— У него ланч в колледже.

— Ах, да? Значит, ему не придется выносить мой неинтеллектуальный разговор.

Я боялась, что она опять взвинтит себя и все повторится снова, но сегодня леди Монтдор решила воспринимать мое неосторожное замечание как забавную шутку.

— Я рассказала Мерлину, что в Оксфордских кругах меня не считают интеллигентной, ты бы видела его лицо.

Когда миссис Хетери предложила рыбу леди Монтдор, она положила себе на тарелку оба куска. Не существовало никаких утомительных ограничений хорошего тона, которые побудили бы ее поделиться со мной, мне досталось немного картофеля и салата. Она была в достаточно хорошем настроении, чтобы заметить, что качество пищи в моем доме улучшается.

— Я хотела спросить тебя, — сказала она, — кто такая эта Вирджиния Вульф, о которой ты упоминала? Мерлин тоже говорил о ней у Мегги Гревилл.

— Она писательница, — ответила я, — серьезная романистка.

— Ясно. А так как она очень интеллектуальна, то, вероятно, не пишет ни о ком, кроме железнодорожных рабочих?

— Ну, нет.

— Я должна признаться, что, не будучи высоколобой, люблю книги о людях из общества.

— Она как раз написала очень увлекательную книгу о леди из общества, — сказала я. — Она называется «Миссис Деллоуэй».

— Возможно, тогда я ее прочитаю. О, я забыла, ты же думаешь, что я не умею читать. Не обращай внимания. У меня будет немного времени на этой неделе, ты можешь дать ее мне, Фанни? Отличный сыр, только не говори мне, что ты его покупаешь в Оксфорде.

Она была в необычайно хорошем настроении, потому что газеты предрекали падение испанского престола, и она наверняка уже предвкушала появление нескольких новых инфант в Монтдор-хаусе; кроме того, она необычайно наслаждалась всеми новостями из Мадрида. Она сказала, что герцог Барбаросса (это не могло быть именем, но она произнесла его именно так) раскрыл ей всю подноготную этой ситуации, и он должен обязательно рассказать это «Дейли Экспресс», где я несколько дней назад слово в слово прочитала все, что она мне так любезно поведала. Она снова вспомнила о миссис Деллоуэй перед уходом и ушла с экземпляром первого издания в руках. Я была уверена, что видела свою книгу в последний раз, но она принесла ее обратно на следующей неделе, заявив, что она сама должна написать книгу, так как сможет сделать это намного лучше.

— Не удалось прочитать, — сказала она. — Я действительно пыталась сделать это, но она слишком скучна. Я никогда не встречала в свете подобной женщины. А ты читала мемуары Великой княгини? Я не могу отдать тебе свой экземпляр, ты должна купить книгу для себя, дорогая Фанни, и это будет прекрасная помощь дорогой княгине. Она замечательная. В ней есть целая глава о нас с Монтдором в Индии, она останавливалась у нас во дворце вице-короля, знаешь ли. Она замечательно ухватила всю атмосферу, удивительно, она была там всего неделю, но даже я не написала бы лучше. Она описывает прием в саду, который я давала, визиты к рани в гареме, и она пишет, как много я сделала для этих несчастных индийских женщин, как они благодарны мне. Лично я считаю, что мемуары намного интереснее любого романа, потому что содержат только правду. Я, возможно, неинтеллектуальна, но я люблю читать о реальных вещах. Великая княгиня описывает подлинные истории, и если ты любишь историю, как я (только не говори своему мужу, он не поверит), если ты действительно любишь историю, ты должна интересоваться всей подноготной событий, и только такие люди как Великая княгиня могут нам ее рассказать. Это напомнило мне, Фанни, дорогая, что мне надо связаться с Даунинг-стрит. Я устраиваю ужин для Великой княгини, чтобы дать хороший старт ее книге, я не приглашаю тебя, это будет недостаточно интеллектуально, просто несколько политиков и писателей. Вот номер, Фанни.

В то время я экономила на каждой статье расходов, и у меня сложилось правило никогда не болтать по телефону даже с Алконли и тетей Эмили, если можно было отправить письмо, поэтому ее просьба была самой большой неприятностью, которую она могла мне причинить. После долгого ожидания на линии меня соединили с самим премьер-министром, после чего леди Монтдор завладела трубкой и говорила несколько веков, «пип-пип», отмеряющий трехминутные интервалы, раздавался раз пять, каждый раз вызывая у меня судороги агонии. Сначала она договаривалась о дате своего званого обеда, это заняло долгое время, пока он консультировался со своим секретарем в течение по меньшей мере двух «пип-пипов». Потом она поинтересовалась новостями из Мадрида.

— Да, — говорила она, — это был плохой совет, бедняжка («пип-пип»), я беспокоилась. Я видела Фредди Барбароссу вчера вечером, да, в «Клариджез», и он сказал мне: «У нас тут просто наводнение Дейли новостей и экспресс взглядов». Но мы с Монтдором очень переживаем о нашей дорогой инфанте, она наш близкий друг, о, премьер-министр, если бы вы могли узнать, мы были бы вам очень благодарны. Так вы будете? Знаете, у Великой княгини есть целая глава о Мадриде, очень актуально. Да, близкая родственница. Она описывает («пип-пип») королевский дворец в таких мрачных красках, я была там, великолепные закаты. Да, бедная женщина. О, она ненавидела их сначала, у нее были особые очки с черными стеклами от этого жестокого солнца. Вы слышали, куда они едут? Да, Барбара Барбаросса сказала мне, но мне интересно, почему они не едут сюда? Вы должны попытаться убедить их. Да, я вижу. Ну, поговорим позже обо всем, дорогой премьер-министр, не буду задерживать вас больше («пип-пип»), но мы увидимся с вами. Я тоже пришлю напоминание вашему секретарю, конечно. Прощайте.

Она повернулась ко мне, сияя, и сказала:

— Просто удивительно, какой эффект я произвожу на этого человека, он так трогательно меня обожает. Я иногда думаю, что такого я могла сделать ему, вообще ничего.

Она никогда не говорила о Полли. Сначала я предполагала, что причиной ее частых визитов ко мне было то, что я в ее сознании связана с Полли, и рано или поздно она захочет выговориться или даже использовать меня в примирении с дочерью. Однако я вскоре поняла, что Полли с Малышом умерли для нее, она не собиралась их больше использовать, Малыш никогда не сможет опять стать ее любовником, а Полли не восстановит ее реноме в глазах всего мира, она просто изгнала их из памяти. Ее визиты ко мне частично происходили от чувства одиночества и частично из-за того, что мой дом был удобно расположен на полпути из Лондона в Хэмптон, и она могла удобно использовать меня в качестве гардеробной, ресторана и телефонной будки. Было заметно, что она ужасно одинока. Каждый уик-энд она наводняла Хэмптон важными людьми, умными людьми, даже просто людьми, но, даже используя Великую Английскую Любовь к сельской жизни и ловко растягивая эти визиты с пятницы до вторника, она оставалась одна на два пустых дня в середине недели. Она все реже и реже ездила в Лондон. Она всегда предпочитала Хэмптон, где царила в одиночку, Лондону, где она сталкивалась с определенной конкуренцией, и жизнь там без Полли, развлекавшей ее, и Малыша, поддерживавшего ее социальные игры, становилась слишком скучной и бессмысленной.

Глава 3

Вероятно, именно скука заставила ее мысли обратиться в сторону Седрика Хэмптона, наследника лорда Монтдора. Они по-прежнему ничего о нем не знали за исключением простого факта его существования, который до сих пор считался совершенно излишним, поскольку «все это» за исключением Хэмптона должно было перейти к Полли. И, хотя с другой стороны, ее наследство стоило огромных денег, именно Хэмптон они любили больше всего. Я никогда ничего не слышала о наследнике от лорда Монтдора, но однажды мы с Линдой, решив уточнить его возраст, чтобы точно знать, можно ли будет выйти за него замуж, на цыпочках прокрались в библиотеку и, тяжело дыша, склонились над Книгой пэров, добираясь до нужного абзаца. «Генри, род. 187? жен. Дора, урожд. Стенли, Аннаполис Нов. Шотландия, ум. 1913, сын Седрик рожд. 1907». Возраст подходил вполне, но Новая Шотландия? Спешная консультация с атласом показала, что она находится отвратительно далеко за океаном. «Заокеанский остров Уайт», — заявила Линда, — «Нет, спасибо.» Морские бризы, конечно хороши для цвета лица, но они рассматривались нами как средство, в то время как целью являлось жить в столицах и являться в оперу в сиянии бриллиантов («Кто эта красавица?»). Новая Шотландия явно не подходила для подобных занятий. Нам не приходило в голову, что Седрик мог быть пересажен с родной пустоши в Париж, Лондон или Рим. Невежественный колониальный дикарь.

Думаю, леди Монтдор знала о нем еще меньше, чем мы. Она никогда не проявляла интереса к этим неподходящим людям из Канады, они были одной из тех неприятных вещей, которые предпочтительнее было игнорировать. Однако теперь, оставшись наедине со «всем этим», которое в один прекрасный день (а этот прекрасный день, по мнению лорда Монтдора, мог настать скоро) достанется Седрику, она подумала, что сможет развлечься, если увидит его. Как только в ее голове зародилась эта идея, она уже хотела, чтобы он был здесь сейчас, сию минуту, и приходила в ярость от неизбежных задержек. Седрика все никак не могли найти…Я была в курсе всех перипетий поиска, так как леди Монтдор не могла говорить больше ни о чем.

— Эта глупая женщина сменила адрес, — рассказывала она мне. — Адвокат Монтдора потратил уйму времени, пытаясь с ней связаться. Она несколько раз переезжала там, в Канаде. Странная фантазия. Наконец мы нашли ее последний адрес. Бесполезная трата денег. И теперь, видимо, Седрик вообще не с ней, он где-то в Европе. Очень странно, она не получала от него писем, теперь последуют новые задержки. О, дорогая, как же люди невнимательны, они не думают ни о ком, кроме себя.

Наконец, Седрика выследили в Париже («Просто из ряда вон, что канадцу делать в Париже? Я это не одобряю»). Приглашение в Хэмптон было отправлено, рассмотрено и принято.