Помещение ее в больницу сопровождалось бесконечным количеством вопросов и заполняемых формуляров. Когда с этим было покончено, он вернулся в отделение «Скорой помощи». Там ему сообщили, что Марси уже перевели наверх, в родильное отделение, и что ее доктор сейчас подойдет.

Еще до осмотра гинеколог задал Чейзу много вопросов относительно нападения.

— Вы не знаете, ее изнасиловали?

Ошеломленный, растерянный, он покачал отрицательно головой.

— Была хотя бы попытка введения?

— Не думаю, — ответил он, с трудом выдавливая из себя слова.

Доктор успокаивающе похлопал его по руке.

— Я уверен, мистер Тайлер, что все будет в порядке.

— А что будет с ребенком?

— Я дам вам знать.

Но не дал. А прошло уже почти два часа. Пэт успел съездить в участок, разобраться с Харрисоном и вернуться, но до сих пор им не сказали ни слова о состоянии Марси и ребенка.

Что они там так долго делали?

Может быть, они не могли остановить кровотечение? Может быть, ей делали срочную операцию? Может быть, ее жизнь и жизнь ребенка были в опасности?

— Нет!.. — Чейз не сознавал, что простонал это слово вслух, пока не услышал звук своего собственного голоса, молящего судьбу, молящего Бога.

Марси не может умереть. Не может! Она стала слишком важна для него. Он не может потерять ее сейчас, когда он только что понял, как она для него дорога. Ему вспомнилось, о чем спросил его Лаки сегодня днем. Днем? Казалось, прошла уже целая вечность. Лаки спросил его:

— Что самое плохое может с тобой случиться, Чейз? Самое худшее?

Возможно, он знал ответ на этот вопрос уже тогда. Телефонный звонок Девон помешал ему в то время сформулировать ответ, сейчас он сам себе задал этот вопрос.

Ответ, четкий и развернутый, был у него готов: после потери Тани, потери их ребенка худшее, что могло с ним случиться, — это полюбить снова. Со всем остальным он мог справиться.

Пьянство, тяжелая травма на родео, постоянные увечья, может быть, смерть… Профессиональное и личное банкротство… Какое бы несчастье ни приготовила ему судьба, он принял бы его как должное, потому что считал, что лучшего не заслужил. Считая себя частично виноватым в смерти Тани, он искал наказания. Он лелеял несчастья, как душевнобольной садовник, который предпочел бы сорняки цветам. Ничего не могло случиться с ним худшего, чем потерять семью… ничего, кроме одного: полюбить еще раз.

Этого он перенести не мог.

Он не мог снова начать нуждаться в женщине. Не мог вынести, чтобы его снова любила женщина. Не мог снова вынести зачатие ребенка.

Он ударил кулаком по холодному кафелю больничной стены и прижался к ней лбом. Стиснув зубы, крепко закрыв глаза, он боролся с осознанием того, что, он знал, было правдой.

Он полюбил Марси. И не мог себе этого простить.

Он не мог начать снова.

Как последний дурак, он отверг ее, когда был больше всего ей нужен. Повернулся к ней спиной, когда она была беременна и напугана. Из-за чего? Из гордости. Никому не нравится, когда им манипулируют. Но история с домом теперь казалась ему больше проявлением любви, чем манипулированием. Он был упрям, как осел, и не хотел принять простую и очевидную вещь: Марси любила его, он любил ее.

Если это было самым тяжким его преступлением, так ли это уж было ужасно?

Он рассмотрел свой грех со всех сторон, даже с точки зрения Тани. Она не пожелала бы ему другого. Ее способность любить была такой громадной, что она первая велела бы ему полюбить снова, если бы знала, что было им назначено судьбой.

Почему же он так с этим боролся? Что такого плохого он сделал? Почему он продолжал наказывать себя? Он полюбил изумительную женщину, которая чудесным образом любила его. Что в этом было плохого?

Ничего.

Он поднял голову и повернулся. В конце коридора из комнаты Марси выходил акушер. Чейз двинулся к нему длинными шагами, увеличивая скорость по мере приближения.

— Послушайте, вы, — хрипло сказал он, не дав доктору открыть рот, — спасите ей жизнь! Слышите? — Он припер изумленного доктора к стене. — Мне все равно, пусть это стоит миллион долларов, сделайте все, что нужно, чтобы она осталась жива. Поняли, доктор? Даже если… — Он остановился. С трудом глотнул и продолжал более резким голосом: — Даже если это приведет к гибели моего ребенка, спасите мою жену.

— Это не понадобится, мистер Тайлер. С вашей женой все будет хорошо.

Чейз смотрел на него, широко открыв глаза, и не хотел, не мог поверить этому. Счастливый поворот судьбы застал его врасплох.

— С ней будет все хорошо?

— Да, и с ребенком — тоже. Когда она упала на козлы, у нее в матке лопнул кровеносный сосуд. Он был слабеньким, на него из-за беременности было необычное давление. Кровотечение оказалось небольшим, но достаточным, чтобы испугать миссис Тайлер. Что вполне естественно. Мы его перевязали. Я сделал ультразвуковое исследование, чтобы удостовериться, что все в порядке. Плод никоим образом не пострадал. — Он показал большим пальцем через плечо на комнату, из которой только что вышел: — Она настояла принять душ. Сейчас сиделка помогает ей с этим. Когда они закончат, вы можете зайти и повидаться с ней. Я рекомендую несколько дней постельного режима. После этого, я думаю, беременность пойдет совершенно нормально.

Чейз пробормотал свою благодарность за объяснения. Доктор подошел к столу медсестер, оставил инструкции и удалился. Чейза окружила его семья. Лори плакала в три ручья. Сейдж шмыгала носом. Пэт нервно вытирал платком лоб и безжалостно жевал зубочистку.

Лаки звучно ударил Чейза по спине.

— Не говорил ли я тебе? А? Когда ты начнешь мне доверять?

Чейз принимал все эти знаки внимания и достойно, как он надеялся, отвечал на них, но глаза его были прикованы к двери палаты. Как только из нее вышла сиделка, он извинился и рванулся туда.

Маленький слабый ночник горел за изголовьем кровати, и свет его, проходя через волосы Марси, делал их единственным трепещущим пятном жизни в сумраке комнаты. Они потянули его как магнитом через всю комнату к ее кровати.

— История повторяется, — сказала она. — Я вспоминаю другой раз, когда ты пришел ко мне в больницу.

— Сейчас ты выглядишь лучше, чем тогда.

— Ненамного.

— Намного.

— Спасибо.

Она отвела глаза и несколько раз моргнула, но это ничего не дало. Крупные слезы скатились с ее нижних век по щекам.

— Тебе больно, Марси? — Чейз наклонился к ней пониже. — Этот ублюдок ушиб тебя?

— Нет. — Она сглотнула слезы. — Ты успел как раз вовремя.

— Он за решеткой. — Чейз решил не говорить пока об убийстве Глэдис Харрисон. — Не трать на него своих слез.

— Я плачу не поэтому.

Ее нижняя губа задрожала, она прикусила ее, пытаясь сдержать эту дрожь.

Через одно-два мгновения она сказала:

— Чейз, я знаю, что ты чувствуешь по поводу того, чтобы иметь другого ребенка. Я не хотела тебя обманывать. Клянусь, не хотела. Правда, что я должна была честно тебе рассказать о доме, но я не лгала тебе насчет противозачаточных таблеток. Я стала принимать их сразу, как мы решили пожениться, но, наверное, чтобы подействовало, их надо пить заранее. А прошло только два часа. Это произошло в нашу свадебную ночь.

— Я тоже предохранялся кое-чем.

— Наверное, оно прохудилось.

— Ох!

— Это иногда бывает. Мне так говорили.

— Да, я тоже об этом слышал.

— С тобой это раньше случалось?

— Нет.

— Ты думаешь, я лгу тебе?

— Нет. Я, гм, был очень силен той ночью, когда — ты знаешь…

Она подняла на него глаза.

— Наверное, это случилось тогда.

— Хм-хм.

— Мне очень жаль, Чейз. — Ее губы снова задрожали.

— Ты в этом не виновата.

— Нет, я говорю о ребенке. О том, что ты чувствуешь себя в ловушке. Я знаю, что ты об этом думаешь. Ты думаешь, что сначала я тебя привязала к себе деньгами, а теперь ребенком, которого ты, сам говорил, никогда не захочешь.

Она слизнула из уголков рта набежавшие слезы.

— Ты должна была сказать мне о том, что ты беременна, Марси.

— Я не могла.

— Тебе всегда хватало мужества говорить мне все, что угодно.

— Я никогда раньше не чувствовала себя такой уязвимой. Я узнала об этом, когда ты был в Хьюстоне. Поэтому у меня не было аппетита и я так сильно похудела. Из-за этого я не стала принимать таблетку, которую ты мне давал. Я уже знала тогда и должна была рассказать тебе, но ты так сердился из-за дома… А потом началась эта история с Харрисоном.

Она вцепилась в простыню.

— Я хочу, чтобы ты знал, что я не свяжу тебя. Ты волен уйти, Чейз. Я ничем, никакими условиями не буду удерживать тебя, если ты захочешь покончить с этой женитьбой.

— Ты хочешь избавиться от меня?

— Конечно, нет.

— Тогда молчи. Я хочу сказать тебе, как сильно я тебя люблю. — Он улыбнулся ее ошеломленному, растерянному виду, наклонился к ее лицу и поцелуем выпил слезы с ее щек. — Я люблю тебя, Марси. Клянусь Богом, люблю! Он благословил нас с тобой.

— Я думала, ты больше в Него не веришь.

— Я всегда верил. Но просто был зол на него.

— Чейз, — вздохнула она. — Ты правда любишь меня?

— От всего сердца!..

Она трогала пальцами его лицо, волосы, губы.

— С тех пор, как я себя помню, я люблю тебя. С детства…

— Я знаю, — мягко ответил он. — Я понял это только сейчас. Я не такой догадливый, как ты. Мне нужно время, чтобы разобраться во всем. Например, я до сих пор не могу понять, почему ты мне не сказала о ребенке. Я мог бы помочь тебе во всем этом кошмаре.

— Мог бы?

— А разве нет?

— Вспомни ту ночь, когда я отвезла тебя домой в твою квартиру. Потом я вернулась, а ты ел чили? Помнишь, как мы заспорили, когда я сказала, что тебе пора кончить горевать, что это тебя разрушает. А ты ответил: «Когда ты потеряешь любимого человека, когда ты потеряешь ребенка, только тогда ты сможешь говорить мне о том, что я разрушаю себя». Только когда появилась угроза, что я потеряю тебя, я поняла, как обессиливает сердечная боль, как при этом распадается жизнь и ты с нею. Я поняла тогда, как ты себя чувствовал после смерти Тани. Это какой-то инстинкт самосохранения заставляет нас уйти в себя, когда мы думаем, что никому не нужны.