Именно последние строки письма и подстегнули Клайда незамедлительно отправиться в Сорренто. Вообще-то его вовсе не интересовала малышка, он просто был склонен верить в ее очарование, как в очарование любого другого ребенка, безумно обожаемого матерью, считающей, что ее дитя самое красивое на свете. Когда Клайда ввели в гостиную, он увидел Кэри в колыбельке, стоящей рядом со стулом матери. За спиной девочки была подоткнута подушка, хотя Кэри уже могла обходиться и без нее. При этом она, раскачиваясь из стороны в сторону, что-то тихо мурлыкала. Ее чудесно вылепленная головка в мягких завитках волос сияла, как будто увитая золотыми нитями, а голубые глаза блестели в какой-то тайной детской радости. Вместо противного, неприятного ребенка, которого ожидал увидеть Клайд, он обнаружил очаровательное создание. Заметив, что он смотрит на нее, девочка рассмеялась и протянула к нему свои пухленькие, как у херувимчика, ручки, желая, чтобы он взял ее к себе на колени. С этой секунды он и стал ее рабом…

В тот же день Клайд сделал Люси предложение. Он знал, что, по всем стандартным условностям, оно последовало слишком рано, и также понимал, что кому-то его сватовство может показаться дерзостью и самонадеянностью. Но не дерзил же он, предлагая ей пищу, так что вряд ли нужно считать дерзостью предложение безопасности ей и ее детям, с вечной любовью в придачу.

Она выслушала его очень серьезно, с учтивостью и вниманием, которые проявила бы, попроси он ее и о чем-либо другом. Кэри была с ними в комнате все это время, и, когда малышка начала проявлять признаки беспокойства, Люси взяла ее на руки и стала успокаивать. Затем снова опустила в колыбельку, где девочка свернулась уютным клубочком и заснула, а молодая мать посмотрела на Клайда поверх колыбели со спящим ребенком и проговорила:

— Я предполагала, что вы попросите меня выйти за вас замуж. И ваше предложение очень большая честь для меня!

Ее серьезный голос показался ему музыкой.

— Очень большая честь? — переспросил он удивленно.

— Да, разумеется. Любая женщина бывает польщена, когда достойный человек предлагает ей стать его женой, хозяйкой его дома, предлагает носить его имя и…

Тут она впервые зарделась и замолчала.

— Вы же не знаете, достойный я человек или нет, — импульсивно произнес он. — И я не могу предложить вам фамилию, подобную Кэри или Пейдж. Я еще почти ничего вам о себе не рассказывал. А должен бы. Вы имеете право все знать обо мне.

— Позднее, если мы оба решим, что лучшее для нас — это пожениться, я обо всем узнаю, — сказала она. — Однако вы перебили меня… вернее, я сама запнулась. А я хотела сказать, что любой женщине польстит, если достойный человек предлагает ей стать его женой, хозяйкой его дома, предлагает носить его имя… и быть матерью его детей. Потом я остановилась, поскольку собралась кое-что добавить к сказанному, а это сообщение не очень для меня приятно. Перед тем как родилась Кэри, у меня случилось два выкидыша, и долгое время я не беременела. Вообще то, что это произошло, показалось мне чудом. Да, это чудо, что я вновь забеременела и смогла родить Кэри в срок. Наверное, тут не обошлось без того, что я очень сильно хотела ее. И твердо решила не потерять. Когда начались роды, рядом никого не было, кроме мамы и старой, дряхлой негритянки. Они сделали все, что смогли… но случилось и много плохого. Поэтому я проконсультировалась с врачом. Как любой нормальный мужчина, вы захотите иметь собственных детей, а я, вероятно, не смогу родить их вам.

Он с горящим взором наклонился к ней и с чувством взял за руку.

— Почему меня должны волновать мои собственные дети, если у меня будет Кэри? Ведь она никогда не видела отца… и всегда будет считать им меня. Разве вы не видите, мы с ней уже подружились?! Заметили, как она протянула ко мне ручки, как только я вошел? Я сделаю ее своей наследницей. Я только хотел сказать… мне хотелось бы попросить вас лишь об одном — позвольте мне дать ей мое имя. Конечно, оно не представляет собой ничего великого… даже очень хорошего. Я, разумеется, не могу отнять у нее имя отца, если оно так много значит.

— А Бушрода вы тоже сделаете вашим наследником?

Тут Клайд заколебался. Он никак не мог побороть неприязнь к мальчику, возникшую при первой их встрече; напротив, казалось, со временем она даже усилилась. Однако он понимал, что, ответив «нет», он может потерять все шансы заполучить Люси, ведь она ни за что не допустит дискриминации между своими детьми.

— Конечно, — поспешно ответил он, стараясь затушевать начальное колебание. — Разумеется, я сделаю для мальчика все, что смогу. А смогу я позволить себе дать ему хорошее образование, обеспечить хороший старт в любой профессии, которую он изберет. Мне очень этого хочется.

— Благодарю вас, — сказала Люси и встала. — По-моему, нам больше не следует сегодня обсуждать это. Вы не сочтете меня неблагоразумной, если я попрошу немного времени, чтобы обдумать ваше предложение? Возможно, и вам тоже надо все обдумать. Видите ли, ведь это весьма важный шаг для нас обоих.

— Мне больше ничего не нужно обдумывать. Я хочу сделать этот шаг, как только смогу. Но, безусловно, я не стану торопить вас против вашей воли.

— Благодарю вас, — во второй раз произнесла она. — В ваш следующий визит к нам я постараюсь ответить более определенно… если, конечно, вы не приедете к нам в скором времени…

* * *

Он дал Люси на размышление полгода, а сам тем временем писал ей исполненные плохо сдерживаемого волнения письма, на которые она отвечала очень дружески, никак не касаясь кое-каких любовных пассажей, что нет-нет да проскальзывали в его посланиях. Также он присылал ей разные отвечающие приличиям и условностям подарки: нотные листы, классические романы в матерчатых переплетах и атласные коробки конфет. Она принимала подарки без возражений, однако, когда он вложил в конфеты брошь, она возвратила ему ее без всяких объяснений, очевидно, считая, что это лишнее. Тем не менее в свой приезд он захватил брошь с собой и, хотя не очень надеялся, что она примет ее, дерзко протянул брошь Люси. Причина, по которой она на этот раз приняла брошь, удивила его не меньше, чем сам факт принятия подарка.

— Мне не понравилось, когда я обнаружила брошь среди конфет, словно с вашей стороны предложить ее мне постыдно, как с моей стороны — постыдно ее принять, — проговорила она. — Однако сейчас, когда вы принесли ее открыто, — это другое дело.

— Могу я надеть ее на вас?

— Я еще не готова носить ее. Когда же буду готова, то с радостью разрешу вам это.

— Вы сказали, когда! Неужели это действительно означает?..

— Могу я задать вам несколько вопросов?

На какое-то время он впал в панику. Теперь придется рассказать ей все, — подумал он. — Я предполагал, что однажды мне придется это сделать. Если бы только можно было дождаться, когда мы поженимся!

Но вслух ответил:

— Безусловно.

— Где мы будем жить после нашей свадьбы? — спросила она. — Вполне естественно, что вы почти ничего не рассказывали о ваших делах, да и не было оснований о них рассказывать. Похоже, большинство дел у вас в Виргинии. Знаете, есть причины, по которым я бы предпочла жить где-нибудь в другом месте, если это возможно. Видите ли, в этом краю нашему браку будут сильно противиться и Кэри, и Пейджи. Надеюсь, я не причинила вам боли своими словами. На мой взгляд, для нас намного лучше будет поселиться где-нибудь в другом месте. Конечно, из-за этого моя мать на некоторое время останется одна, до тех пор, пока я не найду кого-нибудь из родственников, кто вызвался бы приехать сюда и жить с ней, — кого-нибудь, кто подходил бы ей. И, если мне удастся найти такого человека, это будет разрешением всей проблемы.

— Надеюсь, все получится. И смею заверить, вы не причинили мне боли, я полностью согласен с вами, что нам лучше жить где-нибудь еще. А вам хотелось бы жить в Луизиане?

— Ну… не знаю! Ведь я никогда не думала об этом. А с чего вы вдруг спросили?

— Я думал об этом очень долго. Мне хотелось этого очень давно. Но я думал не просто о Луизиане. А об определенной плантации рядом с Миссисипи. Я имел в виду определенный дом.

— Я слышала об этих домах на берегу реки Миссисипи. Мне рассказывали, что они такие же красивые, как и наш дом в Виргинии, что они классические по стилю. В таком доме живет один наш родственник по имени Конрад. Это наши дальние родственники… по линии Вашингтонов. А вам известно, что первые Конрады — единственные, кроме Вашингтонов, кто похоронен в Маунт-Вернон[10]?

— Мне ничего не известно насчет захоронения в Маунт-Вернон, но про дом я знаю. Его прозвали Коттедж, поскольку в нем всего лишь двадцать комнат. — На какой-то миг в его глазах засверкали искорки, а губы изогнулись в веселой усмешке. — Но дом, в котором я хочу жить, не классический по стилю. Он похож на речной пароход.

— Похож на речной пароход!

— Да. Некоторые люди, путешествовавшие вверх и вниз по Миссисипи в золотые дни пароходства, решили, что ничто не сравнится с «плавучими дворцами», как они их называли. И тогда эти люди стали строить дома, которые как можно больше должны были походить на пароходы. Это не классический стиль, как вам кто-то сказал. Этот стиль архитектуры назвали «пароходная готика».

— Пароходная готика!

— Да. По-моему, довольно интригующе, не так ли?

— Да, звучит интригующе, — медленно отозвалась она. — Кто же строит такие дома? Отставные капитаны?

— Иногда отставные капитаны, а иногда — владельцы пароходов. Вообще-то капитан и владелец нередко бывают одним и тем же лицом. Нередко капитаны участвовали в подготовке чертежей и наблюдали за постройкой судов, которыми они потом командовали, и уже давно находились на борту, когда судно впервые спускали на воду. Но дома в стиле «пароходной готики» главным образом начали строить богатые плантаторы, путешествовавшие по реке по своим делам. Дом, который мне захотелось иметь, был построен плантатором по фамилии Лабусс. Но я узнал, что он так и не жил в нем, наверное, умер еще до окончания строительства.