Жанна Даниленко - Любовь вопреки

Они прожили в любви и согласии недолго, так же быстро, как вспыхнула страсть, пришло и отрезвление. Причем с обеих сторон. Ольга поняла, что Минин не совсем тот, вернее совсем не тот, на кого она рассчитывала, и лучше бы она выбрала венгра-дирижера, например. Или сына первого скрипача оркестра Мариинского театра. Или… Да много было претендентов, в поклонниках она недостатка не испытывала. Замужем так же, но там страх останавливал ее. Минин был патологически ревнив. В состоянии болезненного раздражения мог даже ударить. Ссорились они постоянно, из-за ерунды, мелочей. Потом бурно мирились в постели. Ольга даже любила ссоры.

Заподозрить неладное можно было бы еще до того, как она забеременела, Минин начал уставать от бесконечных сексуальных игр. Он насытился и стал искать чего-то еще, что могло бы связать их. Безуспешно! Ничего, кроме секса, их не объединяло. Александр стал раздражаться на бытовые мелочи. Тогда еще жизнь не поворачивалась к ним спиной, бизнес шел, денег хватало, не было причин раздражаться. А Сашу уже коробило от невозможной привычки Ольги шумно прихлебывать чай. Он возненавидел завтраки из-за ее самозабвенного “вс-с-с-с-с-сывр-р-р”. И она постоянно ластилась, как кошка, трогала его, терлась, выставляла напоказ грудь, требовала ласк. Бывало, серьезный разговор вдруг прерывался ее капризами, что Саша недостаточно внимания проявляет к ее титечкам и ножкам. Или не заметил, какие сегодня красивые на ней трусики. Ее ничто не интересовало, кроме музыкальной тусовки, сплетен и развлечений. Хождение по ресторанам, шумные компании, отдых за границей. Она хотела все больше и больше, а Минин не мог дать желаемое.

Зачем он вспоминает это сейчас, когда ее нет? Сравнивает с Майей, которую знает только по рассказам Аси. Или он с Асей Ольгу сравнивает? С какой стати?

Надо просто написать этому дипломату и попросить разрешение на участие Лакрейма в соревнованиях. Ничего больше.

Минин быстро набрал письмо, кратко, по-военному изложил суть. Дал все свои координаты для связи. Отправил. Отодвинул в сторону размышления об Асе и занялся текущими делами. Надо было все уладить тут и перенести внимание на городской офис Игоря. Уже который раз Минин собирался поехать туда, познакомиться, разобраться на месте что к чему — Игорь просил взять на себя руководство этой фирмой. Минин упирался, опасался, что не справится, но в конце концов уступил, сказал “да”.

Резко зазвонил мобильный, Саша принял вызов не глядя и услышал незнакомый мужской голос.

— Здравствуйте. Это Александр?

— Да, это я, — отвечал Минин.

— Я получил ваше письмо…

Александр Сергеевич Данилов еще раз осмотрел кабинет перед тем, как положить ключи в пустой ящик письменного стола. Сдержанная, но богатая обстановка, призванная внушить уважение посетителям. Дорогая дубовая мебель. Массивный письменный прибор на зеленом сукне стола, плотные шторы на окнах, родное кресло с высокой спинкой, диван кожаный…

Все надежно, удобно, знакомо до мелочей, до половины шага. И вот, невероятно, но факт — многолетняя дипломатическая миссия Данилова в Генеральном консульстве России в Гамбурге завершилась, ничто больше не держит его в Германии.

Заявление об уходе по собственному желанию. Просьба освободить…

Если бы можно было повернуть время вспять, стал бы он так цепляться за работу, превращаясь в заложника регламента и обязательств? Вероятно — да. Инерция срабатывала, привычка.

Крепко повязанный чувством долга и подписками о том, чего нельзя, он не тяготился этим. Год за годом выполнял работу на том месте, где оказался. Многим оно показалось бы пределом мечтаний, Александр спокойно относился к своему положению.

За годы пребывания юристом Гамбургского консульства он привык к ограничениям в личной жизни. Не слишком часто вспоминал о России и вполне доволен был всем, что происходило. Никакой ностальгии или мучений по поводу романтической любви. Нет ее и ладно, можно найти в жизни другие цветы, как говорил Франциск Ассизский.

У Данилова была крепкая положительная семья, красивая умная жена, послушные дети, стабильный доход. По всем анкетам он выходил исключительно правильный служащий дипломатической миссии.

Гамбург в какой-то степени стал ему родным. Или не стал? Жаль уезжать?

Александр всегда считал, что где живет — там и дом, была бы уверенность в завтрашнем дне. Но это раньше. На данный момент не было у него никакой уверенности даже в дне сегодняшнем. Ни работы, ни семьи не было. Одно с другим связано — об этом Данилов прекрасно знал, когда согласился на расторжение брака. Сожалел он только об одном — поздно произошло все это, слишком поздно.

Память о несостоявшейся любви жила в нем. Нет, не тревожила, не мучила угрызениями совести. Это была тихая безнадежная любовь, обиженная на то, что ей не дали раскрыться.

С того дня, как Александр познакомился в конном клубе с девушкой по имени Майя, прошло меньше года, а как изменилась жизнь! Можно сказать, она обрушилась.

Но какое это имело значение, если Майя умерла.

Уезжал он ниоткуда, направлялся в никуда. Вещи уместились в машине, ничего, кроме одежды, ноутбука и внешних накопителей с личными файлами, он с собой не взял. А что и нажил? Квартира казенная была, обстановку перевезла к новому мужу бывшая теперь уже жена. И остался Данилов Александр Сергеевич ни с чем. Ну разве что “Круизер”, тот самый, на котором он ездил в Россию, на него был записан.

Да, наделал он тогда с “Круизером” шуму в поселке Майи. Грустная улыбка скользнула по лицу Александра — не думал он о Майе как о мертвой.

Странное было у Данилова чувство, будто звала она его настойчиво. Снилась часто.

Он мог бы ничего не менять, закрыть глаза на дурацкую интрижку жены, не доводить до развода, сохранить работу. Об этом, желая сохранить опытного работника, не просто намекал, а открыто говорил Александру генеральный консул. Но Данилов не слушал. Странное и необъяснимое стремление гнало его неизвестно куда, но прочь от привычного. И он использовал первый же предлог, чтобы разрушить свою устоявшуюся жизнь.

Сначала он не собирался в Петербург. Думал, что поедет к друзьям в Финляндию. Но письмо от незнакомого человека, каким-то образом связанного с Майей, решило дело.

Данилов не был суеверен, не читал “знаки”, но, получив весть из России, сейчас же перезвонил по указанному для контактов номеру.

Ответил мужчина, тот самый что и писал. Говорил сначала по деловому спокойно, про Лаки. Потом занервничал, Данилов понял так, что это сотрудник конюшни. Лаки будет участвовать в каких-то соревнованиях и надо разрешение владельца. Мужчина, которого тоже звали Александр, готовился уговаривать и убеждать. И почему он так был уверен, что Данилов откажет? Вопрос выеденного яйца не стоил — достаточно было факсимиле, переслать электронную подпись, но Александр Сергеевич сказал, что приедет сам и на месте будет разбираться.

В чем разбираться? И так все ясно… или он повод ищет, чтобы поехать туда?

Чувство вины не оставляло его, а сейчас когда он дал себе волю, то захлестнуло все остальные. Ну как можно было не понять? КАК? Оказаться настолько слепым. Снова и снова он прокручивал в памяти те дни, что провел с Майей. Час за часом, минуту за минутой. Во всех подробностях восстанавливал их и все больше находил подтверждений о своей слепоте и глухоте. Бледность, оцепенение, замкнутость — все это было от боли! И от страха смерти. Как же он не понял и оставил девочку один на один с темнотой небытия.

Глухое беспросветное отчаяние отупляло все прочие чувства Данилова. Исправить можно все, кроме смерти, а Майя умерла.

Александр хотел одного — поехать туда, прийти к ней, рассказать все. Как он жил, о чем думал. Прощенья попросить и остаться рядом.

Выходит, кто-то там наверху услышал его? Письмо это про Лаки, предлог ехать не просто в Россию, а туда, к Майе. Хоть это и больно будет. А ей-то было больнее…

В зеркале заднего вида ничего не просматривалось, давно стемнело, а Данилов все ехал. Дорогу помнил на такие вещи у него память хорошая была. Добираться до Петербурга на машине почти сутки, самолетом — два часа, но сам процесс, пребывания в пути как бы приводил к общему знаменателю разрозненные счета, что жизнь выставляла. Александр Сергеевич уезжал, оставлял прошлое в Германии. То прошлое, которое было без Майи.

Гамбург, Берлин, Познань, дальше вся Прибалтика, ночевал в Латвии, где-то в районе Тарту. На границах почти не держали, досматривать у Данилова было нечего. Рано утром опять поехал, рассветало медленно, уже и ноябрь, на траве изморозь — чем дальше на Север, тем холоднее.

Йыхви, Нарва, Кингисепп… вот и Ленинградская область пошла. Деревни-развалюхи, на дома смотреть страшно. Запустение, грязь, обочины захламлены. Унылость, тоска.

Это вполне созвучно было мрачному настроению Данилова.

Мерный гул мотора, дорога бежит под колеса и это странное чувство — что едет к Майе. А ее уже нет, нигде нет. И не доедешь, и не долетишь…

Александр в эти сутки почти не спал и не ел. Не то, чтобы он спешил, скорее бежал от привычного. Не хотел его больше. Что там дальше — кто его знает, главным для Данилова было доехать и… вот здесь обозначалась разделительная черта. Что там за ней Александр не знал. Уверен был в одном: перешагнуть надо, начать жить иначе.

В Петербурге мог бы остановиться у матери — но не стал, ни друзей, ни сослуживцев видеть не хотел. И на ночь глядя упорно ехал в сторону Выборга. Приморское шоссе, побережье, дом…

Фары осветили ворота, Данилов не заглушая мотор вышел, отомкнул замок, развел створки, заехал во двор. В последний раз он был здесь с Майей.

В доме холодно, не топлено, сыро, затхло — не заночуешь. И дров нет, печь не растопить. Александр вернулся в машину, запустил двигатель, включил грелку. До утра как-нибудь, а потом он пойдет в конный клуб к Лаки. Что дальше? Пока ничего.