– Да. Я вернулась насовсем.

«Есть нечто успокоительное в постоянном повторении этой фразы, – решила она. – Когда ты произнесла ее достаточное число раз, она выговаривается автоматически, без усилия и особого нажима».

Лицо Слоана оставалось непроницаемым… Впрочем, таким оно было всегда… за исключением тех минут, когда он был зол или сексуально возбужден. Тогда она без труда могла понять, что у него на уме.

– Жизнь в Дубовой долине совсем не похожа на ту, что ты вела в Новом Орлеане. Ты уверена, что тебе здесь не надоест? – тихо спросил он, глядя на пейзаж за окном.

– Я понимаю, что все будет иначе, – пожала она плечами. – Но сомневаюсь, что у меня найдется время скучать. Я боюсь, что управление ранчо отнимет время у моей живописи, а ведь она – мой хлеб с маслом.

Он бросил на нее быстрый взгляд, и морщинка пересекла его лоб.

– Управление ранчо? Насколько мне известно, у тебя нет ранчо, чтобы им управлять.

– Будет, – твердо заявила она. – Ник Риос и я собираемся объединиться. На той неделе мы ожидаем доставку партии скота из Техаса. Там есть производитель с грейнджеровскими генами. Большая часть стада Ника тоже происходит от грейнджеровских коров. Потом у нас есть Красавец… единственный оставшийся представитель длинной линии грейнджеровских быков. Мы используем его на коровах Ника и новых. Возможно, сумеем найти еще одного быка тех же кровей. Эйси обещал помочь мне с программой разведения, а он знает скот. Это займет у нас несколько лет, но мы восстановим упущенное и встанем на ноги.

Это был, пожалуй, самый длинный их разговор за много лет, и, внимательно слушая Шелли, он не мог оторвать глаз от ее нежного рта. Мысли его разбегались. Ему хотелось бы услышать из этих сладостно манящих уст другое: «Я скучала по тебе. Это была ошибка. Давай начнем все сначала». Или того лучше: «Люби меня».

На него пахнуло ее легким цветочным ароматом. Стоя так близко, Слоан чувствовал тепло ее стройного тела, которое он держал когда-то в своих объятиях, ощущая, как оно трепещет и содрогается от страсти. Страсти, разбуженной им. А этот ее рот! Что этот рот с ним проделывал…

Приятная боль в паху становилась мучительно напряженной, и ему не нужно было смотреть вниз, чтобы увидеть, как его плоть окаменела и вздыбила перед джинсов. Ах ты, дьявольщина! Она продолжала говорить о разведении скота, а он мог думать только о том, чтобы завести потомство с ней.

Шелли понимала, что она заболталась, но ничего поделать с собой не могла. Она действительно была полна энтузиазма по поводу разведения скота на своем ранчо, к тому же это была нейтральная тема разговора, заполнявшая неловкие паузы и оттягивавшая момент, когда придется объяснить, зачем она приехала. Вот только она слишком сильно ощущала его присутствие, чтобы ясно мыслить. Он не сводил глаз с ее губ, и она видела это, чувствовала тепло его тела и знала, что они одни. Вместе. В его доме. Посреди глухомани.

Она нервно глотнула.

– Послушай, – торопливо начала она. – Тебе не стоило заводить меня насчет скота. Я увлеклась и не могу замолчать.

– В этом нет ничего плохого. Начни со мной разговор о лошадях, и ты будешь здесь сидеть и слушать, пока не поседеешь. – Он отпил еще кофе, проклиная свой неуклюжий язык. Но тут же понял, что лучше пусть она считает его глупым, чем догадается, как трудно ему не поддаться пещерному порыву и утащить ее наверх в спальню… где заняться с ней бурной любовью до конца дня… А может, и всю ночь… И следующий день.

– Лошади? Разве «Боллинджер инкорпорейтед» перестала разводить скот?

Слоан пожал плечами:

– Отец мой еще держит несколько голов, но мы почти вышли из скотоводческого бизнеса. – Он чуть улыбнулся. – Мы оставляем в прошлом наши сельские корни и превращаемся в больших бизнесменов.

– Неужели? А я-то думала… – Она замолчала в поисках слов.

– Что здесь ничего не меняется?

Она неуверенно посмотрела на него.

– Да. Наверное, так. Джош никогда много не рассказывал, и я полагала, что твоя семья по-прежнему занимается скотоводством.

– Мы уже начали выходить из этого дела, перед тем как ты уехала. Ведь если ты не забыла, моя специальность – архитектор. И перспектив в Дубовой долине мне как архитектору не было. – Он поставил чашку на подоконник, забрал чашку у нее и поставил рядом со своей.

Когда его руки легли ей на плечи, сердце Шелли бешено забилось. Он ласково повернул ее к себе лицом.

– Разве ты не помнишь, как мы с тобой об этом говорили? – тихо спросил он. – Мы спорили об этом. Ты хотела, когда мы поженимся, остаться в долине, а я рассчитывал уехать. Помнишь?

Она кивнула, не решаясь ответить. Но она все помнила. Особенно их последний злосчастный спор, перед тем как она обнаружила его в объятиях другой женщины и услышала, как он признался той, что Шелли ничего для него не значит, что это просто игра, и больше ничего.

Она шевельнулась, освобождаясь из его рук.

– Послушай, я не хочу начинать спор с тобой. Все это в прошлом, я лучше забуду ошибки, которые делала, когда мне было восемнадцать. Тогда, молодая, я была чувствительной дурочкой. – Она прямо встретила его взгляд. – Теперь я выросла, Слоан, и, надеюсь, многому научилась на своих ошибках. Жизнь ушла вперед. То, что произошло между нами семнадцать лет назад, – это старая история. И я не хочу ее поднимать. Сегодня я пришла к тебе не поэтому.

– Старая история? Да? – пробормотал он, не сводя глаз с ее рта. – Что ж, посмотрим, насколько она стара на самом деле. Давай проверим?

И не успела она сообразить, что он намерен сделать, как Слоан притянул ее к себе и поймал ртом ее губы.

В тот миг, когда они слились, многие годы разлуки исчезли как по мановению волшебной палочки. Ей снова было восемнадцать, и ее тело жаждало его прикосновения и ласки. Тогда она была им околдована… заворожена… Теперь – Шелли с ужасом поняла это – она готова была с легкостью попасть в ту же ловушку. Она попыталась не обращать внимания на захлестывающие ее чувства, старалась противостоять манящему зову этих губ… но это было невозможно. Его рот завладел ее ртом, не давая ей пощады, и от его теплых губ, ласкающих, дразнящих, у нее пошла кругом голова. Каждый нерв ее тела запел, просыпаясь к волнующей жизни. Груди заныли… и страсть, примитивная, первобытная, которую она поклялась навсегда оставить в прошлом, скрутила все у нее внутри. Его тело прижималось к ней, она чувствовала грудью твердую стену его груди, ощущала, как жестко упирается в нее его восставшая плоть… Голодное покусывание его зубов, чуть прихватывающих ее нижнюю губку, и жаркое желание, которое пылало за его поцелуем, беспредельно взвинтили ее эмоции. Он снова нежно куснул ее и, содрогаясь от желания, она отдалась в его власть. Губы ее разжались.

Однако этого было недостаточно. Он неистово целовал ее, а ладонь его обхватила ее подбородок, пока он пил пьянящую сладость ее рта. Он целовал ее снова и снова, и каждый новый поцелуй был требовательнее, и глубже, и откровеннее предыдущего. Она тонула в этих ощущениях, не сознавая ничего, кроме Слоана и наслаждения, которое давал ей его хищный рот. Так всегда было между ними. Ему стоило лишь коснуться ее, и она возгоралась ярким пламенем. Оказывается, некоторые вещи не меняются никогда…

Внезапно осознав, куда это все ведет, она вырвалась из его объятий. Глаза ее потемнели от страсти, вспухшие соски проглядывали сквозь блузку… она потрясенно смотрела на него.

Ей доставило маленькое удовлетворение то, что он возбудился так же, как и она. У него было сосредоточенное голодное выражение лица, которое она хорошо помнила по дням их любви. Свирепый блеск золотистых глаз заставлял ее сердце рваться из груди. А его тело… она ощущала его напряженную готовность. Знала, что стоит ей только пальчиком поманить, и он займется с ней любовью. Прямо здесь и сейчас.

Понимая, что борется не столько с ним, сколько с собой, Шелли проговорила:

– Я пришла сюда не для этого.

– Тогда для чего, черт побери? – рявкнул он, злясь на утрату самообладания, в бешенстве оттого, что она все еще имеет над ним власть, что может взволновать его, как ни одна другая женщина. Если бы он не был человеком цивилизованным и не стоял бы на дворе двадцать первый век, он бы сгреб ее, содрал с нее эти облегающие джинсики и взял прямо здесь… на полу… на диване… да, черт побери, не все ли равно на чем! Важно лишь одно: его желание погрузиться в ее нежную плоть. И если нельзя быстро добраться до спальни, то сгодится и пол. К своему ужасу, он обнаружил, что некая часть его тела намерена сделать именно это.

Он круто отвернулся и, мрачно уставившись в окно, прорычал:

– Ну? Так что же привело тебя сюда, если не это?

– Ах ты, высокомерный дьявол! Ты и вправду решил, что я приехала сюда, чтобы начать с того места, где мы закончили? Ты с ума сошел?

Он устало провел рукой по волосам и снова обернулся к ней.

– Да. В том, что касается тебя, я всегда был немного безумным. – И, оборвав ее едва начавшуюся фразу, поднял руки вверх, словно сдаваясь на милость победителя. – Забудь об этом. Я повел себя глупо. Давай похороним этот случай вместе с прошлым. – Он криво усмехнулся. – Отнеси это на счет тоски одиночества. Ты первая красивая женщина, которая появилась здесь за долгое время. Наверное, поэтому я перевозбудился и забыл о всяких приличиях. Теперь допей свой кофе и расскажи, почему ты здесь.

– Не хочу я твоего чертова кофе, – откликнулась Шелли, сверкая злыми глазами. Она оглянулась на диван, нашла сумочку и буквально набросилась на нее. Нервно порывшись в ней, вынула оттуда чек и почти швырнула ему, бормоча:

– На, забирай!

Слоан, нахмурясь, посмотрел на чек. Тот был выписан ему на сумму сорок девять тысяч долларов. Он перевел на Шелли недоумевающий взгляд:

– Что это такое? За что? Ты не должна мне никаких денег.

Шелли вздернула подбородок.

– Семья Грейнджеров тебе должна. Это право прохода стоит не больше нескольких тысяч. Джош с тебя перебрал. Я исправляю его ошибку.