лжешь?

— Потому что ты ожидаешь от меня, чтобы я лгала, конечно. Если я скажу тебе правду, ты не поверишь мне. Итак…

Удивленная тем, что ее голос звучит так спокойно и почти беспристрастно, она пожала плечами, сопротивляясь давлению его рук.

— Итак… поскольку мы вовлечены в эту очень искреннюю, очень интимную беседу, почему бы тебе ради разнообразия не попытаться быть, хоть один раз, правдивой? Я уверяю, что ты не шокируешь меня. — Он обманчиво слегка коснулся ее губ своими за мгновение до того, как бросил небрежно: — Например, мне кажется, что тебя и Анджело что-то связывает.

— Анджело? — повторила она нерешительно и была вознаграждена тем, что он ехидно фыркнул.

— Да. Тот парень со спрятанным мотоциклом. Как он его назвал?

— «Хонда», мне кажется. О да, он был очень мил и добр, как мне показалось. Он смотрел на мой синяк, и я чувствовала, что меня это совсем не смущает. А вас? Вы думаете, что Анджело тоже бьет своих женщин? Если да, то я, конечно, не захочу кататься с ним на мотоцикле. И, вероятно, Карло также не одобрил бы этого, как вы считаете?

— Ты…

Оскорбительная, сказанная им шепотом непристойность, которой он почти кусанул ее, казалось, еще вибрировала между ними, когда он резко произнес: