Джулия Лонг - Любовь в награду

Он сказал это медленно, обдуманно, озадаченно, словно наконец произнес приговор.

А потом грустно усмехнулся. В этом было и понимание, и признание того, что он до конца не осознает своего отношения к ее истории.

Но тут их глаза встретились, и ее уныние смыло потоком радости – Ла Вей заулыбался.

Элайза замотала головой, как будто хотела снова спрятать свой растревоженный старый страх и стыд, но это у нее не получилось. Она резко провела рукой по глазам, но несколько слезинок все же выкатились из глаз и засверкали на ресницах. Элайза почувствовала, что последствия того, что она натворила, могут повлиять на ее теперешнюю жизнь.

Ла Вей тут же потянулся и крепко схватил ее за руку, как будто хотел отвести от края пропасти. Это был инстинктивный жест милосердия и нежности. В нем был весь Ла Вей. Он всегда приходил на помощь, не думая о том, какую цену придется за это заплатить.

Элайза схватилась за его руку как за спасательный круг, но это едва спасет ее от беды, и она об этом знала.

Желание и радость были опутаны страхом того, чего она хотела. А когда он переплел свои пальцы с ее пальцами, Элайза вспомнила, как его руки тихо скользили по волоскам на ее шее, как ладно поместились на ее пояснице. Желание охватило ее с такой силой, что она едва не качнулась. И волоски на ее шее приподнялись в надежде, что он снова погладит их.

– В страсти не было стыда, Элайза. Постыдно было оставлять вас с ее последствиями. – В его голосе все еще звучала легкая хрипотца. – И стыдиться должен только он.

– Это распространенное мнение, – шмыгнув носом, проговорила Элайза. – Но если бы я пыталась соблазнить саму себя, то сказала бы то же самое.

Ла Вей тихо засмеялся, но не стал ничего отрицать.

– Тем не менее вы были честны перед собой. В такие мгновения мы нередко рассуждаем сами с собой, приводим всевозможные доводы, не так ли? При таких ставках судьбы складываются и разбиваются каждое мгновение. – Он сжал ее пальцы. – Вы поставили на то, что сможете удовлетворить свою страсть и взамен получите доверие и честь, но проиграли. Любой выбор – дело рискованное. Я поставил на то, что граф Ардмей сделает меня богачом, и ему это почти удалось. Думаю, у нас с ним есть еще время. Я поставил на то, что вы наведете порядок в моем доме, и вот вы полностью переделали и мой дом, и меня самого.

Элайза засмеялась и опять по-детски шмыгнула носом.

– Вы поставили на то, что мужчина, которого любите, будет честен с вами, но проиграли. Мы все проигрываем время от времени. Но именно это делает наш выигрыш слаще. Дню нужна ночь, чтобы насладиться чем-то важным, n’est-ce pas [11]?

Ла Вей пожал плечами.

Элайза удивленно смотрела на него.

Ей было по нраву, что он расценивает жизнь как долгую игорную партию.

– Так я, выходит, не шлюха, а азартный игрок? – Ей удалось проговорить это беспечным тоном. – Я и в этом доме сказала прислуге, что жизнь лучше воспринимать как долгую игру.

Элайза заметила, что вторая рука Филиппа лениво сжалась в кулак, когда он услышал слово «шлюха».

– Если кто-нибудь назовет вас шлюхой, сообщите об этом мне, чтобы я смог застрелить этого человека, – с легкой усмешкой сказал он.

– Как скажете, милорд.

Он быстро и натянуто улыбнулся:

– Но ведь между нами есть еще что-то, не так ли, Элайза?

Это было скорее утверждение, чем вопрос.

– Oui [12], – прошептала она.

Наступило долгое молчание.

– Итак, миссис Фонтейн, мы с вами подошли к тому моменту, когда делают ставки, не правда ли?

Она все еще держалась за его руку – твердую, изящную, покрытую шрамами руку, которая умеет обращаться со шпагой, пистолетом, поводьями, такелажем. И, вероятно, прикасалась к большему количеству женщин, чем…

Нет, сейчас не время думать об этом.

Он все еще пугал ее, как и в день их знакомства.

Элайза ощутила, что его пульс бьется почти так же быстро, как и ее собственный.

Из-за нее…

Потому что он ее хочет!

Элайза знала, что Филипп ждет от нее слова или знака. Ей так хотелось провести подушечкой большого пальца по этому неистовствующему пульсу, чтобы запомнить, какие чувства он к ней испытывает, насладиться жизнью в нем, которую у него едва не отняли шесть головорезов. Как ей хотелось поднести его руку к губам и запечатлеть на ней поцелуй!

Вместо этого она ее выпустила, скользнув кончиками пальцев по его пальцам и пытаясь запомнить это прикосновение, словно она касалась его в последний раз.

И когда он отнял у нее свою руку – покорно, словно вкладывая шпагу в ножны, – Элайза увидела, что свет в его глазах погас. Лицо стало непроницаемым, жестким и спокойным.

Последовавшее за этим молчание как бы возвещало конец света… или предвещало появление мира.

А спустя мгновение Элайза подняла руку и ставшими вдруг неуклюжими пальцами вытащила шпильку из волос.

И положила ее между ними, как будто это была карта, которая должна решить исход игры.

Ла Вей посмотрел на шпильку, потом осторожно поднял глаза на Элайзу.

Она вынула из волос вторую шпильку и положила ее рядом с первой. Вьющийся локон выпал из пучка на ее лицо и заплясал перед глазами.

– Отличная игра, мадам. – Его голос был полон удивления и восхищения, но предвкушение делало его еще и напряженным.

А потом медленно, мучительно медленно, так же медленно, как ей хотелось провести рукой по его мускулистым бедрам, Элайза вынула из волос третью шпильку.

Ла Вей следил за ее рукой, когда она положила третью шпильку рядом с первой, как будто прочел ее мысли. А потом не отрывал глаз от ее руки, поднимавшейся к волосам.

Элайза вынула очередную шпильку.

Ла Вей, замерев, как статуя, смотрел на нее, на его лице постепенно появлялась улыбка.

Таким образом Элайза высвободила несколько небольших спиралек волос, но ее стало беспокоить, что то, что она начала как чувственную игру, постепенно переходит в комедию и делает ее похожей на Медузу. Поистине, семь бед – один ответ.

Элайза потянулась к последней шпильке.

– Нет, – резко остановил ее Филипп. – Позвольте мне.

Он наклонился к ней так близко, что она смогла увидеть выгоревшие кончики его темных ресниц, золотистые искорки в глазах, напоминавшие осенние листья, которые кружатся на ветру, ощутила запах крахмала и табака и подумала: «Должно быть, именно так он делает это».

Один вдох его запаха пьянил, как бокал бренди. Один вдох – и женщины падают к его ногам. Или, скорее, падают на спину.

Его быстрое дыхание прикоснулось к ее щеке, уху, смешалось с ее скачущим дыханием, и ее соски напряглись, требуя внимания.

Наконец Ла Вей вытащил из ее волос последнюю шпильку с таким же торжеством и триумфом, с каким король Артур извлек меч из камня. Он показал шпильку Элайзе, а потом бросил ее к кучке остальных.

Она слегка тряхнула головой.

Филипп откинулся назад, чтобы полюбоваться результатом.

– Господи, это же настоящий хаос, – пробормотал он. – Лучше снова заколоть их, и немедленно.

Элайза хотела засмеяться, но не умолкая, Филипп начал поглаживать ее волосы, и с каждым словом его голос становился все ленивее, тише и проникновеннее, а к слову «немедленно» он вообще превратился в доверительный шепот.

А Элайза стала счастливейшим существом, которое когда-либо попадалось в созданную ею самой паутину.

Ла Вей позволил своим пальцам задержаться у нее на затылке, из-за чего маленькие огоньки наслаждения вспыхнули на ее нервных окончаниях. Настоящий праздник костров.

Когда его руки полностью погрузились в ее спутавшиеся волосы, Ла Вей оттянул голову Элайзы назад.

– Я так рад, что ты – азартный игрок, ma cherie [13], – пробормотал он.

Его губы погладили ее рот.

Элайза тихо застонала. Это еще нельзя было назвать поцелуем, но его ласка обещала невыразимое удовольствие. Она говорила о том, что Филипп знает о желаниях Элайзы больше нее самой и может их исполнить. Он – волшебник.

– Знаю, моя дорогая. В свое время. В свое… – Он опять погладил ее губы своими губами, приоткрыл ее рот и запечатлел на ее губах легкий поцелуй, – … время.

А потом он набросился на нее. Его язык нырял в сладость ее рта и обвивал ее язык. Его губы гладили ее губы и скользили по ним.

Элайзе открывались все новые слои наслаждения, жар и шелк, коньяк и дым, головокружительная мускусная сладость… И вот она уже падает все глубже и глубже в сладостное забытье.

Высвободившись из ее волос, его пальцы легко заскользили вниз, к ее груди, к ноющим соскам. Выгнувшись, Элайза застонала, а по ее жилам потекло блаженство.

– Элайза… – Его голос – хриплый шепот – был совсем близко к ее уху, и он дотронулся до него языком.

Элайза поежилась и изогнула шею, помогая ему.

Губы Филиппа забрели в потайную шелковистую ямочку за ее ухом, где ускоренный пульс выдавал ее желание. Там он тоже оставил медленный и горячий поцелуй. Элайза ощутила себя заклейменной. Теперь она принадлежит ему.

Его пальцы занялись шнурками ее платья и принялись неловко распускать шнуровку – передняя часть платья упала с нее как с бесстыдной, пьяной шлюхи, почти обнажив грудь.

– Ты прекрасна, – прошептал Филипп.

– А ты весьма хитер.

– С тобой, – уточнил он.

– Ну хорошо. Я прекрасна.

Тихо засмеявшись, Филипп провел кончиками пальцев – его прикосновения были нежны, как шепот, – по ее ключице, по мягкой выпуклости груди – дыхание Элайзы стало прерывистым, дразнящим.

Ла Вей еще раз нежно поцеловал ее, а его палец пробежал по вершинам холмиков ее груди.

Элайза сделала то, что так давно представляла себе: ее руки скользнули вниз к его твердым бедрам, и она прикоснулась к напряженному, ошеломляющему бугру его плоти.

Филипп со свистом втянул в себя воздух и раздвинул бедра, чтобы ей было легче добраться до его естества.

Это движение подстегнуло Элайзу – она снова прикоснулась к нему.