Хизер Грэм - Любовь в огне

Сон…

Она знала, что всего этого нет на самом деле, знала, что спит. И все же ей было страшно. Сражение стояло у нее перед глазами как наяву, она вдыхала тяжелый от пороховой гари воздух, до ушей доносились истошные крики, то и дело вырывавшиеся из общей какофонии звуков. Ей все виделось настолько отчетливо, словно она стояла на возвышающемся над полем холме. Ветер разметал волосы, а перед глазами разворачивалась жуткая человеческая бойня.

Когда-то здесь шуршала кукуруза без конца и края. Налитые початки мерно колыхались под легким ветерком, весело кланялись летнему солнцу. Сейчас это место стало неузнаваемым. Кукурузу вырубили, содрали по живому до голой земли, как до мяса. Вместо золотистых раскачивающихся волн повсюду зияли черные дыры, между которыми по небу плыли почти столь же черные низкие облака, пропитанные вонючим пороховым дымом. Воздух вокруг вспыхивал от пушечных взрывов и ружейных выстрелов, все кровоточило и надрывалось от боли и страданий. Братья, отцы и дети, близкие друзья и добрые соседи, поклонявшиеся одному Богу и говорившие на одном языке, без всякой жалости рвали друг друга на части, убивали, уничтожали. Синие и серые мундиры стали одного цвета — грязи и смерти. Погибшие и раненые лежали вперемежку, и уже нельзя было понять, кто из них кто.

От негодования в груди у нее клокотало. Ей хотелось топнуть ногой и крикнуть так, чтобы все услышали и обернулись, чтобы перестали сеять смерть вокруг себя. Но она не могла произнести ни звука. Ей дано было только смотреть на весь этот ужас и переживать его вновь и вновь.

В стороне пролегала неровная сельская дорога, по которой двигалась цепочка солдат. Дорога вела к пологой возвышенности с венчающей ее маленькой церковкой. Солдаты бежали туда, чтобы превратить ее в опорный пункт своей обороны. Вел их молодой капитан, его светлые волосы пропитались дымом и гарью. Он что-то крикнул, и до нее донесся его зычный голос. Махнув подчиненным рукой, чтобы не отставали, он первым вступил на открытый холм. Вокруг свистели пули, но это не могло его остановить. Его люди долго прятались за каменной оградой, но наконец откликнулись на призыв командира и присоединились к нему. Капитан стоял, повернувшись к ней спиной, его силуэт то и дело закрывали клубы дыма, и она никак не могла разглядеть его лицо. Но ей и не нужно было. Она и так знала каждую его черточку…

Капитан обернулся. Один из его солдат корчился на земле, сраженный пулей или взрывом. Она знала, что будет дальше. Ей не хотелось этого видеть, но она ничего не могла поделать. Капитан что-то крикнул остальным, укрывшимся за церковью, а сам бросился назад, к раненому.

Опять под пули…

Она вновь прокляла себя за немоту. Ей отчаянно хотелось остановить его, предостеречь. И опять она не смогла выдавить из себя ни звука, но ей показалось, что на какое-то мгновение он заколебался, словно натолкнулся на невидимую преграду, словно услышал некий зов в своем сердце. Но нет. Даже если бы случилось чудо и он действительно ее услышал, она все равно не смогла бы удержать его. Он не мог бросить раненого солдата одного на поле боя, ибо после этого ему не было бы места на земле.

Низко пригибаясь, зигзагами он стал возвращаться по открытому пространству к тому месту, где лежал его подчиненный. Тот уже затих и не подавал признаков жизни, но капитан не сбавлял шага. Он был все ближе и ближе к своему солдату… И тут она увидела, как его настигла пуля. Точнее, поняла это по тому, как внезапно он остановился. Стреляли в спину, и пуля попала в шею у самого основания черепа. Ранение было смертельным.

На одно неуловимое мгновение время для него остановилось, и перед глазами пролетела вся жизнь. Губы его шевельнулись, он беззвучно произнес ее имя. Прежде чем глаза затуманились, он успел увидеть темное небо и малиновое заходящее солнце. Горизонт стал пропадать, тела павших слились с черной землей, яркие краски в последний раз сверкнули перед ним и погасли. Он упал лицом вперед, и вокруг него сомкнулась мгла…

Она зажмурилась, пытаясь проснуться. Этот сон отнимал слишком много сил, заставлял страдать. Хуже всего то, что он не отпускал ее, а являлся вновь и вновь. Она переживала его настолько остро, словно все это было взаправду. Почему? Почему кошмар не исчезает, ведь это все прошлое, прошлое, прошлое… Всего этого нет, как нет и его, Ричарда…

Картинка поменялась, и перед глазами вспыхнула новая, похожая. Начался другой сон.

Она снова стояла на холме, но вокруг раскинулась другая местность, все изменилось, в том числе и люди, их было больше, они накатывались живыми волнами. Но суть осталась та же. Тот же тяжелый, пропитанный порохом и пылью воздух. Такое же поле, на котором кипело сражение. Те же страшные звуки взрывов и ружейных залпов, от которых закладывало уши. Те же истошные крики. Многоголосый вопль, разносившийся по всей округе. Только в нем уже не было боли, отчаяния и страха смерти, в нем слышались бездумная отвага, охотничий азарт, горделивое и агрессивное упрямство. Мятежники шли в атаку. Их дело умирало, но они не желали этого признавать.

Она увидела всадника. Взрывной волной его сбросило с лошади и отшвырнуло далеко в сторону. Приподнявшись на локтях, он ошалело огляделся по сторонам, помотал головой, затем поднялся на ноги, весь покрытый пылью. Покачиваясь из стороны в сторону, он побрел назад, призывая к себе своих людей. Вокруг лежало много раненых и убитых, и он лично проверял каждого. Этот офицер, так же как и Ричард, пытался уклоняться от сыпавшейся на него отовсюду земли, поднятой взрывами, пригибался и находился в постоянном движении. Не обращая внимания на непрерывный свист пуль, он быстро перемещался от одного раненого к другому и умело руководил действиями своих подчиненных. Одному солдату он наложил на руку жгут, другого приказал немедленно унести с поля боя, третьему закрыл глаза… Господи, вокруг было столько растерзанных человеческих тел!

Атака ушла вперед, но работы по-прежнему хватало. Врач и санитары трудились под пулями. До их слуха доносились страшные звуки рукопашной схватки — те из мятежников, кто сумел выйти живым из-под лавины огня, добежали до вражеских позиций, и теперь оттуда слышались крики, одиночные выстрелы и металлический звон сталкивающихся в воздухе сабель.

А тем временем врача постигла та же участь, что и Ричарда.

И она снова увидела это. Все произошло почти так же. Пуля попала сзади в голову, человек дернулся и замер как вкопанный. Она встретила его взгляд. Он был врачом и сразу понял, что ранение смертельно. А потом стал ничком падать на землю…

Пэдди Макдугал умирал.

Джулиан Маккензи придерживал рукой старого друга, безвольно лежавшего поперек седла на тощей кляче, которую и конем-то назвать не поворачивался язык. У Джулиана было скверно на душе. Он понимал, что, если в самое ближайшее время не отыщет подходящего места, где можно как следует обработать рану Пэдди, тот, вне всякого сомнения, умрет от потери крови. Маленький отряд вольнонаемных стрелков, возглавляемый им, врачом — якобы нонкомбатантомnote 1, — изнемогал от усталости. Уходя от погони, они намеренно держались подальше от своего лагеря, но теперь, спустя несколько дней, потеряли из виду не только янки, но и окончательно заблудились.

— Сэр, смотрите! — крикнул рядовой Джим Джонс. — Дом!

Солнце клонилось к горизонту и отбрасывало на землю причудливые разноцветные тени. Эта окраска вкупе с летним предвечерним туманом придавала почти сказочный вид усадьбе, показавшейся впереди, и окружавшему ее сосновому лесу. Дорога к дому заросла бурьяном, да и сам он, несмотря на внушительный вид, производил унылое впечатление. Сад перед домом одичал. Казалось, здесь давно уже никто не живет.

— Слава Богу! — прошептал Джулиан, внимательно вглядываясь вдаль. — Будем считать, что нам крупно повезло. Отнесем туда Пэдди и передохнем сами. Похоже, дом заброшен. Надеюсь, мы отыщем здесь какую-нибудь пищу и воду.

— Подождите, сэр! Господин полковник, стойте же!

Джулиан остановил коня и обернулся. К нему подъехал Лайам Мерфи, восемнадцатилетний юноша, самый молодой и неопытный из всего отряда. Джулиан увидел, что на него обращены все взоры. Господин полковник… Он усмехнулся про себя. Видно, они забыли о том, что он всего лишь врач и никогда не обучался военному искусству. Можно подумать, это он, а не его брат Йен окончил Вест-Пойнтnote 2. Он-то как раз бегал на медицинские курсы, где нет ни полковников, ни рядовых…

Но Мерфи не ошибся. За годы войны Джулиан воспитал в себе жесткость характера, умение принимать ответственные решения, разрабатывать планы отступления с поля боя, ему не раз приходилось заменять в сражениях убитых офицеров и самому отдавать команды. Можно сказать, он даже привык к этому. Неудивительно, что ополченцы называли его полковником.

Джулиан принял участие уже в стольких сражениях, что порой сам не знал, чего он сделал больше — погубил чужих жизней или спас. Ночью, когда выпадала редкая минутка сомкнуть веки, его неизменно мучило ощущение вины. Но с наступлением дня угрызения совести уступали место инстинкту самосохранения, который нашептывал: если ты не убьешь, убьют тебя…