Тина пожала плечами:

— Делайте что хотите, но я за вас не выйду.

— Да нет же, выйдете! — возразил он и вынул из кармана камзола длинный, зловещего вида стилет, на которые так падки путешествующие по Италии. — Вы это видите? — спросил он, и Тина со страхом в глазах отшатнулась от него. — Если вы начнете устраивать сцены и шум, я оставлю на вашем лице отметины — по огромному шраму на каждой щеке, на губах и на лбу. А может быть, даже разукрашу ваш нос, дорогая, и кто тогда вами заинтересуется? Клод, разумеется. Ведь в моих руках будут ваши денежные мешки, и до вашей внешности мне нет дела. Красавица или дурнушка, вы будете моей женой. Остальное меня не интересует.

Он снова хихикнул, как сумасшедший, и Тина, прислонившаяся спиной к стене, не знала, что ей делать. Он явно был не в себе, и она в неистовом отчаянии подумала, что единственным выходом было бы отпустить его и надеяться, что он, может быть, не забаррикадирует дверь снаружи и кто-то сможет прийти ей на помощь.

С проницательностью, свойственной всем неуравновешенным людям, Клод прочел ее мысли и хихикнул:

— Кричите, сколько вашей душе угодно, никто вас не услышит. Вы знаете, где находитесь?

— Нет, — ответила она, — скажите мне.

— Вреда не будет, если вы и узнаете, потому что вам отсюда не выбраться. Вы в церкви в Уинче; и никто добровольно не подойдет к этому месту, потому что здесь обитает привидение! Привидение, моя дорогая, привидение по имени Клод!

Тина вдруг вспомнила, как смотрела из окна лорда Уинчингема на длинную зеленую аллею, ведущую к прекрасной белой греческой церкви. В ней, наверное, и прячет ее Клод.

— А теперь я вас покину, — сообщил Клод, убирая кинжал обратно в карман. — Священник, которого я приведу, португалец, он плохо, очень плохо говорит по-английски; но если он откажется поженить нас из-за вашего сопротивления, что ж, тогда я изуродую ваше хорошенькое личико, увезу вас во Францию и там женюсь на вас. — Он злобно хихикнул. — Я все продумал. — И сделал шаг по направлению к низкой двери.

Собрав последние силы, Тина быстро подошла к нему и положила руку ему на плечо.

— Послушайте, Клод, вы поверите мне, если я поклянусь, что у меня нет денег? Это был розыгрыш, игра, мне надо было вызвать интерес в свете. Я бедна. Клянусь вам, это правда.

Он явно хотел опять рассмеяться безумным смехом, но сдержался и, насмешливо поклонившись ей, произнес:

— Вдова и наследница огромного состояния покойного сэра Маркуса Уэлтона, приветствую вас! Обещаю вам, вы недолго будете вдовствовать; ведь перед вами самый пылкий и страстный муж — Клод Уинчингем! — И с этими словами вышел в узкую дверь.

Тина слышала, как Клод запер дверь снаружи, потом его шаги застучали по узкой лестнице, затем он запер нижнюю дверь.

— Вдова сэра… Маркуса… Уэлтона!

Она поднесла руки к вискам. Ну конечно же! Клод прав. Вдова Уэлтона — богатая женщина. Очень богатая женщина! Она сама об этом не подумала, а он, несмотря на все свое безумие, не только все отлично сообразил, но и решил ее богатством воспользоваться! Этого нельзя допустить! Это не может быть правдой! Выйти за Клода или на всю жизнь остаться меченой и быть увезенной отсюда через Ла-Манш во Францию?! Тина тихонько вскрикнула, осознав весь ужас происходящего. Сэр Маркус убит, а ее привезли в это уединенное место, где Клод может сделать с ней все, что захочет. И хотя он сказал ей, что никто ее не услышит, она начала кричать:

— Помогите! Помогите! Спасите! — Ужас положения вдруг нахлынул на Тину с такой силой, что заставил ее потерять контроль над собой. — Спаси меня, о, Стерн, спаси меня! Спаси меня! — Она выкрикивала эти слова, напрягая всю силу своих легких, затем начала безрезультатно бить ногой в запертую дверь. — Помогите! Помогите! Кто-нибудь, помогите мне!

Тина понимала, что это безнадежно, но продолжала кричать, бить руками и топать ногами. И вдруг прогнившая от времени половица, на которой она стояла, резко треснув, провалилась, и ее нога оказалась зажатой в щели. Острая боль в лодыжке, казалось, переполнила чашу ее невыносимых страданий.

Она даже не попыталась выдернуть ногу, а только села на пол и начала плакать от безнадежности, как ребенок, которого заперли одного в темной комнате и которому страшно и одиноко.

Она кричала, и ей казалось, будто ее плененную ногу освещают последние лучи солнца, льющиеся через чердачное окно. Она смотрела, смотрела и смотрела на нее сквозь слезы.

Глава 12

Лорд Уинчингем гневно и раздраженно под писал брачный контракт, и мистер Грейчерч высыпал на бумагу песок, чтобы промокнуть чернила. Лорд Уинчингем встал и со странным выражением лица посмотрел на документ. Сэр Маркус Уэлтон щедр, очень щедр. Вне всякого сомнения, его жена в финансовом отношении будет очень счастливой женщиной.

— Кажется, это все, милорд, — произнес мистер Грейчерч. — Я пошлю этот документ на хранение вашему поверенному.

Он взял документ, стряхнул с него песок и собрался выйти из комнаты, но лорд Уинчингем резко его остановил:

— Положите! Оставьте на месте!

— Простите, милорд, но я обещал…

— Мне нет дела до ваших обещаний, Грейчерч, — вспылил лорд Уинчингем. — Делайте, что вам говорят, оставьте документ на месте!

Мистер Грейчерч прикусил губу — верный признак, что он уязвлен в своих чувствах.

— Как вам угодно, милорд, — натянуто проговорил он и вышел из комнаты, всем своим видом демонстрируя оскорбленное достоинство.

Лорд Уинчингем не заметил неудовольствия мистера Грейчерча. Он Продолжал смотреть на брачный контракт и вдруг, с абсолютной уверенностью человека, достигшего конца пути, понял, что нужно делать. Ему хотелось разорвать документ; ему хотелось отослать его обратно сэру Маркусу и отобрать у него Тину!

Он не имел понятия, куда им сбежать и как жить дальше, и знал лишь одно: без нее ему не жить! Лорд Уинчингем знал это еще неделю назад, возможно, и раньше, но полностью убедился в этом в тот момент, когда вчера вечером целовал ее в порыве гнева, ярости и ревности. Он чувствовал, как ее губы отвечали на его поцелуи, и в этот момент ясно осознал, что они оба охвачены пламенем страсти и желания.

Он боролся с этой любовью. Видит бог, как сильно боролся, но она его сокрушила! Надо Тину увезти. Они убегут от его долгов! В свете их будут презирать и смеяться над тем, что лорд Уинчингем не сумел вернуть Ламптону долг чести, но это не важно. Единственное, что имеет значение, — их взаимная любовь.

На мгновение Стерн подумал об Уинче, но тут же отбросил эту мысль, потому что это тоже не имело значения по сравнению с тем, что он видел в глазах Тины, когда она отвечала на его поцелуи. Ощутив внезапный прилив радости, лорд с улыбкой подумал, что когда-то он полагал, будто знает о любви все, что только можно знать. Глупец! Он никогда не испытывал чувства, подобного тому, которое завладело им сейчас.

Ему не терпелось рассказать Тине о своем решении. Он был совершенно уверен, что она тоже готова пожертвовать всем ради него.

Им придется бежать из страны. Возможно, позже, когда скандал, шум и крики улягутся, они смогут потихоньку вернуться и поселиться в какой-нибудь маленькой рыбацкой деревушке в Корнуолле или в другом месте, где их никто не узнает и никто не догадается об их тайне.

— Тина, Тина, — почти неслышно шептал лорд Уинчингем.

Надо немедленно поделиться с ней своими мыслями. Они должны составить план и уехать сегодня же вечером, а завтра, когда ни сэр Маркус, ни кто-либо другой не сможет их найти, пусть разразится буря!

Лорд Уинчингем отвернулся от стола, собираясь взять с камина колокольчик и позвонить, но тут ему стало не по себе от ощущения, будто за ним наблюдают. Он оглянулся, думая увидеть мистера Грейчерча или кого-нибудь из лакеев, ожидающих, пока на них обратят внимание, но в комнате, кроме него, никого не было. Лорд посмотрел в окно, и ему показалось, что он видит голову человека, выглядывающего из-за кустов в дальнем конце сада.

Это обстоятельство вызвало у него что-то среднее между удивлением и раздражением. Ведь слугам и конюхам категорически запрещено появляться в саду. Даже садовники выполняют свою работу, когда весь дом спит.

Голова исчезла, и лорд уже решил, что это ему все привиделось, как вдруг по саду пробежал какой-то мальчишка. Стерн никогда не видел его раньше. На мальчишке не было ливреи, которую носили все конюхи в его конюшне.

Но прежде чем Уинчингем успел потребовать объяснения, мальчик закричал:

— Скорее, милорд! Произошел ужасный несчастный случай! Сюда, сюда, скорее!

— Несчастный случай? Где? — забеспокоился Стерн.

— В конюшне, милорд! Все действительно очень плохо… нет времени объяснять… пожалуйста, скорее!

Лорд Уинчингем широко распахнул французское окно и выбежал в сад. Он хотел расспросить мальчика, но тот бежал далеко впереди него. Стерн обратил внимание на его босые ноги и удивился, что в его ухоженной и невероятно дорогой конюшне работает такой оборванец, но продолжал бежать за ним, продираясь через кусты, закрывающие ход к конюшне.

Мальчик уже добежал до середины узкой аллеи, а когда лорд Уинчингем вдруг услышал за спиной шаги и обернулся, в этот миг сокрушительный удар по голове сбил его с ног. Второй удар лишил его чувств, и он без единого звука провалился в глубокую темноту…

Прошло много, очень много времени, прежде чем он медленно пришел в сознание. Ему показалось, что он находится в тоннеле, в конце которого брезжит слабый свет. Голова невыносимо болела, и это мешало ему думать.

Его куда-то несли.

Прошло еще немало времени, прежде чем Стерн понял, что он связан по рукам и ногам и лежит на полу кареты, которая с головокружительной скоростью несется по очень неровной дороге.

Должно быть, он застонал, потому что от внезапного толчка почувствовал в голове резкую боль, словно в мозг вонзили иглу, и тут услышал грубый голос с каким-то странным акцентом: