— Как же, много раз. Но, спасибо, я лучше обойдусь без любви. Смотри, как часто мама выходит замуж и разводится! — Голос Сары звучал беззаботно, и она надеялась, что ее глаза не выдадут легкого смущения. Дилайт казалась счастливой, и Сара была рада за нее, но сестра была такой ветреной и переменчивой, что было трудно представить, несмотря на все уверения, что она действительно остепенится.

Сара тактично сказала:

— Расскажи-ка мне побольше о своем Карло. Он добр к тебе? Чем он зарабатывает на жизнь? И что вы оба будете делать после того, как налюбуетесь Тадж-Махалом при лунном свете?

Дилайт слегка нахмурилась, отвернулась и проговорила:

— Не возражаешь, если я сперва сверну косяк? Это длинная история, и ты — ну, если я не объясню все с самого начала, ничего не поймешь. А я хочу, чтобы ты поняла, Сара! Из нас двоих ты самая уравновешенная и всегда вызволяла меня из беды, помнишь? В любом случае…

Она повернулась к Саре, предлагая толстый, искусно скрученный косяк, и усмехнулась, когда Сара отрицательно покачала головой.

— Только не говори, что ты еще никогда это не курила? Ну давай, все в твоем возрасте уже попробовали! Смотри, вот все, что надо делать…

Глубоко затянувшись едко пахнущим дымом, она закрыла глаза и задержала дыхание. Сара зачарованно смотрела на нее, ей казалось, что Дилайт втягивает дым все глубже и глубже в легкие до тех пор, пока выдыхать будет нечего. Странно, но на Дилайт это никак не действовало, хотя Сара была уверена, что та вот-вот свалится!

— Давай попробуй! Сделай только одну затяжку, и ты расслабишься. Я гарантирую! Ты вполне можешь попрактиковаться под моим наблюдением, прежде чем попадешь в Калифорнийский университет и попытаешься закурить там. И ты увидишь, сестричка, ты увидишь. Не смотри на меня так! Если ты не научишься, они будут считать тебя странной!

— Я скажу, что у меня аллергия! — ответила Сара с надеждой в голосе, морща нос от горьковато-сладкого аромата.

— И тогда они подумают, что ты увлекаешься чем-нибудь другим, например, кокаином. Пробовала когда-нибудь?

— Нет! И не собираюсь.

— О Боже, Сара, перестань быть такой чертовски добропорядочной. Почему бы тебе разнообразия ради не научиться расслабляться и весело проводить время? Пусть не так, как я: знаю, тебе так не понравится, но ты же не хочешь наблюдать за всем только со стороны, не так ли? Тебе надо испытать кое-что, немного рискнуть, пожить поактивнее…

Другие слова проносились в голове Сары, когда она ответила сестре таким же дразнящим, слегка насмешливым взглядом. «Мисс Сара такой хороший ребенок. С ней я не знаю никаких хлопот. Она всегда ведет себя так хорошо». Нэнни Стегс, дорогая старая Нэнни! А ее отец после одного из редких посещений Дилайт тоже одобрительно сказал: «Я рад, что ты такой послушный, спокойный ребенок, Сара. Никогда не позволяй другим влиять или изменять себя».

Но теперь, оглядываясь на прошлое, она с неожиданной ясностью увидела, что он действительно хотел, чтобы она не отклонялась от правил и наставлений, которыми он ее связал.

Не то чтобы папочка не желал ей добра, но… черт побери, теперь она взрослая, и ей приходится учиться жить вместе с другими совершеннолетними. Она не хотела быть чужаком, наблюдающим со стороны, как говорила Дилайт.

— Вот, смотри еще раз, как я делаю, и не задохнись. Все очень просто — от этого не будет никакого вреда, честное слово. Это отличная штука, ты по-настоящему развеселишься и почувствуешь, что все заботы исчезли. Понимаешь?

Сара не понимала, но решила выяснить! В конце концов она читала, что марихуана в небольших дозах не так опасна, как сигареты или спиртное.

Она закашлялась после первой затяжки и неплохо выдержала следующую. Ничего не случилось. Дилайт снова наполнила бокалы, и Сара потягивала охлажденное шабли, не зная, разочарована она или чувствует облегчение.

Осмелев, она снова затянулась, показала Дилайт серебристый окурок в форме крокодила и докурила его.

— В голове не шумит? Ничего, скоро закружится голова. Я прибавлю звук, после марихуаны музыка всегда воспринимается лучше.

Мне предстоит освоить совершенно новый словарь, подумала Сара, удобнее устраиваясь на большой подушке, когда Дилайт наконец начала рассказывать о Карло, как они встретились и какой несносный человек его старший брат. Вино загадочно искрилось в хрустальном бокале, прекрасная музыка звучала то успокаивающе, то возбуждающе, то нарастая, то затихая. Никогда раньше Вагнер не звучал так прекрасно, никогда Сара не чувствовала себя так легко.

— Как его зовут? — неожиданно спросила она, желая показать Дилайт, что она действительно заинтересована.

— Кого?

— Старшего брата… как, ты сказала, его зовут?

— А, этого деспотичного спесивца, — Джованни. Гадкий полицейский. — Дилайт рассмеялась. — Только не говори Карло, что я так его обозвала. Карло по-настоящему уважает брата, я думаю, он даже немного побаивается его. Джованни Марко Рикардо Маркантони — можешь вообразить что-либо подобное? У Карло тоже есть еще два имени, я думаю, это традиция или что-то вроде этого, но никто не называет его иначе чем Карло. И это ему идет. Прекрасное имя, а он — замечательный человек в отличие от своего брата, который всеми помыкает просто потому, что ему посчастливилось родиться первым и он герцог или что-то не менее вздорное — кого сегодня интересуют титулы? И каждый знает, что итальянские титулы ценятся дешевле пареной репы. Светские дамы частенько выходят замуж за кого-нибудь из титулованных итальянцев, и я хочу сказать… О чем это я говорила?

— Ты говорила, что этому… большому нехорошему Марко, или как его там называют, ты должна понравиться прежде, чем он разрешит Карло… — Сара выпрямилась, отбрасывая назад волосы, упавшие на глаза, сверкающие от гнева. — Почему Карло вообще должен просить разрешения у своего брата? Сколько же ему лет? Разве он недостаточно взрослый, чтобы постоять за себя?

— Я же говорила тебе, что они итальянцы, и Джованни — домашние называют его Марко — как глава семьи заправляет всем. Понимаешь, он зарабатывает больше всех, всем управляет. Он занимается автомобилями, кораблями и много чем еще. Он богат, и Карло работает на него. Самое ужасное, что у него совершенно отсутствует чувство жалости. — Дилайт театрально поежилась и понизила голос до шепота. — На самом деле я ничуть не удивлюсь, если обнаружится, что он связан с… ты знаешь, с кем. С шайкой преступников.

— Ты хочешь сказать, с мафией? О нет, Дилайт, конечно нет!

— Я не слишком в этом уверена… и конечно, Карло ничего не скажет; это единственное, о чем я не посмею его спросить. Но я кое-что подозреваю… и он действительно сказал мне однажды, что ради достижения своих целей его брат ни перед чем не остановится. Так что видишь, какие опасности нас подстерегают и почему ты должна помочь? Сара, я боюсь, что он попытается нас разлучить, а я покончу с собой, если это произойдет. И Карло тоже!

Огромные изумрудные глаза, так похожие на глаза Моны, наполнились слезами.

— Но зачем ему разлучать вас, даже если это в его силах.

— Потому… потому что он затянутый в кружева педант! — жаловалась Дилайт. — Они, конечно, ревностные католики, вся семья, и Карло из тех, кто признает только работу, работу и никакого развлечения. Когда же наступит время, а оно наступит тогда, когда ему будет угодно, Карло женят на какой-нибудь глупой корове, которую брат подберет ему из подходящей семьи, с состоянием, разумеется, и без… — ее голос задрожал от подступающих рыданий, — без всякого скандального прошлого! Все, что я делала, — вся эта чушь, светские хроники и фотографии… о, ты понимаешь, что я хочу сказать. Ты ведь знаешь, что я все это делала ради новизны и приобретения опыта, но Марко таким объяснением не проймешь! Карло все понимает, и это его не волнует, но его брат никогда не поймет! Теперь видишь, Сари, почему ты мне так нужна!

— Нет, не вижу. Правда! — рассудительно возразила Сара, стараясь, чтобы Дилайт не заметила, что употребление старого детского имени Сари ее тронуло. Ей пришлось поморгать, чтобы сосредоточить взгляд на Дилайт, сидевшей, поджав ноги по-турецки, так легко, без всякого признака напряжения, причем две большие слезы катились по ее щекам. Бедная, милая Дилайт! Конечно, она безрассудна, немного распущена и своенравна, но это часть ее характера и ее обаяния — она просто действовала, не думая о последствиях, но это же не давало права какому-то старомодному надменному чужаку смотреть на нее свысока.

Занятая своими мыслями, Сара не слушала, что говорила Дилайт, пока сестра не произнесла настойчивым тоном:

— …Так ты понимаешь, почему нам с Карло приходится бежать и делать это тайно, чтобы сбить Марко со следа! И если ты прикроешь меня…

Я действительно чувствую себя довольно странно, подумала Сара с изумлением. Не очень странно, но забавно. Какая-то легкость…

Надеясь, что она внятно произносит слова, Сара громким и решительным голосом сказала:

— Разумеется, дорогая, ты же знаешь, что можешь на меня рассчитывать! Я займусь надменным мистером Марко… Пусть он только посмеет сказать что-нибудь против тебя! Я ему покажу.

Она прыснула со смеху, потому что употребила любимое выражение Нэнни Стегс. Когда к ним в гости приходила Дилайт, та, бывало, говаривала: «Слезай с этого дерева, мисс, или я тебе покажу!»

— О, Сари, я так тебя люблю! Я сказала Карло, что ты нам поможешь!

Теплые руки крепко обняли ее и держали, пока Сара не сказала слабым голосом:

— А сейчас, когда все решено, как ты думаешь, ты сможешь довести меня до постели? Мне вдруг очень захотелось спать!

2

Открытие Нью-Йорка и новая встреча с Дилайт превратились в постоянно и быстро меняющуюся игру света, цвета и действия, которой, казалось, никогда не наступит конец. Они бывали везде, видели все, ели в неприметных маленьких ресторанчиках Виллиджа и самых шикарных отелях Манхэттена. День занимало бесконечное хождение по магазинам, вечер — театры, шоу на Бродвее и в других местах — Метрополитен-опере и филармонии. Дилайт заставила Нью-Йорк ожить и стать чудом для Сары, которая сама не смогла бы ощутить его лихорадочного, электрического биения.