Жанна Даниленко - Любовь вопреки

Прошел на кухню и открыл бар. Непочатая бутылка «Белого аиста» оказалась как нельзя кстати. Налил в стакан на треть, согрел ладонями. Пил маленькими глотками, смакуя. Сначала за душу отца, так не вовремя покинувшего этот мир, потом за девочку, умершую на операционном столе. А дальше просто захотелось еще.

Он наливал понемногу янтарную жидкость и пил. Постепенно отпускало. Пришла внутренняя свобода, желанное и давно забытое ощущение. Анатолий попытался еще раз прокрутить ситуацию в операционной, но мысли вязли. Он отмахнулся от них, наливал снова и снова пил.

— Да какого черта?! — Рита стояла перед ним, завязывая пояс халатика. — Ты с ума сошел, почти бутылку приговорил.

— Знаю! Тебе не налью, тебе алкоголь нельзя. Ты живая, Киса, а она нет. Пуф… и нет человека. А ведь молодая, красивая была… Понимаешь?

— А я есть! Сам говоришь. Зачем пьешь? Что я с тобой пьяным здоровым мужиком делать буду?

— Да ничего не будешь, сейчас допью, пойду прогуляюсь, и все выветрится. Мне на работу завтра.

— А если б не красивая была, меньше сожалел бы?

— Ты о чем?

— Да вот думаю. Провожу параллели. Она красивая была, умерла, жалко. Горе в коньяке глушишь. А меня, красивую, но живую, в дом взял, трахаешь в свое удовольствие. Сколько хочешь и как хочешь. Только кто я тебе? Кукла? Игрушка? Ты меня украл, Толик, в доме своем заточил. Говоришь, что я человек? А нет, сам так не думаешь.

— И что я думаю, по-твоему?

— А ничего, вообще обо мне не думаешь. Даже предохраняться думать забыл. А если рожу?

— Не родишь! Тебе нельзя.

Она рассмеялась ему в лицо.

— Вот оно, твое отношение! Любил бы — сказал бы: женюсь я на тебе, Киса. А ты что? Рожать нельзя? А кончать в меня можно?

— Сейчас все исправим.

Анатолий встал и выкинул недопитую бутылку, оделся и вышел на улицу. Беременность Риты он допустить пока не мог. Надо пережить вторую операцию, а уж потом… Человек она, конечно, человек. И горе в коньяке глушить не дала, и пожалела, и посочувствовала той девочке. А главное — ему. Потому что любит! Нельзя ему ее от себя отпускать. Никак нельзя. Где он еще найдет такую. Но права она в том, что было у нее прошлое, и даже не имея о нем никакого понятия, со счетов его списать невозможно. Значит, надо узнать и раскопать все. Но тут он подумал, что, узнав, может потерять ее. И принял решение. Да, он женится на ней, потом восстановит череп и найдет ее бывшую семью. А пока его задача сделать ее счастливой. С этими мыслями он добрел до аптеки, купил Постинор в таблетках для Риты и активированный уголь для себя. Погулял немного по улицам и вернулся домой. Заставил ее принять таблетки у него на глазах, а потом долго думал, правильное ли решение принял…

Утро встретило похмельем, скандалом с Курдюмовым, переносом плановых операций, выговором главного и отклонением его кандидатуры на должность заведующего отделением.

Так и вернулись в коттедж втроем. Ася не скрывала восхищения.

— Красиво у вас как! Я ни разу в таких домах не была, — простосердечно призналась она с порога. — А места сколько! И обставлено все, как в музее.

— У нас еще и бассейн есть, — потащила Асю за руку Женя, — идем, я покажу. — А потом оглянулась и для проформы поинтересовалась: — Папа, можно?

— С Асей можно, — ответила за Александра Татьяна Петровна, — а одной — нет. Опасно.

Минин промолчал, ему все больше становилось неловко за обман, пусть и невольный.

До того как он пригласил в дом Асю, Александр не сильно задумывался о своем положении. Ну, живет и живет, в конце концов, можно и как гостиницу рассматривать. И средства от продажи квартиры они с Игорем в дело вложили, пусть не на равных: Игорь — большую часть, но была и Минина доля. Да и не считались они рублями.

Деньги теперь странные стали, мешками их возили, миллионами зарплаты начисляли. Дурдом.

— Саша! — От дурацких мыслей его отвлек голос матери. — Ты что же не реагируешь вообще? О чем думаешь?

— Извини. Устал немного.

— Я хотела поговорить про бухгалтерию, там разбираться надо. Пусть я не большой спец, но вижу огрехи, училась же. Ты мне и остальные документы дай, завтра я все просмотрю. И отчет составлять придется. Отчетов никто не отменял. А налоги? Мы же не будем в серую людям платить?

— Каким людям? — не понял Минин.

— Ну как! Официантам, повару, посудомойке, охраннику… Кто там еще в кафе по штату планируется? Или ты сам за стойкой собираешься?

— Нет конечно. Где же мы работников найдем?

— Так приходили уже, просились. Но мне не понравились. Давай этим тоже я займусь, тебе и со стройкой хватает, а Игорь ждет, что ты главным займешься, в городе. Ты ему обещал.

— Да я помню. Хорошо. Мне все не ухватить. Пойду я душ приму, переоденусь после конюшни. А ты Асю не отпускай.

— Да уж не отпущу, мы с ней сейчас на кухню. Там найдем, чем заняться. Хорошая она девочка, а судьба тяжелая какая. Без родителей росла, она ведь детдомовская. Никогда бы не сказала, я же помню, у нас были в городке. Они все ожесточенные, на жизнь обиженные, а Ася — нет, светлая… Ну иди, иди, что я тебе мозги туманю, и сам разберешься.

«И сам разберешься…» В чем тут разберешься? Жизнь с ног на голову встала.

Он вернулся к прерванным размышлениям. Жизнь чья? Как будто и не его. С того дня, как они с Игорем встретились, у Минина в голове словно обратный отсчет включился, как на космодроме перед запуском ракеты. Только дни, месяцы, годы. А стартом всех неудач выходила его встреча с Ольгой. Не так бы все сложилось, не так, если бы он со службы не ушел. Там надо было оставаться, искать себя, своим делом заниматься, а не этим вот…

Минин зашел в гардеробную, захватил чистое белье, домашнюю одежду понес в ванную, там разделся, включил воду, встал под душ. Усталость смыть можно, как и запах лошадиного пота, а вот сомнения так просто не смоешь. Не было дня, чтобы они его не одолевали. Отодвинуть их в сторону Минин мог, а вот изменить что-то…

Ощутимо сегодня резануло, когда Ася с восторгами своими начала. Да разве одна она? В клубе его не за того принимают. Считают хозяином. А на деле-то? Какой из него хозяин? Чужой жизнью живет, свою пропустил сквозь пальцы. Надо что-то делать с этим…

На кухне мама с Асей затеяли какую-то готовку. Замесили тесто. Женя тут же крутилась — нос и руки в муке.

— Папа, мы вареники лепим! С ягодами.

Минин хорошо помнил вкус из детства — вареники с вишнями, густо политые сметаной. Мать бывало наготовит, и набьются в гости сослуживцы отца. Хорошее было время. Не часто собирались, но когда получалось, то одна большая семья. Неправда это, что в гарнизоне жизнь собачья. А Ольга так говорила. Не хотел Александр сейчас о ней думать!

— Вареники — это хорошо, — ответил он. — А что же главный повар у нас в муке? Идем умоемся.

Долго сидели за столом, разговоры все около кафе крутились. Потом, на историю Лаки перешли.

Ася рассказывала про свою подругу Майю. И чем дальше, тем выходило печальнее.

— Мы с ней вместе в детском доме были, как сестры. Тут недалеко в городке интернат. Но она позже меня попала, в шестом классе, а я с первого там. — Ася рассказывала об этом просто, без надрыва. От этого становилось страшнее. Она продолжала: — Местные в город не выбиваются, тут оседают, у нас так и говорят: «пятидесятый километр», в городе кому нужны? Раньше работы в округе много было, по берегу здравницы, дома отдыха, базы, детские сады летние, потом еще гостиница. И обслуги везде требовалось. Вот местные и устраивались. Родители Майи так даже домик получили в Александровской, мои — нет. Меня тетя взяла в Огоньки, но это уже потом, после детдома, когда я выросла. А у Майи родители то ли погибли, а может, сами отдали ее, она не рассказывала, толком никто не знал. Еще брат у нее был, служил где-то, воевал, вот он точно погиб. Это все неинтересно, росли, учились. Потом к лошадям бегать стали, нас наказывали, а мы все равно. Прилепились к конюшне. Клуб тогда только начинался, не так было, как теперь. Мы и денники чистили, сено разгружали, за лошадьми смотрели. Чего только не делали. За это можно было взять лошадь из смены. Тренер Наташа с нами занималась. У Майи гораздо лучше выходило, чем у меня, и лошади ее чувствовали. Но нельзя ей было, никто не знал, кроме меня, а я не выдавала. Она просила…

— Что же нельзя? — Татьяна Петровна перемыла тарелки и кастрюлю и только тогда села за стол. Она категорически не хотела пользоваться посудомоечной машиной.

— Сердце у нее болело, врожденный порок. Может, если бы операцию раньше сделали, то она бы и жила, а так… — Ася с трудом сдержала слезы.

— Пойду я Женю уложу, — вздохнула мать Минина.

Девочка не противилась, после долгого, наполненного впечатлениями дня она засыпала на ходу.

Когда Татьяна Петровна увела Женю, Минин спросил:

— Это Майя ездила на Лаки?

— Да, — кивнула Ася, — он норовистый был. Никто, кроме хозяина, с ним сладить не мог, а хозяин редко появлялся. Купил Лакрейма для развлечения, или подарили, и поставил у нас. А с такой лошадью заниматься надо, Лаки красавец был, он бы призы брал — это точно. Если бы Майя была здорова! Она когда в больницу на операцию шла, то мне его передала, сказала, что если не вернется, то… чтобы я с ним продолжала заниматься. Она предчувствовала, наверно…

Ася замолчала, но Минин ждал, он понимал, чего-то девушка не договаривает. И не ошибся. Она вздохнула и продолжала.

— Про Майю болтали всякое, только это неправда. И если вам кто скажет о ней плохое — не верьте. Ничего у них с Александром Сергеевичем не было.

— Это хозяин Лакрейма?

— Да. Он с Майей познакомился, и у них… они гуляли вместе. Домой он ее отвозил на машине. Один раз заночевал. Вот и начали болтать. Думаете, про меня не начнут? Татьяна Петровна зря уговорила, я если останусь у вас, то и начнут.