— Прости, не понял?

— Можно подумать, это я поколотила фотографа из «Карперс»!

— Будь вы на моем месте, думаю, тот фотограф вообще не ушел бы живым.

Сидни улыбнулась.

— Может, ты и прав. Ну да ладно… Рианнон пришла помочь одному солдату-южанину, у которого нагноилась рана на ноге.

— Ей удалось избежать ампутации?

— Какой ты догадливый. Ладно, Джулиан, все это присказка. Теперь о деле.

— Так-так…

— Как мы будем вытаскивать тебя отсюда?

— Меня не надо вытаскивать, Сидни. Хватит с тебя переживаний и риска.

— Погоди…

— Нет, это ты погоди! Ты поклялась своему мужу, что оставишь свои занятия.

— Да, но это же совсем другое!

Он взял ее руки в свои.

— Нет, Сидни, это тоже самое. Не волнуйся за меня. Я думаю, рано или поздно Йен добьется, что меня обменяют.

Сидни покачала головой.

— На это мало надежды. Будь реалистом. Янки сейчас на коне. Они выиграли сражение при Геттисберге. Между прочим, в Вашингтоне поговаривают, что в войне наступил перелом. Это раньше они так любезничали с нашим братом мятежником, теперь же великодушия от них ждать не стоит. Они считают, что у южан больше нет серьезных сил для сопротивления. Виксберг пал, и теперь они в любой момент могут задушить нас при Миссисипи. Джулиан…

— Сидни, я очень прошу тебя, не пытайся что-то для меня делать. Это слишком опасно.

— Ты боишься, что на меня рассердится Джесс?

— Не в этом дело. Он стал твоим мужем, взял на себя ответственность за тебя. Теперь ему придется отвечать за какую-нибудь твою глупость или нарушение данного обещания. Разве это справедливо?

— Не забывай, как он сам поступил со мной. Во всяком случае, я об этом еще не забыла!

— А что ему оставалось делать? Он янки, а ты шпионила на южан. Он не мог смотреть на это сквозь пальцы.

— Если бы он по-настоящему любил… — Что-что-что?

Она покраснела.

— Если бы он был действительно неравнодушен ко мне, он бы меня ни за что не арестовал.

Джулиан всплеснул руками.

— Сидни, идет война!

— Я хочу домой.

— Но ты вышла замуж за янки!

— Я ему обещала не шпионить, но по поводу возвращения в Ричмонд у нас разговора не было. Я помогу тебе бежать, но отправлюсь домой вместе с тобой.

— Сидни, это очень опасно. Если мы попадемся, тебе несдобровать. Вспомни про побег Джерома.

Она покачала головой.

— Это совсем другой случай, ты даже не сравнивай. Джером — контрабандист. Янки ненавидят его, потому что Он десятки раз оставлял их в дураках. К тебе же они относятся с уважением. Ты многих из них спас от смерти, а они помнят добро.

— И все же прошу тебя: не лезь в это дело. Мне поможет Йен. Он обещал.

— А что он может-то, Господи? Придет по начальству, так, мол, и так, у вас в тюрьме сидит мой брат, выпустите его на свободу! Так, что ли?

Джулиан пожал плечами:

— Я не знаю… Он что-нибудь придумает.

— Может, придумает. А может, и нет.

— А ты что предлагаешь?

— У меня есть четкий план.

— Какая-нибудь очередная авантюра…

— Нет, дорогой, этот план уже претворялся в жизнь, и не раз!

— Можешь не продолжать. Сразу говорю, что облачаться в женское платье я не стану.

Сидни топнула ножкой.

— Да нет же! Никто и не будет тебя заставлять это делать. К тому же здесь подобные номера уже не пройдут.

— Что же тогда?

— Гроб.

— Прошу прощения?..

— Я сказала — гроб. Когда отсюда будут вывозить очередную партию умерших арестантов, тебя вывезут вместе с ними. Несколько заключенных уже бежали таким способом, и все прошло гладко. Ты знаешь лучше меня, что отсюда чуть не каждую неделю увозят по двадцать — тридцать человек.

Джулиан уже хотел что-то возразить, но в последний момент передумал.

А что… это, пожалуй, идея.

После Геттисберга в тюрьму свозили множество тяжелораненых, и почти все они через несколько дней умирали. За вывозом мертвых никто строго не следил, их было слишком много. Недостатка в гробах не наблюдалось, один лишний никто и не заметит. А Йен… он, конечно, сделает все, что в его силах, но сколько времени это займет? И получится ли?..

Пока они молча смотрели друг на друга, в тюремной церкви зазвонил колокол. Арестанты собирались на очередную панихиду. Опять кто-то умер… и не один… столяры утром стучали молотками… В тюремном чулане появилось еще несколько новеньких гробов…

Гробы…

Дорога домой.


Рианнон была в курсе всех планов военного командования северян. После сражения при Геттисберге новостей поступало очень много, гигантская армия пришла в движение, и Рианнон знала обо всем благодаря словоохотливому генералу Маги.

В первые дни она очень много работала. Раненые продолжали поступать, операция шла за операцией, перевязка за перевязкой.

И все-таки чем дальше по времени отодвигалась страшная бойня при Геттисберге, тем спокойнее становилась жизнь в стане северян.

Генерал Маги стал чаще появляться в госпитале и почти всегда наведывался к Рианнон. Вечерние часы они проводили в долгих разговорах обо всем, но чаще всего — о войне. Генерал доверял Рианнон и делился с ней буквально всей информацией, которой располагал. Маги разделял мнение тех, кто требовал догнать полуразбитую армию мятежников и нанести ей наконец окончательное поражение. По данным разведки, мятежники потешались над трусостью и нерешительностью своих врагов, которые до сих пор не предприняли никаких попыток развить успех, достигнутый при Геттисберге.

Война давно всем надоела.

К концу июля войска генерала Маги пришли в движение. Рианнон оказалась в Виргинии. Начались первые после долгого перерыва боевые столкновения с мятежниками. Днем Рианнон работала не покладая рук в полевом госпитале, а ночами лежала в своей палатке с открытыми глазами, боясь заснуть и проснуться в холодном поту от нового кошмара.

С Джессом Холстоном они расстались еще в Геттисберге. Он уже выздоравливал и сказал ей, что со временем либо догонит свою кавалерийскую часть, либо — что было вероятнее — вернется в Вашингтон. Рианнон написала обстоятельное письмо Сидни, в котором рассказала о Холстоне и попросила сообщить ей что-нибудь о Джулиане, но ответа так и не дождалась.

Насколько она знала, муж содержался в Старом Капитолии и лечил раненых из числа арестантов. Йен, заехавший к ней в госпиталь, сказал, что обмен удастся организовать — если вообще удастся — не раньше осени. Рианнон надеялась на то, что Джулиан наберется терпения и не совершит до этого времени какую-нибудь глупость.

В середине сентября она стала часто видеть во сне ребенка. По утрам она не могла вспомнить весь сон полностью, а лишь его обрывки, не связанные между собой. Ребенку — мальчику — на вид было не больше полутора лет, но лица его Рианнон вспомнить никак не могла. Он только-только начинал ходить и медленно топал вперед, держась одной ручкой за забор. А позади него… рвались пушечные ядра. Небо выглядело причудливо-темным на фоне заходящего солнца, неестественным, словно намалеванным на картине легкого на руку художника. Отовсюду слышались мужские возгласы, дико ржали кони… И вновь она видела Джулиана, который, пригибаясь, бежал по луговине, где вповалку лежали раненые и павшие…

Однажды она проснулась ночью в холодном поту, но уже через мгновение возблагодарила Бога за это пробуждение, ибо оно избавило ее от продолжения кошмара. Днем Рианнон пыталась осмыслить свой сон, но он как будто не нес в себе никакой информации, никакого предостережения. И она не знала, что ей делать.

Джулиан по-прежнему сидел в Старом Капитолии. Значит, он жив и в безопасности, а большего ей и не надо было знать.

Вдруг она вздрогнула и приложила ладонь к животу. Ей показалось, что ребенок шевельнулся. Может, почудилось?.. Нет, движение повторилось снова и снова. Губы Рианнон тронула счастливая улыбка, а глаза наполнились слезами. Шла война, со всех сторон ее окружали смерть и страдания, но посреди этого ужасного черного хаоса зарождалась новая маленькая жизнь. И это было великое утешение…

Джулиан, конечно, продолжал злиться на нее за свое пленение. Но по крайней мере он жив. И какие бы чувства он к ней ни испытывал, Рианнон знала, что, когда все это закончится, у ее малыша будет отец. Пусть он пока сидит в тюрьме, пусть. В тюрьме плохо, неуютно, но там не свистят над ухом пули и земля не содрогается от разрывов, а это главное…

Наутро она невольно прислушалась к разговору двух раненых.

— Сидим здесь, ждем у моря погоды, а Ли тем временем неторопливо приходит в себя, — жаловался своему приятелю сержант с раздробленной голенью.

— Если бы вместо генералов войну вели рядовые, от мятежников давно бы уже и следа не осталось, — согласился с сержантом лежавший на соседней кровати рядовой, выздоравливавший после контузии.

— Геттисберг, Виксберг… Нельзя на этом останавливаться! Кстати, ты знаешь, что наши сцапали наконец эту красотку Бель-Бойд и посадили в Старый Капитолий?

— Уверен, что надолго она там не задержится. Тебе доводилось видеть эту женщину? О… это, брат, сон! Она и раньше попадала в плен, но всегда выходила сухой из воды. С такой внешностью легко добыть себе свободу!

— Благодаря газетчикам о них сейчас только и говорят в Вашингтоне.

— О них?

— Ну да, о ней и этом враче-мятежнике… как его… Маккензи! Уже в тюрьме красотку свалила лихорадка, а он выходил ее как малого ребенка. О, не сомневаюсь, что она его за это отблагодарила!

Солдаты расхохотались.

Рианнон молча допила кофе, поднялась и удалилась в свою палатку. Ее трясло от… ревности. Она никогда не видела Бель-Бойд, но не сомневалась в том, что та очень красива. О ней знали все и на Юге, и на Севере. А теперь она в тюрьме. Вместе с Джулианом. И они так или иначе сблизились. А Джулиан… хоть он и женился на ней, но по-прежнему ненавидел. Ибо она уже столько раз его предавала…

Ничего! Пусть! Главное, что он жив и в безопасности.