Джулия Лонг - Любовь в награду

– Всего вам обоим доброго, миссис Фонтейн. – Он тоже говорил слабым и хриплым голосом.

Хмуро прикоснувшись рукой к шляпе, Ла Вей развернулся, чтобы уйти. Он напоминал человека, отправляющегося скорее на похороны, чем на праздничный ужин.

Глядя вслед удалявшемуся Филиппу, Элайза обхватила Джека за плечи, словно это помогало ей удержаться на ногах. Ей казалось, будто что-то невидимое тащит ее за собой, будто Ла Вей обвязал ее сердце своей красной лентой и тянет ее к себе.

Костюм Джека начал крениться набок и разваливаться. Элайза пообещала миссис Снид помочь навести в церкви порядок после представления – это было одной из многих обещанных ею вещей взамен на разрешение оставить лакеям их ливреи.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Джек, мой золотой? – Элайза пощупала лоб ребенка. – Я понимаю, как утомительно быть барашком после того, как ты всю жизнь был мальчиком.

– Со мной все в порядке, мамочка. – Нахмурившись, Джек выскользнул из-под ее руки, словно она положила ему на лоб жабу.

– У тебя не болит живот? Может, ты пирогами объелся?

– Нет, мама! Черт! Мы можем пойти домой?

– Черт? – Элайза посмотрела на сына, тревожно нахмурив брови. Еще одно слово, которое она должна исключить из его словаря.

Джек опустил глаза на свои ботинки, которые все еще были украшены маленькими копытцами.

– Да, конечно, сыночек, – сказала через мгновение Элайза. – Но через час-другой мы должны помочь миссис Снид с уборкой церкви. А потом отметим праздник пирогами.

– Я не хочу есть.

Эти слова Джека больше всего обеспокоили Элайзу, и теперь она уже не на шутку встревожилась.

– Пойду разыщу Лайама. – Джек трусцой побежал прочь, не дожидаясь, пока Элайза скажет, что она об этом думает.

– Я видел Мари-Элен два месяца назад, – сообщил лорд Арчамболт. – Она красивая молодая леди, Ла Вей. Ваша семья может гордиться ею.

«Да, но что ты подумал о ее платьях? – так и хотелось спросить Филиппу. – Не показались ли они тебе слишком старомодными?»

На ужин подали восхитительного кролика в соусе, а дом лорда Гарри был замечательным. Он примостился на склоне холма, откуда можно было увидеть и Адлин-Хаус, и дом викария, и трактир «Свинья и чертополох», расположенный чуть дальше.

«Абсолютно невыносимая компания», – мрачно подумал Филипп.

– Я горжусь тем, что вы так считаете, – заметил он. – Надеюсь, что очень скоро увижу ее, когда вернусь во Францию.

Филипп увидел глаза Александры над серебряным подсвечником – такие вещи беженцы часто прихватывали с собой, убегая из страны.

Александра ответила на его взгляд мимолетной интимной улыбкой. Она была уверена: взаимопонимание между ними совсем близко, воздух уже полон им. Все, что он должен сделать, – это произнести нужные слова, чтобы они стали официальным предложением. И, конечно, вместо фразы «когда вернусь во Францию» ей хотелось услышать: «Когда мы вернемся во Францию и займем там свое место».

Завтра она будет в Лондоне и уже оттуда отправится во Францию.

Ла Вей попытался представить себе, как обед за обедом, обед за обедом он сидит напротив Александры, – и так до конца жизни. О чем они будут говорить? Вероятно, об их детях. Или, возможно, о том, как им поступить со своими деньгами.

«Интересно, каково заниматься с ней любовью?»

Все в нем противилось даже мысли об этом, но он понимал, что это неправильно. Без сомнения, занятия любовью с такой женщиной, как леди Придо, не могут стать делом рутинным.

Эти люди наводят на него тоску, понял Ла Вей. Это казалось ему едва ли не предательством, но было правдой. Они разговаривали с ним так, будто революции никогда не было, ведь некоторых из них она задела всего лишь скользящим ударом.

По иронии судьбы все его попытки сохранить тот образ жизни, который они считали лучшим и на который имели право, оказались тщетными. И все потому, что Ла Вей стал почти непригодным для такой жизни после каперства с графом Ардмеем, их совместной жизни на корабле и участия в кровавых стычках с такими людьми, как лысый, обладающий дурным нравом, корабельный кок грек Геркулес…

Все это так изменило принца, что ему уже не поместиться аккуратно в той нише, которую он оставил позади. Это была утонченная, прекрасная, удобная жизнь. Именно такой жизни ждала его сестра, и такой жизни он хотел для нее.

Но сейчас этим людям нечего делать с таким человеком, каким он стал.

Хотя, возможно, Филиппу это просто казалось, ведь он так долго не причаливал к родному берегу. У него не было места, которое он считал бы своим домом.

Если он сможет вернуться в Ле-Пьер-Держан, родной дом, возможно, вернет ему состояние равновесия. Напомнит обо всем том, за что он сражался.

Весь вечер у ла Вея было такое чувство, будто он проговаривает текст роли в пьесе, в которой играл до этого десятки раз.

– Ваш дедушка тоже хвалит вас, Филипп.

Ла Вей улыбнулся:

– Мне повезло, что у меня еще есть дедушка, который гордится…

– Лорд Ла Вей!

Все присутствующие разом повернулись. Один из лакеев, которые весь вечер входили в комнату и выходили из нее абсолютно беззвучно, вдруг заговорил. Ощущение было таким, будто голос подал канделябр.

– Прошу прощения, что перебиваю вас, милорд, но мне сказали, что дело не терпит отлагательства. Вас ждут в фойе, – сообщил слуга.

Филипп посмотрел в лицо лакею. Было в нем что-то такое, что заставило принца медленно встать и очень аккуратно сложить салфетку.

От предчувствия беды волосы у него на затылке встали дыбом.

– Сюда, милорд, – спокойно сказал лакей.

Филипп последовал за ним и остановился только в фойе. Пол здесь был выложен плиткой, как шахматная доска.

Его лакей Рамзи ждал у дверей, освещенный лишь двумя высокими фонарями, свет которых практически обесцвечивал его лицо. На пол вокруг Рамзи стекали капли дождевой воды.

В ушах у ла Вея зашумело.

– Что-то с миссис Фонтейн? – резко спросил он.

Его вопрос удивил лакея.

– Нет, милорд. Видите ли, милорд, мне неловко беспокоить вас. Я не сделал бы этого, если бы…

– Давайте же, Рамзи, договаривайте!

– Юный мистер Фонтейн пропал.

Сердце Филиппа сжалось.

– Джек? – хрипло спросил он.

– Миссис Фонтейн пошла проведать его после обеда, но его не оказалось в постели. Мы обыскали весь дом. Мы то и дело звали его. Мы даже… – Рамзи с трудом сглотнул, – заглянули под лестницу… на случай, если…

Филипп предостерегающе замотал головой. Окончание предложения ему хотелось услышать не больше, чем лакею договаривать его.

Шум в ушах Филиппа стал громче, а сердце застучало так, как сапоги солдат стучат по площади на военном параде. Он мгновенно и почти осязаемо ощутил ужас Элайзы, словно это был приближающийся шторм или змея, обвившая сердце. Ла Вей узнал в себе ту холодную ярость, которая постигнет кого угодно, вселенную или судьбу, если те дерзнут причинить вред ей или Джеку.

Он все сделает правильно.

– Миссис Фонтейн известно, что вы здесь? – спросил он.

– Нет, милорд. Она не позволила бы мне побеспокоить вас. Поэтому я ушел, не сообщив ей об этом. Она все еще обыскивает дом и зовет мальчика по имени… – Рамзи вздохнул.

Подняв руку, Филипп быстро сжал плечо лакея.

– Вы поступили правильно.

До революции ничего подобного ни один из ла Веев не сказал бы лакею и не сделал.

До Элайзы Фонтейн.

Какое-то смутное предположение зашевелилось в его голове, и Филипп сосредоточился на нем, словно это была его добыча на охоте.

– Это так не похоже на мистера Джека, – заметил Рамзи. – Прошло уже почти два часа, милорд. Хотя, возможно, и больше. Мы точно не знаем. Миссис Фонтейн обезумела, лорд Ла Вей. – Голос Рамзи чуть не сорвался. – Трудно это вынести, милорд. Знаете, миссис Фонтейн нам нравится. Она так добра ко всем нам.

– Филипп?! – раздался раздраженный голос – голос Александры. Застучали каблучки по полу фойе у него за спиной.

– Минуту! – сказал он резко, отмахиваясь от нее, как от комара, и едва ли осознавая, что так заговорили бы с ним все, кого он знает. Ла Вей думал.

Впрочем, удивленный возглас Александры свидетельствовал о том, что она не полностью оценила ситуацию.

– Я не ваш подчиненный и не один из этих грязных варваров на вашем корабле, Филипп! – отчеканила леди Придо. – Вы не имеете права говорить со мной таким тоном.

– Минуту! – повторил Ла Вей.

Ему было все равно, с кем он говорит, он сказал бы то же самое самому королю.

Филиппу удалось наконец ухватить суть своей идеи.

Он тут же взялся за дело – его приказания были быстрыми, жесткими, яростными и неоспоримыми.

– Я знаю, где он. Отправляйтесь за миссис Фонтейн и привезите ее в церковь, Рамзи. Немедленно! Немедленно, парень!

Развернувшись, лакей бросился выполнять распоряжение принца с такой скоростью, будто им выстрелили из пушки. За спиной у ла Вея стоял тот самый лакей, который сообщил ему о срочном деле. В руках он держал плащ принца, и тот быстро накинул его на плечи.

Схватив один из настенных фонарей, Филипп выскочил за дверь.

– Филипп…

Голос Александры вполне можно было принять и за шум ветра.

Стояла непроглядная тьма, звезды и луна скрылись за плотной и грозной дождевой тучей. Потоки обрушившегося на принца дождя быстро загасили фонарь.

Ла Вей несся вперед огромными скачками – по низинам, в темноте. Его сапоги вязли в грязи. Он ничего не чувствовал. Не ощущал боли. Собственное дыхание ревело у него в ушах. Дом викария казался таким близким и в то же время ужасно далеким.

Филипп ни разу не остановился, пока не подбежал к колокольне, дверь в которую, как он и предполагал, была открыта.

Потом он гигантскими прыжками стал подниматься к колоколам по винтовой лестнице, преодолевая враз по две ступени, ведомый вперед интуицией, а не чем-либо еще. Оказавшись наверху, Ла Вей остановился, переводя дыхание.