Жанна Даниленко - Любовь вопреки

Риту пришлось ждать довольно долго.

Но увидев ее, одетую на выход, причесанную, с очень естественным макияжем, просто залюбовался.

Анатолий поражался ее способностям и навыкам следить за собой и быть всегда неподражаемой. Он называл это искусством красоты. Удивлялся, откуда у нее все это.

Настолько не вязалась она теперешняя с той женщиной, что поступила к ним в отделение. Правда, Анисимов решил для себя, что виноват во всем мужчина, с которым она жила. Так что все произошедшее — к лучшему.

Пока добирались до метро, настроение у обоих изменилось. Ссоры как не бывало. Рита рассказывала о вчерашнем походе по магазинам, что где присмотрела и как оно хорошо бы на ней смотрелось, потом сообщила, что прибавила за неделю в весе почти килограмм, но врач женской консультации не ругалась, считает, что ей это только на пользу.

Толик же просто любовался ею и ловил завистливые взгляды проходящих мимо мужчин.

В метро было многолюдно, все куда-то спешили, но ему удалось найти для своей женщины местечко, чтобы она сидела и никто ненароком не мог ее толкнуть. Для него теперь все сводилось к ее здоровью и безопасности. Она носила его ребенка. Еще несколько месяцев, и их станет трое. Мечты сбывались. Правда, Рита утверждала, что втроем жить в такой квартирке совершенно невозможно. Просила Анатолия поговорить с мамой. Зачем той целых три комнаты практически в центре Москвы?

Но Анатолий не мог. Просто не мог заставить мать продать квартиру. Место, где он родился и вырос, да и потом она ему вовсе не принадлежала. Это родительская квартира: с огромной библиотекой, с монографиями отца и матери, с портретами и фото в рамках на стенах. А старинный комод и мебель в гостиной? Мама не расстанется со всем этим. Это ее жизнь. У него давно своя…

Они уже вышли из вагона и продвигались в сторону выхода к Московскому вокзалу, когда услышали игру на скрипке. Последнее время такое филармоническое исполнение классики в переходах и метро стало нормой, и Анатолий не обратил бы на скрипача с открытым для сбора монет футляром никакого внимания, если б Рита вдруг не произнесла:

— Молодой человек, у вас неплохая техника, но над звукоизвлечением вам необходимо поработать. Попробуйте освободить правое плечо, оно у вас немного зажато.

— Спасибо, я учту. Вы сами играете?

— Я? Дайте инструмент, я покажу.

Рита очень уверенно взяла в руки скрипку и заиграла. Анатолий поймал себя на том, что слушает с раскрытым ртом, а парнишка счастливо улыбался.

— «Мелодию» Чайковского я тоже играю, — произнес уличный музыкант. — Но у вас более проникновенно, и я понял про плечо. — Паренек восторженно смотрел на женщину. — Вы в училище учились? В каком году? Вы ж молодая еще. А у какого педагога? Может быть, я знаю?

Женщина молча отдала ему скрипку, говорить она не могла, слезы душили. Анатолий обнял ее за плечи, достал из кармана чистый платок.

— Держи, пойдем, родная. Все хорошо, просто замечательно. Пойдем, в час тридцать прибывает поезд, у нас совсем мало времени, а потом мы вернемся сюда. Молодой человек еще не уходит. Киса, это такой прогресс. Теперь мы все узнаем, и ты будешь собой. Ты великолепно играла. Ты у меня такая талантливая умница. Я не специалист, но это просто потрясающе.

А потом он достал из внутреннего кармана пальто блокнот и записал на всякий случай координаты и домашний телефон уличного музыканта.

Рита всю дорогу молчала, всхлипывала и утирала слезы. Она наблюдала, как Анатолий забрал немаленькую коробку у проводника, как расплатился с ним. Ей было все равно. Она не захотела вернуться к скрипачу, потянув мужа к другому входу на станцию метро. Она отвернулась в поезде к темному окну и пыталась отыскать нечто утерянное и забытое в своей душе.

Оказавшись в квартире, плюхнулась на кровать и дала волю слезам.

Это была истерика. Анатолий не мог остановить ее. Заставлял пить валериану, сладкий чай, пустырник, но ничего не помогало, и лишь упоминание о скорой помощи и больнице привело Риту в чувство.

Слезы прекратились. Она поела — просто потому, что есть надо, а потом снова легла.

— Киса, так нельзя. Пойми, все хорошо. Теперь мы узнаем кто ты.

— Зачем? Толя, я была темная и счастливая. Я любила тебя, пусть и не знала, кто я. Думала, что мое предназначение — быть частью твоей жизни. Ухаживать за тобой, помогать, выслушивать. Понимаешь, у меня было будущее. Толя, я личность, не дворняжка подзаборная какая-нибудь. Я могла играть, собирать слушателей, выступать в залах, я талантлива… И где мой успех? Где мой инструмент? Разве дело в имени? Как ты не понимаешь — я никто без скрипки. И мое прошлое тут не при чем.

— Тебе нужна скрипка? Давай сходим в магазин, ну где их продают, и купим, хотя бы поймем, сколько необходимо денег, накопим… Я не знаю, как это делается, Киса.

— Накопим? Купим в магазине? Да ты издеваешься! Хорошему музыканту необходим приличный инструмент, лучше “итальянец”, но и “немец” сойдет. Только в магазинах такие скрипки не продаются, понимаешь? Они на руках все. А еще смычок, не такое фуфло, как у того в переходе. Ты можешь мне все это дать? Верни мне жизнь, мне не нужно имя. Я согласна носить твою фамилию и рожать твоих детей. Но жизнь мне оставь мою.

— Хорошо. Я не потяну Страдивари, ты же понимаешь, найди немца», узнай стоимость, тогда разговор станет конкретным.

В воскресенье Анисимов дежурил. Несколько раз звонил жене, она, как всегда, была не в настроении, сообщила сквозь зубы, что не выходила из дома, сослалась на дождь. Попросила зайти за продуктами по дороге с работы и что-нибудь вкусненькое для нее не забыть, а еще сок апельсиновый, потому что душа требует. Сказала, что телевизор смотрит, почитать-то у него нечего.

Толик обещал купить все.

На душе было неспокойно. Он думал и не мог понять, что же произошло позавчера такого, что изменило его восприятие Риты. Да и Риты ли? Она играет на скрипке… Теперь можно восстановить ее прошлое, и он этим обязательно займется. А вот Рита совсем не горит желанием узнать, кто же она на самом деле. Что тому виной? Голод? Но она давно не голодает. Боль или потеря ребенка, о котором ее мозг отказывается вспоминать? Невероятное количество вопросов, на которые у него нет ответов. Конечно, можно все списать на травму и эту скоропалительную беременность — попробуй тут не быть капризной и раздражительной. Как можно быть довольной жизнью, если вдруг потерялась в этом мире, когда нет элементарного самоопределения, кто ты есть?

От дум спасала работа.

В понедельник отчитался о прошедшем дежурстве на общей планерке. Обошел палаты, проверил назначения и записи в историях. А затем попросил отгул у Курдюмова по семейным обстоятельствам. Тот его отпустил.

Времени на расследование было в обрез, но поехать в училище и поговорить, показать фотографию, предусмотрительно взятую с собой, он успевал. А там — как Бог даст.

Анатолий вышел из метро на Канале Грибоедова. Громада Дома книги поманила модерновым фасадом. Пойти бы к книгам, полистать новинки, хороший там отдел научной литературы, учебников. Но некогда… Дальше-то куда? На Театральную площадь вроде? Толик смутно представлял, где это училище находится. В справочнике глянул — переулок Матвеева. От Дома книги шли в сторону Театральной автобусы. Пока ждал свой, Анатолий все думал, вот зачем он едет? Нехорошее предчувствие скреблось, зудел внутренний голос "не надо, не надо", но не из тех был Анисимов, чтобы от задуманного отступать. Лязгнули раздвижные двери автобуса номер двадцать два, поднялся на подножку доктор Анисимов, оплатил за проезд и покатил по Невскому, мимо мрачного Казанского собора. И погода дрянь, и настроение херовое…

На Театральной вышел у Мариинского театра. Нормально. А училище где? Напротив Консерватория, памятники по бокам. У театральной кассы у подъезда народ роится, билеты хотят купить. А он-то сколько в театре не был? С мамой сто лет назад…

Так, спросить надо, язык до Киева доведет. Выбрал подходящую театральную старушку в белом берете и длиннополом пальто и приступил к ней.

— Добрый день!

— Добрый?! Никакой не добрый, пенсионерам по квоте билеты положены на балет! И не дали… у-у-у, — старушка воинственно погрозила кулаком зданию театра, — коррупционеры! Жалобу напишу! Художественному руководителю! Я ветеран труда, блокадница…

Толик стоял обескураженный этим потоком красноречия и не знал, как ему перейти к сути своего вопроса.

— Да, несправедливости много сейчас, и с квотами беда, люди по полгода операции ждут.

— Да! — обрадовалась она. — Именно! Особенно тяжело с зубами и коленями. А вы доктор?

— Да.

— Не проктолог, случайно?

— Нет, нейрохирург…

— Жаль… Вот бы я у вас проконсультировалась, моему мужу надо… А вы что-то спросить хотели?

— Хотел, — с облегчением выдохнул Анатолий. — Училище мне надо при консерватории. Музыкальное. Не пойму, куда…

— А я вам расскажу! — Старушка ухватила Анатолия за локоть и потащила направо, вокруг театра. За ним обнаружился мост, за мостом круглое здание — ротонда. — Это у нас ДК Первой Пятилетки, говорят, сносить будут, а вот там, во-о-он за ларьком через дорогу, видите, направо и есть Матвеев переулок. Прямо идите по нему и смотрите на вывески, там будет доска. В середине там неврологический диспансер, туда не идите, вам дальше. Во двор под арку тоже не идите — там театральные мастерские и поликлиника театра. А вам все прямо.

— Спасибо, — кивнул Анатолий, но старушка не отцеплялась.

— Раз уж вы мне попались, то я, пожалуй, с вами через улицу перейду. А то там движение.

По дороге она ему начала рассказывать про простатит мужа, но не успела во всех подробностях, у ларька отцепилась от локтя Толика и попрощалась.