Жанна Даниленко - Любовь вопреки

Он гладил ее смешные короткие волосы. Отрастут. А руки Риты уже тянулись к его ремню, добирались до члена. Достаточно было одного прикосновения, нет, даже мысли, что она дотронется, и все — пелена вожделения туманила разум.

— Киса, хочу тебя! — Они уже добрались до кровати, сбросили одежду, легли. Все это с нетерпением, как в первый раз, обрывая пуговицы…

— Дай мне его скорей, — прикрыв глаза и разводя бедра, прерывисто вздыхала она.

Поднимаясь над ней, еще до того, как войти, он знал, что будет. Помнил об этом, о ее упругой глубине, трепете, сильных оргазмах, от которых сносило крышу. С каждым разом он все сильнее впадал в зависимость от этого и как наркоман хотел все большей дозы. А Рита давала, ее и просить не надо было, достаточно раздеть и пощекотать соски, сжать рукой влагалище. Как врач он прекрасно понимал, что с ней происходит, это заводило еще сильнее. Анатолию нравилось возбуждать ее до такой степени, что она не стонала, а подвывала по-звериному, кусалась, царапалась, изгибалась, как при столбняке. Тогда он поднимал ноги Риты себе на плечи и входил резко и глубоко, с первого удара ловил кайф от частых содроганий ее лона, от крика, рыданий, невнятных слов, от метания рук. И всего этого было мало, мало… Он вбивался в нее снова и снова, отпускал себя, срывался, кончал, изливался весь. Любви не было, нежности не было. Страсть дикая, безумная, неутолимая.

Из соития выныривал, как с большой глубины, задыхаясь, с замутненным сознанием, полностью вытряхнутый эмоционально, опустошенный, в звенящей легкости частого биения пульса.

Анисимов не поднялся в кабинет Веры, остался на улице, обосновавшись в одном из соседних дворов. Время у него было, не менее часа длился каждый сеанс. Длился, но не приносил ничего, кроме все учащающихся приступов ревности Риты. Она просто ненавидела Веру. Вера же с невозмутимым спокойствием проводила один сеанс за другим. И деньги у бывшего мужа спокойно брала.

Ему же приходилось брать дополнительные дежурства, соглашаться на левые консультации по протекции все той же Веры. Необходимо заработать, чтобы тут же эти деньги отдать.

Иногда он чувствовал себя загнанной лошадью. Корил, что перестал помогать матери. Той приходится жить на одну пенсию. Раньше посылал немного с каждой зарплаты. Отложить не получалось, все как в прорву. Даже то, что лежало на черный день, улетело среди белого. Но деньги — это всего лишь деньги. Так говорила Рита. Они созданы для того, чтобы их тратить. Что жалеть? Они обесцениваются, но если приносят удовольствие, то и потрачены не напрасно. Говорила, что после второй операции, когда восстановится здоровье — пойдет работать, чтобы помочь ему.

Он верил. Бежал домой с работы, заскакивая по дороге в магазины, закупая продукты, чтобы приготовить, накормить и увидеть блеск похоти в ее глазах. Правда, про похоть он не думал, ему казалось, что вот это и есть настоящее чувство, когда все скандалы заканчиваются жарким сексом, когда не обращаешь внимания на ее колкости, на обиды. Все это кажется проявлением любви. Потому что любить, как она, не может никто.

Никто никогда не реагировал на него, никто не заводился от малейшего прикосновения или незначительной ласки. Ему думалось, что он важен ей. Что она вся для него, что принимает его уставшего и разбитого, что выслушивает все про работу, про операции, про больных. Что скандалит и ругается только потому, что сама из тех же его пациентов, что сочувствует и понимает, что скучает и ждет.

Рита стала его идеалом, той самой женщиной, о которой он мечтал всю жизнь. Настоящей женщиной, его женщиной.

Нет, он не хотел чтобы она вспоминала. Потому что если к ней вернется память, то она уйдет…

Он слишком привязался к ней. Он больше не жил без нее. И допустить ее ухода из своей жизни никак не мог.

Минин осторожно высадил Женю из машины, не отпуская руки дочки, вытащил из авто корзинку с куклой и захлопнул заднюю дверь. Замок он заблокировал раньше, вдавив вниз собачку на стекле. А ключи-то остались на переднем сиденье! Вот тебе и погуляли…

Джип стоял на парковке. Теоретически, открыть его было нельзя, но Минин хорошо знал, какие бывают умельцы, и рисковать новой машиной не хотел. Ключи на виду, стекла не тонированы, а место проходное.

А жара такая, что в темной машине, даже с кондиционером невозможно дышать, Женя измучилась, начала капризничать. Не самая лучшая была идея тащить девочку с собой, мама предупреждала. Минин вздохнул, дочка уже и глаза терла — привыкла спать днем.

— И что же теперь нам делать, — спросил он вслух.

— Па-а-а-ап, пойдем уже, — потянула его Женя к воротам с чугунными лошадиными головами, на территории конного клуба ничего интересного для себя она не находила.

Лошади казались ей страшными, огромными. Минин тоже не приветствовал иппотерапию и прочих новомодных теорий, животное оно и есть животное, в любой момент может взбрыкнуть. Потому на родителей, которые подсовывали чад «пообщаться с лошадками», смотрел скептически.

Тем более жара такая, начало июня, а градусов под тридцать, дождей нет, влажность высокая — все как шальные. Но деваться некуда, по работе ему надо было решить важные вопросы именно сегодня. До открытия кафе на территории конного клуба оставалось три дня, а реконструкцией, ремонтом и подбором персонала заведовал он — Минин Александр Владимирович.

За четыре месяца жизнь его круто изменилась, Игорь, как и обещал, выставил квартиру на продажу, и она ушла так быстро, что Татьяна Петровна даже не успела пожалеть о только что сделанном ремонте. Потому что, по сравнению с тесноватой хрущевкой, место, в котором они теперь жили, можно было назвать дворцом.

Двухэтажный особняк на побережье. Обустроенный по первому разряду, наполненный всем необходимым для комфортной жизни. Татьяна Петровна про такое только в кино видала, в сериалах про «новых русских», и вот сама оказалась за трехметровым красно-кирпичным забором и каменными стенами. Хозяин недвижимости отсиживался за границей и по каким-то причинам нуждался в том, чтобы в доме была видимость жизни. И желательно, чтобы семья с ребенком.

Игорь сто раз повторил Минину, как тот должен себя вести на новом месте — не охранником, не арендатором, а хозяином. С тем же обратился и к Татьяне Петровне, просил поддерживать эту игру, а с соседями особо не общаться. Сказал, что это нужно для хорошего друга и компаньона, который в Россию пока возвращаться не собирается, но даже если на время и вернется, то остановится в гостинице. Светиться в доме ему нельзя, опасно.

Александр не был посвящен во все дела Игоря, но для себя решил, что полностью доверяет этому человеку. Помимо студенческой дружбы, их связывали и деловые отношения, и бесшабашная общность взглядов на риск. Игорь строил свой бизнес не на воровстве, не на лохотроне, он вкалывал по восемнадцать часов в сутки. Часто ходил по краю, но закон не нарушал, ну или самую малость.

Минин встал рядом, друзья — значит, друзья. Ничего против совести Игорь делать не предлагал, а для Александра это было главным.

Вырученные от квартиры деньги пустили в ремонт кафе, прописку Александру и Жене сделали через друзей Игоря, а квартиру Татьяны Петровны поменяли на строящийся в новом районе кооператив. Жилье светило лет через пять, не раньше, но Игорь смог уговорить и мать Минина, она совершенно была очарована энергией и добротой Сашиного сослуживца. И тоже безраздельно доверилась ему. Женя считала его дядей и членом семьи. Игорь привязался к девочке, баловал ее. Своих детей у него не было, да и не предвиделось, он говорил, что семья не для комбинаторов, вот остепенится — тогда.

— Ну, па-а-а-ап, пойдем уже!

— Сейчас, Женя, сейчас, я, видишь, ключи в машине захлопнул.

А прямо за оградой пышно цвели кусты, конный клуб был встроен в территорию заброшенного санатория, и остатки сада манили тенистыми аллеями и цветниками, где все еще радовали взгляд многолетники. Уже распускались люпинусы, а шиповник благоухал малиновыми, розовыми и белыми цветами.

В открытом манеже вываживали по кругу лошадей, на другой половине поля семь всадников занимались в «смене», конный клуб был не столько спортивным, сколько прокатным, для этого тут держали дешевых покатушных лошадок с потертыми спинами и разбитыми бабками. Дорогих хозяйских лошадей содержали в хороших стойлах в отдельных корпусах, там за приличные деньги хозяева лошадей арендовали место, а с ним и конюха, и жокея. Для прокатных лошадей покупали дешевый фураж, для хозяйских заказывали элитный.

Все это Александр узнал от разговорчивого шорника Матвея Федоровича, он помогал в обустройстве интерьера в кафе, дизайнер предложила сделать нечто вроде салуна, как на диком западе, Минин идею поддержал. Собирали не из подручных средств, а по-настоящему. И седла были на подставках, и распашные деревянные двери, и панели на стенах, уздечки, стремена, кожаные шляпы, барная стойка, стулья, столы — все стильное, как павильон ковбойского фильма в киностудии. Александр к делу подошел серьезно, не поскупился на расходы, и результат превзошел все ожидания. Оставалось только привлечь клиентов, для этого нужна была хорошая рекламная кампания. Этим Минин и занимался. И вот же незадача с ключами. Надо же так попасть по-дурацки!

Выручил все тот же Матвей Федорович, на конюшне его звали «дядя Мотя».

— Ксан Владимирыч! — издалека завидев Минина с дочкой, приветствовал Матвей. — Ты что тут на солнцепеке загораешь? А мы ждем. Дело есть!

— Матвей Федорович! Добрый день! — обрадовался Минин.

— Пошли я покажу кой-чего, я там планчик набросал, — звал шорник.

— Не могу, форсмажор у меня.

— Форс чего?

— Непредвиденные непреодолимые обстоятельства.