Разумеется, в списке была и красавица леди Придо.

Элайза держала приглашение для леди Придо с таким видом, с каким держала бы в руке змею. Потом она засмеялась – тихо и почти отчаянно. В ее жизни хватало иронии, и роль леди Придо в ней, похоже, выпала во втором акте.

А еще Элайза вспомнила лицо Филиппа, когда он говорил о доме, домашнем очаге, и подумала, что сделает почти все, что угодно, ради того, чтобы он получил то, что хочет.

Кроме нее самой.

Сделав глубокий вдох, Элайза добавила приглашение для леди Придо к стопке других приглашений, которые лакей должен доставить гостям лично в руки.


– Вы выглядите великолепно, милорд!

– Если я действительно выгляжу великолепно, то примите мою благодарность, Джеймс. И еще раз поздравляю вас с тем, что вы выиграли в подбрасывании монетки.

Зеркало свидетельствовало, что Филипп действительно выглядит великолепно: в жестком и строгом черном сюртуке, панталонах, жилете цвета олова, над которым на его шее в старомодной манере повязан безупречно белый галстук. Его лицо было безжалостно выбрито.

Так лакей-камердинер подготовил его к возвращению в его естественную среду обитания.

Филипп медленно спускался по лестнице. Оркестр, приглашенный миссис Фонтейн, играл что-то вроде зажигательного рила, который звучал все громче, а низкий гул голосов беседующих гостей становился все отчетливее.

Пройдя лестничный пролет, Ла Вей остановился. Он ощутил запах духов и спиртного, крахмала и лавровишневой воды, пота и скандала. Это напоминало первое ощущение соли в воздухе, прежде чем ты видишь океан.

Запах богатства – запах его прежней жизни.

Этот запах жил в нем, как запах моря, и он успокаивал. Ла Вей хорошо знал, как в нем ориентироваться, хотя с тех пор, как он делал это, прошло немало времени.

Оказавшись внизу, Филипп на миг остановился, как ныряльщик, готовящийся всплыть на поверхность.

Проверяя себя, Филипп попытался представить Александру, леди Придо, такой, какой видел ее в последний раз. Он ждал… чего-то, что вспыхнет или зашевелится в нем. И, похоже, его сердце даже обрадовалось при мысли об Александре, хотя, возможно, она просто ассоциировалась у него со счастливыми воспоминаниями.

Ла Вей ухватился за надежду на эту радость, потому что уже начал опасаться, что его сердце больше никогда не дрогнет из-за кого-то, кроме Элайзы.


Ла Вей был искренне удивлен, что может гордиться тем, как выглядит дом. Хорошо освещенный холл был залит мягким, сказочным светом, от всего и от всех собравшихся, казалось, исходило сияние. Мелькали радостные улыбки, шелк, тафта и мыски туфель поблескивали, каблуки стучали по натертому до блеска полу, отбивая приятный ритм рила. Ла Вей замедлил шаг, чтобы насладиться этим зрелищем.

Александру нельзя было не заметить в толпе.

Она всегда умела ослеплять. У нее был внушительный вид, но и сам ее характер сложился из ожиданий, которые ей внушали с самого детства. Ее убедили, что она будет купаться во внимании, люди будут за ней ухаживать, радоваться ее обществу и встречам с нею.

Получалось, что он ошибается: Александра не была совсем уж невыносимой.

Филипп пробирался к ней сквозь толпу гостей, но неспешно, даже лениво. Он останавливался, чтобы со всеми поздороваться, представиться тем, кого не знал, обменятся с гостями несколькими словами, поблагодарить за то, что приняли его приглашение и пожелать им хорошего вечера. Он очаровывал гостей с привычной для него легкостью.

Александра наблюдала за ним. Когда он наконец приблизился, она наградила его сверкающей улыбкой.

– Вы всегда удивляете меня, Алекса. Как раз тогда, когда я начал думать, что постепенно привык к вашей красоте… – Филипп изобразил, как в его сердце попадает стрела.

Рассмеявшись, Александра слегка похлопала его по руке сложенным веером, а потом задержала веер на руке – точно так же ребенок хватает игрушку и говорит: «Моя!» Она хотела, чтобы каждая из собравшихся женщин заметила это.

На Александре было платье ледяного голубого цвета – почти такого же, как цвет ее глаз. Она имела этот наряд не благодаря своей изобретательности, а купила его, и купила за большие деньги. У нее было огромное количество подобных платьев.

Ее волосы медового цвета были уложены в затейливую прическу – сетку из пересекающихся на затылке тоненьких косичек, которые были заколоты шпильками с камнями, весьма напоминающими бриллианты. Прическа была настолько изысканной, что Александре наверняка понадобились усилия не менее чем четырех горничных, умевших работать сообща.

Ла Вей спросил себя, не существует ли какого тайного общества для таких горничных, посещать которое дозволено только леди?

Два соблазнительных локона, нарочно вытащенные из прически, обрамляли ее лицо по бокам. Конечно, из прически леди Придо никогда случайно не выбьется ни один волосок.

Очень немногое Александра делала случайно.

Ла Вей представил спиральку черных волос, выбившихся из прически на бледную щеку, и тут же ощутил беспокойство.

Он бросил взгляд на убегающую вверх лестницу, хотя Элайза наверняка находится в кухне или, возможно, в небольшой гостиной, где помогает дамам приводить в порядок свои юбки и поправлять растрепавшиеся прически.

– Вы роскошно выглядите, Филипп! – заявила Александра. – Похоже, с годами вы становитесь только интереснее. Мой отец по этой причине копит бренди. Подозреваю, что он все же попробует его на смертном одре и после этого умрет счастливым.

Филипп рассмеялся:

– Надеюсь, мне не придется заботиться о своей внешности, чтобы хорошо выглядеть на смертном одре, Алекса?

– Я предпочитаю не откладывать удовольствие, когда это возможно.

Ла Вей знал, что Александра всегда обладала невероятной уверенностью в себе, ей нравилось считать себя странной и современной. Когда-то это казалось ему забавным: он был снисходителен к ней, как к котенку, забравшемуся на руки по панталонам. Но почему-то сейчас все это стало ему казаться слегка… Ну все равно что пойти на пикник, когда солнце уже неумолимо катится к закату. Это утомляло.

Филиппу было известно, что он остается предметом ее желаний. Он все-таки Бурбон, пусть и далекий от французского двора. А это что-то да значит. И это «что-то» всегда вдохновляло Александру.

– Какая прелесть! – разулыбалась Александра. – Ваши лакеи носят почти такие же ливреи, какие были у слуг в Ле-Пьер-Держане, Филипп.

– Да, и это помогает мне чувствовать себя… как дома.

Филипп сам был поражен, когда понял, что это абсолютно соответствует действительности.

– Нет ничего более великолепного, чем Ле-Пьер-Держан, Филипп. Я всегда представляла себе, что живу там.

Хорошая возможность пообещать ей: «И в один прекрасный день Ле-Пьер-Держан станет вашим». Еще несколько месяцев назад в таком же разговоре Ла Вей вполне мог сказать такое.

Но сейчас он был не в состоянии выдавить из себя такие нужные Александре слова, поэтому между ними воцарилось забавное короткое молчание.

Улыбка Александры стала слегка напряженной.

– Я очень надеялся, что вы будете танцевать со мной вальс, – сказал Ла Вей.

– Без сомнения, я могла бы танцевать с вами не только вальс. – Голос Александры стал чуть менее уверенным.

– О, только не надо жадничать, моя дорогая Александра. Я – хозяин, я всем нужен, и вы лучше других знаете, каким я могу быть незаменимым. Ничуть не сомневаюсь, что джентльмены из моих гостей всю жизнь будут с восторгом вспоминать, как танцевали с вами.

Как естественно способность льстить и очаровывать вернулась к нему! Принц вдруг осознал, что надеется, что эта способность не позволит ему с такой же легкостью манипулировать ею.

Александра слегка надулась – очаровательно и совершенно неубедительно.

– Очень хорошо, – сказала она.

– Во всяком случае, я сохраню лучшее для последнего, Александра.

Лучшее – это не позволить Александре стать чрезмерно самоуверенной.

Филипп склонился над ее рукой, а потом отправился на поиски графа Ардмея, потому что им было нужно довести до конца одно дело. И от того, что скажет ему граф, будут зависеть его отношения с Александрой.

И хотя Ла Вей всегда прекрасно ориентировался, поиски графа почему-то привели его в небольшую гостиную, где приводили себя в порядок леди.


Элайза и горничные превратили небольшое помещение возле бального зала в дамскую комнату, повесив там огромное горизонтальное зеркало и расставив перед ним стулья, и устроили некое подобие гардероба, ловко отделив угол около двери портьерой.

Элайза начала там свой вечер – она приветствовала дам, которые потоком устремились сюда в своих пышных нарядах, принимала у них плащи, шали и шубки, пока Китти и Мэри делали последние художественные штрихи на блюдах с сандвичами и пирожными, которыми были заставлены столы в бальном зале.

– Добрый вечер, миссис Фонтейн, – раздался низкий голос за портьерой.

Сердце Элайзы подскочило в груди, и она повернулась к Филиппу в то самое мгновение, когда одна из дам передавала ей свою шаль. Женщина опасно наклонилась вперед, взмахнув руками. Бросившись к гостье, Филипп помог ей удержать равновесие, а Элайза тепло улыбнулась даме.

– Не хотите же вы пропустить вальс, мадам, – доверительным тоном сказал принц. – Скоро он зазвучит. Так что лучше поторопиться.

Дама была настолько ошарашена, что послушалась совета принца и умчалась в зал.

Элайза пыталась сдержать смех.

– Видите, женщины уже падают при виде меня, – усмехнувшись, сказал Филипп.

Элайза проигнорировала эти слова.

– Добрый вечер, лорд Ла Вей. Вы, похоже, тайком пробрались в дамское царство. Выглядите потрясающе.

– Неужели? – Он улыбнулся. – Кажется, я еще и хорошо пахну.

Если он и дальше будет улыбаться ей так и говорить такие вещи, они снова забудут обо всем на свете и станут наслаждаться друг другом, а это просто недопустимо. Элайза невольно отступила на шаг назад, как будто хотела освободить место для чувств, которые Ла Вей принес с собой. Потом она машинально протянула руку, чтобы забрать у очередной гостьи плащ, который та протягивала ей.