Миссис Софи и кузину Милдред не пришлось долго уговаривать остаться на празднества. Однако мистер Стодарт с искренним сожалением заявил, что непременно должен вернуться в контору. Мейбл и Бушрод получили телеграмму от архитектора, где сообщалось, что в Амальфи придется пожертвовать одной из гостевых спален, если его клиентам угодно иметь гардеробные. Еще архитектор по-прежнему настаивает на сохранении размера и формы бывшего дома, однако он не может взять на себя ответственность за это, не посоветовавшись с клиентами и не получив их одобрения. Поэтому трое из гостивших в Синди Лу уехали, но при подобных обстоятельствах никаких обид не было. К тому же Клайд тайно признался себе, что его и в самом деле искренне радует присутствие двух старушек и он будет очень сожалеть, когда они уедут. Ведь уже несколько раз миссис Софи говорила, что им с кузиной Милдред надо бы вернуться в Виргинию, но каждый раз Клайд уговаривал ее подождать до тех пор, пока погода не изменится к лучшему. Погода не улучшалась до февраля, и однажды Клайд нехотя вручил миссис Софи газету с кричащим заголовком, крупными буквами сообщавшим о том, что в Гаванском порту затонул «Мэн»[3]. На это старая дама ответила, что теперь ей действительно пора домой.

— Это означает, что будет война, Клайд. Если это произойдет… вернее, когда это произойдет… виргинцы немедленно предложат свои услуги правительству. Так по меньшей мере этот конфликт может стать неприятностью, способной неожиданно обернуться благом. Конечно, это откроет новые раны, но и затянет те старые, которые намного хуже. Вы обнаружите очень много уцелевших в армии конфедератов, состязающихся друг с другом, чтобы заверить президента Мак-Кинли в поддержке. И вы найдете там сыновей тех мужчин, что погибли за Дело, проигранное заранее[4]. Безусловно, среди первых будет Бушрод. Мне нельзя находиться вне плантации, когда он уедет.


Первое же письмо от миссис Софи, полученное Клайдом после ее отъезда в Сорренто, подтверждало правильность ее предположения. Бушроду удалось поступить в добровольческую кавалерию под командованием генерала Джозефа Уилера[5], который был другом его отца и деда. Вскоре в Тампу к нему приехала Мейбл, она явно наслаждалась ситуацией, сидя в кресле-качалке на веранде отеля «Тампа Бэй», выпивая огромное количество чая со льдом в беспрестанной болтовне с женами, матерями и сестрами других добровольцев. Когда кавалерия поднималась на борт парохода, отправляющегося на Кубу, она помахала на прощание мокрым носовым платочком и возвратилась в Амальфи. Бушрод вошел в число нескольких, избранных «Воинственным Джо», и сопровождал его, когда отважный генерал, пробравшись сквозь бушующие буруны к берегу, наконец высадился в Дайкири[6]; потом Бушрод вместе с Уилером ходил в разведывательный рейд в глубь побережья. После того как стало очевидно, что позиция, предписанная генералом Шефтером для добровольческой кавалерии, возможно, будет последней в их жизни, Бушрод оказался одним из тех офицеров, выразивших вслух свое недовольство и предпринявших маневр, впоследствии названный «единственным в своем роде в военных анналах». В этой операции Уилер, взявший с собой тысячу человек и окруженный с флангов людьми генерала Доусона, спровоцировал бой с испанскими войсками. Отчаянность этой акции не уступала риску и полностью скомпенсировалась за счет ее успеха, поэтому каждый ее участник был объявлен героем.


С приближением лета Мейбл все больше и больше волновалась. Бушрода отметили в приказе за выдающуюся храбрость, проявленную под вражеским огнем, и Мейбл начинала мысленно представлять себе, как президент награждает его Медалью Конгресса, а она стоит рядом с супругом. Бушрод легко ранен в плечо, и она укладывает его в постель, где он пролежит несколько дней.

Наконец война кончилась, и Мейбл, как и сотни других истерических женщин, устремилась в лагерь Мохок встречать возвратившегося героя. Этот приезд женщин добавил головной боли генералу Уилеру. Ведь условия в лагере были отвратительными; воды почти не было, не говоря уже о страшной антисанитарии, обычных болезнях и неудобствах. Энтузиазм Мейбл сменился злобой и всяческими выпадами. И с минимальной задержкой она «освободила» своего героя от армии Соединенных Штатов. Никогда, заявила она, никогда она не согласится на его отъезд из Амальфи! Наконец он возвратился в дом своих предков, который Мейбл сделала для него как можно красивее и держала неприкосновенным до его приезда. Ведь остаток жизни они будут жить здесь в мире и согласии, свято поддерживая незыблемые традиции прошлого и играя надлежащую роль среди местного джентри.

К несчастью, Бушрод совершенно не разделял взглядов своей добродетельной супруги. Ее энтузиазм скорее раздражал, нежели стимулировал его; к тому же суматоха, связанная с его прибытием, не спадала и стала надоедать ему, посему он вздохнул с облегчением, получив от генерала Уилера приглашение сопровождать его в инспекционной поездке на Юг, которая включала в себя ряд торжеств. А еще больше он обрадовался возможности позже отправиться с генералом на Манилу. Итак, Мейбл в одиночестве встречала новое столетие, ибо миссис Софи жила не с ней, а Бушрод возвратился с Филиппин лишь спустя месяц. Затем, побыв в Виргинии только для того, чтобы удостовериться, что все в имении в полном порядке, Бушрод снова уехал, отправившись еще на ряд торжеств, которые в конце концов привели его в Новый Орлеан.

Естественно, прибыв в Новый Орлеан, он счел нужным заглянуть в Синди Лу. Клайд быстро узнал об этом и принял пасынка. Но одна неделя сменялась другой, а Бушрод, похоже, и не думал уезжать. Видимо, ему нравилось находиться здесь, и Клайд стал задумываться, почему Бушроду так понравилась провинциальная жизнь Луизианы, если всем известно, что сельская жизнь в Виргинии ему скучна. Однако Клайд не очень долго ломал голову над этой загадкой, и в большей мере оттого, что в данный момент занимался ликвидацией судоходной компании «С&L».

* * *

Покончив с последними формальностями, связанными с ликвидацией компании, Клайд вернулся в Синди Лу из Нового Орлеана в состоянии ужасной усталости и подавленности. Разумеется, сейчас компания была уже не та, что раньше. Они с Люси быстро осуществили свое решение продать все баржи и буксиры и ограничились только тем, что фрахтовали пароходы в сезон перевозки хлопка. Эти сезонные «возрождения» их пароходства оплачивали расходы на так называемый офис в задней части здания на улице Св. Петра, где сидел старенький, сгорбленный бухгалтер, который выполнял также роль управляющего, ревизора и привратника. Даже когда железные дороги угрожали сожрать их маленький бизнес по перевозке хлопка, все равно у них оставался договор с несколькими плантаторами, и в тяжелые времена они с Люси имели достаточный доход, чтобы обеспечить кое-какое особенное угощение по случаю годовщины их свадьбы. После смерти Люси Клайд отложил приличную сумму на образование Ларри, причем он откладывал ее в один и тот же день, ежегодно. Однако прибыль от пароходной компании сейчас приближалась почти к нулевой отметке, и, хотя плантация давала денег достаточно, чтобы у него не было повода отказаться от этой устоявшейся традиции, все равно Клайд больше не мог делать вид, что эти деньги идут от доживающей свой век компании. В каком-то смысле он понимал, что именно флаг компании был памятником Люси, хотя он развевался лишь в короткие периоды осени, и он был очень привязан к компании, с тех пор как она стала единственной собственностью, которой они по луизианским законам владели с Люси совместно. Но все сильнее Клайд ощущал, что уже способен с надеждой взглянуть в будущее, а не только с печалью вспоминать прошлое. Война окончилась, наступил мир, и все вступили не только в новый год, но и в новое столетие. Так неужели лучше навечно закрыться в задней комнате, фанатически веря, что когда-то эта закрытая дверь откроется вновь?

Возвращаясь из города в Синди Лу, Клайд твердил себе, что на этот вопрос существует единственный ответ. Надо думать о будущем, а не ждать у моря погоды. Он поступил мудро, и Люси, будь она сейчас с ним, первая посоветовала бы ему поступить так. Добравшись наконец домой и окунувшись в бурные радостные объятия Ларри, он вышел на галерею, как теперь всегда делал перед сном, и долго всматривался в якорные огни, мерцающие на Люси Бачелор. Они показались ему тусклыми. Возможно, ему просто показалось… надо утром поговорить об этом с Джеком, но сейчас он не мог поверить, что что-то на самом деле скверно.

По его распоряжению вечернюю еду для Ларри не стали задерживать, дожидаясь, когда Клайд вернется. И Тьюди, накормив малыша, положила его в кровать. Бушрод, как обычно, отсутствовал. Он отправился на соседнюю плантацию, где огромный музыкальный ящик, сменивший теперь негритянский оркестр, будет играть танцевальные мелодии и где Бушрод станет знаменитостью вечера. Однако Бушрод не закрыл двери в свою комнату и, по-видимому, забыл закрыть окно, поскольку образовался сквозняк и холодный воздух проникал в вестибюль. Взяв лампу, Клайд вошел в пустую спальню пасынка с одной лишь мыслью — обнаружить источник сквозняка и положить ему конец.

Но, оказавшись внутри, он остановился и осмотрелся вокруг. В комнате был жуткий беспорядок. Закрыв окно и поставив лампу, Клайд стал почти машинально собирать разбросанную одежду. Тут его внимание привлек прямоугольный сверток в коричневатой оберточной бумаге, перевязанный белой веревкой и с наклеенной на нем синей этикеткой. Сверток лежал на столе в центре комнаты. Форма свертка показалась Клайду очень знакомой, хотя он не сразу понял, что это такое. Рассеянно он поднял сверток и внимательно прочитал этикетку.

Компания «Самая последняя новинка», — прочитал он с отвращением и дикой яростью и, трясущимися от злобы пальцами развязав веревку, развернул бумагу. Перед его взором предстало две дюжины карточных колод… точно таких же, какие он извлекал ловким мановением руки много раз и много лет назад в дружеской игре, протекавшей в комнатах отдыха джентльменов на плавучих кораблях.