— А как же я? — спросил герцог.

Отвернувшись, певица бросила с притворным равнодушием:

— В Англии много красивых женщин.

— Но ты же знаешь, Дория, что я люблю тебя.

— Я не уверена. Но может, когда я уеду, ты будешь по мне скучать! Ты будешь одинок без меня. Ты мог бы… ты мог бы даже последовать за мной.

— А это мысль, — одобрил герцог. — Да, это чертовски хорошая мысль. Нынче модно посещать Париж.

— Я думаю, — протянула синьорина, — если ты встретишься с Наполеоном, ты тоже его полюбишь. В нем есть… как вы говорите? — величие!

— Я поверю тебе на слово, — мрачно процедил герцог. — Значит, ты твердо решила меня покинуть?

— Нет, нет, я не хочу уезжать! — Она подошла к нему и обхватила руками за шею. — Я люблю тебя, о, мой красивый герцог. Скажи, что ты женишься на мне!

— Дория! Мы обсуждали это тысячу раз и во всех подробностях, — устало ответил он. — Ты прекрасно знаешь, что я не могу жениться без согласия опекунов, пока мне не исполнится двадцать семь лет.

— Но ты — герцог! Герцог! — вскричала Дория.

— Я весь в долгах, Дория, никто не знает этого лучше тебя. Если сейчас опекуны лишат меня содержания, кредиторы набросятся на меня, как свора гончих.

— Эти опекуны, кто они? — спросила итальянка.

— Кучка несговорчивых старых ворчунов, которых выбрал мой отец, дабы превратить мою жизнь в ад, — ответил герцог. — И, конечно, моя бабушка — вдовствующая герцогиня — одна из них.

Синьорина всплеснула руками.

— Ах! Она такая грозная. Ты знаешь, что она сделала, когда я в последний раз пела в Воксхолле?

— Нет, и что сделала моя бабушка?

— Старая леди сидела в ложе возле сцены. Когда я закончила мою самую страстную, мою самую трудную арию, она сказала так громко, на весь зал: «Хороший голос, но я слышала и лучше». Будь у меня нож, я бы ее убила!

В глазах герцога блеснула веселая искорка, но он постарался успокоить певицу:

— Моя бабушка — сама себе закон. По мне, твой голос восхитителен. А теперь давай забудем эту чепуху насчет твоего отъезда. Ты же знаешь, Дория, мне без тебя не жить.

— Это правда? — Итальянка запрокинула голову и испытующе посмотрела ему в лицо. — Я люблю тебя, я люблю тебя всем сердцем, но ты мучаешь меня! Если я останусь здесь, то умру от любви.

— Ты очень милая, Дория! — Герцог обнял ее и притянул к себе. Их губы встретились. Затем итальянка взяла его за руку и увлекла за собой в надушенную темноту соседней комнаты.

Прошел почти час, прежде чем герцог вышел на улицу и неторопливо зашагал туда, где ждал в тени его фаэтон с верным Фредди Фаррингдоном, который придерживал поводья.

— Ты чертовски долго, — укоризненно заметил он. — В лошадей словно бес вселился. Пришлось три раза объехать вокруг парка, чтобы они угомонились.

— Надеюсь, ты не ободрал краску с колес, — мрачно заметил герцог, садясь на место кучера и забирая у друга поводья.

— В другой раз, — заявил Фредди, — когда собираешься долго пробыть у своей дамы, бери с собой грума.

— Ты же знаешь, это невозможно. Не хватало еще, чтобы какой-то малый сидел позади нас и вытягивал шею, как жираф, навострив при этом уши.

Фредди кивнул:

— Тоже верно. Осторожность никогда не бывает лишней. Что сказала прекрасная Дория?

— Она упорнее, чем обычно, настаивает на свадьбе. Говорит, что, если я не женюсь на ней, она уедет во Францию. Уверяет, что Бонапарт ее оценит.

Фредди засмеялся:

— Ну наконец-то. Прямо так и сказала?

— Не совсем, — ответил герцог. — Были туманные угрозы и, конечно, предположение, что я мог бы последовать за ней.

— А ты что сказал?

— Да почти ничего. Сослался на опекунов и бабушку как на причину, по которой я не могу жениться еще по крайней мере один год.

— Интересно, что она сделает, — спокойно заметил Фредди.

— Мне тоже, — ответил герцог, искусно поворачивая лошадей в парк, где они ускорили шаг.

Несколько минут они ехали молча. Затем Фредди вновь заговорил:

— Она просила у тебя денег?

— Конечно, и весьма наглядно убеждала в их отсутствии! Приготовила мне бутылку какой-то ужасной дряни, которая называлась бренди, но почему-то сильно смахивала на крысиный яд. Бог знает, где она его достала.

— Да, граф знает, как заставить человека делать то, чего он делать не хочет, — пробормотал Фредди.

— Это напомнило мне… Я застал нашего друга графа делающим авансы той девушке из Йоркшира, которую бабушка притащила в дом.

— Меня это не удивляет, — заметил Фаррингдон. — Я слышал, у нее полно денег.

— Я тоже решил, что причина в этом. Что могло бы усложнить дело, верно?

— Не думаю. Если наш друг Пьер сможет заполучить наследницу, он так и сделает. Мне следовало предупредить девушку, чтобы она остерегалась его.

— Я предупредил, — мрачно заметил герцог, — а она на меня огрызнулась. Ты же знаешь этих женщин. Стоит им только сказать, что какой-то мужчина — повеса, как они тут же кинутся его защищать.

— Если Клеона — порядочная девушка, она его быстро раскусит. Но все-таки я бы не хотел, чтобы твоя сестра — или кем там она тебе приходится — путалась с таким мерзавцем.

— Она мне не сестра, черт побери! — вскипел герцог. — Я был единственным ребенком! Моя приемная бабушка хочет, чтобы я на ней женился.

— Женился? На ней? — Фредерик удивился до глубины души. — На простушке из Йоркшира? Но зачем?

— Вдовствующая герцогиня уверена, что мои карманы пусты, — спокойно объяснил герцог. — Она пытается заново их наполнить. К сожалению, все не так просто, Фредди. Бабушка гордится мной, Линком, моими горностаями и короной. В сущности, мое положение значит для нее больше всего на свете.

— Так вот откуда ветер дует? — протянул Фредди.

— Из-за этого я чувствую себя последней скотиной, — с яростью проговорил герцог.

Он хлестнул лошадей, и те понеслись галопом. Когда же их снова удалось сдержать, Фредди Фаррингдону уже не было смысла отвечать на последнюю реплику друга.

Однако позже тем же вечером, сопровождая Клеону и герцогиню на обед и бал у леди Джерси, Фредди вспомнил слова герцога. Он как раз вышел из столовой и увидел девушку и графа, которые беседовали, сидя на атласном диване в укромной нише бального зала.

Фредди совсем недавно оставил Клеону танцевать с жирным и напыщенным графом Бридлингтоном и, считая, что заслужил право на несколько свободных минут, отвел одну старую кокетку поужинать. И вот теперь, вернувшись, с досадой увидел, что девушка очарована разговором с человеком, о котором он частенько говорил своим близким друзьям, как о мерзавце из мерзавцев. Но по причинам, которые Фредди не собирался разглашать, он всегда держался с графом вежливо и даже дружелюбно. Он и сейчас выдавил улыбку, подошел к французу и хлопнул его по плечу.

— Очень любезно с твоей стороны присмотреть за мисс Клеоной. Это же ее первый бал. Она мало с кем знакома.

— После сегодняшнего вечера все изменится, — отозвался граф. — Мисс Клеона пользуется succes fou 22. Всего несколько минут назад герцогиня сказала мне, что приглашения так и сыплются.

Клеона сжала руки и подняла на Фредди Фаррингдона сияющие глаза.

— Разве это не чудесно? — спросила она. — Леди Блессинггон пригласила меня пообедать с ней завтра вечером, а княгиня фон Ливен обещала мне свое особое покровительство у Олмака! Больше того, герцогиня думает, что сможет взять меня в среду в Кларенс-Хаус. Мне больше всего на свете хочется попасть туда.

— О Боже, не говорите так, пока не увидите, — торопливо вмешался Фредди. — Принц дал себе волю, и большинство людей выходят оттуда, шатаясь, ослепленные цветом и блеском.

— А я уверена, что там будет красиво, — возразила Клеона. — Вы просто завидуете тем, кто думает о чем-то новом или делает что-то не так, как делалось всегда. Хотелось бы, однако, чтобы его королевское высочество заплатил рабочим. Я слышала, они не получили и четверти от причитающейся им платы.

Фредди кашлянул, оглянулся по сторонам и торопливо проговорил:

— Знаете, вы не должны говорить подобные вещи. Во всяком случае, открыто.

— Да, действительно, — подтвердил граф и добавил с улыбкой: — Не то вас заточат в Тауэр, и представьте тогда, как опустеет наша жизнь без вас.

— Простите, — смутилась Клеона. — Вы полагаете, неосторожно говорить о принце? Я думала, все знают о его долгах. Об этом судачат даже в нашей глуши в Йоркшире.

— Конечно, нам об этом известно, — отметил Фредди. — Принц должен тысячи, а король не намерен платить. Но никогда не знаешь, кто может вас услышать и передать ваши слова. Это было бы весьма опасно, а, граф?

— Да, конечно, — согласился граф. — Мисс Клеона должна придерживать свой прелестный язычок.

— В Лондоне вы скоро узнаете, — изрек Фредди слегка нравоучительно, — что сказанное в одной гостиной с молниеносной быстротой распространяется по полудюжине других гостиных, пока не доберется до Китайской комнаты в Кларенс-Хаус. Дело не в том, что у стен есть уши, мисс Клеона. Главное, что они есть у людей, у которых есть и рты, чтобы пересказывать услышанное.

Граф засмеялся неприятным смехом.

— Если вы намекаете на то, что я сплетничаю, мистер Фаррингдон, то вы правы. Но я никогда не повторил бы ничего, что не было бы лестным для этого очаровательного, восхитительного создания, которое только что появилось среди нас. — Он поднес ее руку в перчатке к губам и встал. — Я навещу вас завтра. А сейчас пойду спрошу вашу бабушку, какое время будет удобно для вас обеих.

Граф снова поцеловал ей руку и ушел. Провожая его взглядом, Фредди вынужден был с раздражением признать, что француз выглядит изумительно элегантным в сюртуке из лазурного атласа, сшитом, должно быть, самим великим Щульцем.