Жанна Даниленко - Любовь вопреки

У двери на полу вместо привычной тряпки из старого полотенца красовался новый коврик, а из кухни доносился дразнящий запах жареной курицы.

Рита стояла у дверного косяка в темно-синем платье — в том, что купили вместе неделю назад в Гостином дворе.

— Толь, ты хлеб купил?

— У нас гости? Запах невероятный.

Она закусила губу, пожала печами и улыбнулась несколько виновато, глядя ему в глаза.

— Нет, я старалась для тебя. Мой руки и за стол.

Дважды Анатолия просить не пришлось. Он ел с удовольствием, нахваливая. Она рассказывала, как по случаю купила занавески, пока гуляла с соседкой из квартиры напротив по ближайшим магазинам. И они так оживили кухню и комнату, что она сама очень удивилась. А соседка сказала, что на подоконниках должны стоять цветы, они уют придают, только их не забывать поливать надо, и продала Рите три горшка за умеренную плату. Затем они обе испугались, что Толик ругаться станет за неразумные траты, и, справедливо решив, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, взяли деньги в секретере и в ближайшем ресторане купили цыпленка табака и пять порций салата оливье на вынос.

— Деньги ты спустила не все? — спросил он с раздражением.

— Нет конечно. Я же не дура. Вернее, дура, раз ничего не помню, но я для тебя, чтобы дома уют был… чтобы приходил — и жить хотелось. Мне-то все равно, как тут у тебя, а Таня говорит, что нормальные люди так не живут. А то ты из одной операционной в другую, иначе ведь твою квартиру не назовешь. Что же ты злишься? За что? Чем я провинилась? Что умного человека послушалась? Так я ж только для тебя! Все ради тебя!

Она уже почти кричала. А потом расплакалась, отодвинула свою тарелку и убежала в комнату.

Анатолий более трех лет прожил один, отвык от скандалов, женских слез, да и, если честно, не особо сталкивался. С женой они разошлись мирно, пришли к выводу, что совместная жизнь радости не доставляет. Разменялись, разъехались. Бывшая даже и при обмене не вредила, Анисимов мог выбрать и лучший вариант, не хрущевку. Он сам предпочел этот — было удобно, близко от больницы.

Фактически он жил на работе, а домой только ночевать приходил, когда не оставался на дежурстве. И не воспринимал дом как важное место. Крыша над головой — и только. Чтобы ни дождь, ни снег. И стены — чтобы посторонние не вмешивались, не лезли в душу.

Рита постаралась из его безликого жилья сделать что-то похожее на дом. Вот и еду приготовила, а он так по-свински грубо. Подумаешь, деньги потратила! Они на то и деньги, чтобы тратить, еще будут. Вон премию обещали к праздникам.

С Ритой нехорошо вышло, надо пойти извиниться.

Легко сказать! А сделать — не очень. Анатолий был смущен. Не знал он, как за это взяться! Не операция же, этому в институте не учили. Человеческие отношения гораздо сложнее, чем отрезать и зашить.

Рита лежала ничком, лицом в подушку, плечи вздрагивали. Волосы еще торчали ежиком, и была видна обезображенная сторона черепа. И так жалко стало эту женщину, не по-врачебному — по-человечески! Анатолий присел рядом, тронул за плечо и одновременно заговорил.

— Рит, ну ты прости, я… действительно хорошо в доме стало, мне понравилось все!

— Правда? — она привстала и развернулась к нему, теперь они сидели близко, смотрели глаза в глаза. — И ты не сердишься?

— Нет, с чего бы мне?

— Тогда сердился, когда мы только пришли сюда. Я же лишняя, да? В этом дело? — Она смотрела прямо, не отрываясь, не отводя глаз. И вдруг закрыла лицо ладонями, всхлипнула. — Не помню, ничего не помню!

Не мог же он сидеть, как пень бесчувственный. Обнял, стал утешать. Тут и случилось это. Рита прижалась к нему, прильнула тесно, и Анатолий понял, что хочет ее.

С пониманием пришла и страсть, непреодолимое желание соития. Рассудок отключился.

До этого Анатолий касался ее как врач, видел обнаженной, более того — он резал это тело, руки его совершали необходимые действия машинально. Да он ее мозг видел, был в святая святых со скальпелем и отсосом!

В то время она была не женщиной, а задачей, которую необходимо решить путем оперативного вмешательства. Задача по устранению страдания. Спасение жизни.

Сейчас он касался Риты, привыкнув и к этому новому ее имени, и к тому, что вот она, здесь. Он допустил и позволил, и нет никаких причин, которые бы могли помешать ему взять ее.

Должно быть, она почувствовала перемену, отзывалась вздохами, стонами, трепетом, приоткрытыми губами, прерывистым дыханием. Оставалось только избавиться от одежды, лечь рядом, на нее… и войти.

Он не хотел целовать ее, никогда целоваться не любил, но Рита сама потянулась к его губам, и достаточно было один раз попробовать это, чтобы приникать снова и снова.

Анатолий осторожно раздвинул ее бедра. Рита была горячей, влажной, не тесной, но обхватывала его собой, когда кончала. Хватило нескольких глубоких ударов, чтобы она забилась в оргазме. И еще, и еще…

Он вышел, чтобы не рисковать на пределе, она тут же накрыла член рукой, сжала, потом извернулась и обхватила губами. Анатолия скрутило, обожгло, как электрическим разрядом. Сдержаться было невозможно, освобождение чуть не лишило сознание. Он сразу же возбудился снова и вошел.

Уснули они часа через два, обессиленные.

— Ну, прощевай, мил человек, — Исаак Прокопьич поднял руку, вроде как благословил, что ли, потом протянул Александру. Минин пожал.

Недолго они вместе пробыли, и многому научил этот старик. Или не старик он еще? Седой, а так крепкий. На ум пришел Платон Каратаев. Да, вот жизнь, и в книгах про такое не напишут. Тогда война была с Наполеоном, а сейчас сами все развалили. Много они с Прокопьичем за эти дни перетерли за политику, а к выводам никаким не пришли. Только Прокопьич все сокрушался, что Минин из вооруженных сил ушел, повторял:

— Вот это ты, Саша, зря, погодил бы чуток, может, наладилось бы. Все же военная пенсия — она надежная.

Надежная… А сколько на глазах у Александра без пенсии вышвырнули при сокращении, без обещанных квартир.

— Ладно, пойду, там в приемном покое меня Игорь, наверно, ждет, — не стал затягивать прощание Минин.

— Иди-иди, — закивал Прокопьич, — а я в коридор, значит, вернусь. Долеживать. Не выписывают еще, — вздохнул он.

С Исааком они никакими координатами не обменялись. Зачем? Случай свел в больнице, да и закончилось знакомство. Вряд ли снова встретятся.

А Игоря в приемной не было, задерживался. Минин присел на лавку напротив окна регистрации. Туда-сюда сновали санитары, работники скорой в форменных жилетах. Ковыляли болезные пострадавшие, кто мог — на своих ногах, кто не мог — тех возили в инвалидных колясках или на каталках.

Саша снова пережил этот муторный приступ, именно здесь он Ольгу увидел… тело…

Скорее бы уже отсюда! Вот рвется, а ведь лежал, плевал в потолок. Кормили, поили. А за забором больницы прежняя собачья жизнь, грязь, нищета, что-то надо делать.

Может, и прав Прокопьич, зря ушел, служил бы где-то по распределению, глядишь, и не сократили бы. Профессия у него редкая, академию окончил с отличием. Еще и дипломы с соревнований по снайперской стрельбе получил. И все пошло прахом здесь, в Петербурге. Не надо было ему менять план родителей, сворачивать с намеченного пути. Мама, конечно, обижена. Это она еще и десятой доли всего не знает. Теперь догадается, достаточно увидеть в каких условиях они с Ольгой и Женечкой живут… жили.

— Саша! Ты чего тут сидишь? А я тебя на улице жду, — возник перед ним Игорь, вытянул из привычного жевания мысли «надо было, а если бы».

— Не знаю, я не подумал, что на улице. Извини.

— Поехали-поехали. Женя-то ждет! С утра нас с мамой на уши ставила: «Где папа, где папа». Любит тебя до безобразия. Славная девочка!

— Да, Женька хорошая у нас… у меня… Все привыкнуть не могу.

Игорь промолчал, кивнул только и сгреб пакет Минина.

— Давай, поехали. Дома и помянем, и поплачем.

А о чем плакать? Вот о чем?! Как ни искал в себе Минин тоски и боли по Ольге — не находил. Плохо! По любви ведь поженились. Он первое время в ослеплении был, сделал, как Ольга хотела, пытался свой бизнес начать, вернее, начал и успешно, вместе с Игорем они с академии так и держались. Но потом Игорь потянул Минина на периферию, там легче было раскрутиться, земля дешевая, власти гибкие. Сельсоветы кое-где оставались. В девяноста третьем, как частную собственность на землю объявили, многие бросали города, уходили в натурхозяйство, мини-фермы поднимали. Если на чем и можно было заработать и стабильно держаться, так это на жратве. Все остальное в стране с продуктовыми карточками — обесценилось. А Ольга наотрез отказалась уезжать из Питера и Минина не отпустила. К тому времени она уже беременна была.

Оставался еще криминал, теневой бизнес, бандитские группировки, почти армейская иерархия от низших братков к высшим. Вот где снайперские навыки ценились! На вес баксов. Александра приглашали «на работу», он отказывался. А бизнес его уже катился под гору, много было причин, главное с крышей не угадал. И честный был слишком. Ольга все чаще попрекала:

— Неужели ты никак не можешь себе применение найти? Одни пуговицы золотые? Учился же чему-то!

Вот тогда он в первый раз на Жене и сорвался. Не мог же Ольге сказать, что его в киллеры звали, что заказчики хорошо платят, что жизнь могла бы разом наладиться. Не мог… А Женю ударил. Подлец! На ребенке выместил…

Ольга виновата, что все так! Только она! Любовь-то куда же девалась? Или без красивой жизни на нет сошла? Ольга о выступлениях мечтала, скрипачкой она была хорошей, но не очень ей везло.

На конкурсах не пыталась играть, готовиться усиленно, за участие платить не хотела. Отучилась и думала получить красивую жизнь сразу. Все по каким-то тусовкам, по презентациям моталась. Там ее любили, приглашали часто. Красивая, яркая, в общении свободная, за словом в карман не лезет. Веселая она была — это да, любила посмеяться, пошутить. Иногда зло. Тем и врагов себе наживала.