— Мы решили, ваше величество и ваше высочество, — провозгласил он, — что, имея мало времени для выбора достойного подношения, подарим вам определенную денежную сумму, каковую парламент готов потратить по такому благоприятному случаю.

Он замолчал и знаком подозвал спикера палаты лордов, который нес в руке богато украшенную шкатулку — очень старинную, как определила Ксения.

Спикер встал перед ней и королем, и премьер-министр продолжил речь:

— Деньги мы дарим вам в знак нашего почтения и уважения. Мы чувствуем, что ваше величество и ваше высочество захотят потратить эти средства на обновление золотого блюда для формальных случаев. Сейчас оно, к сожалению, недостаточно богатое, чтобы символизировать значение нашей страны.

Спикер встал на одно колено и протянул руку со шкатулкой в направлении короля и его невесты.

— Положите руку на шкатулку, — тихо подсказал граф на ухо Ксении, — в знак принятия подарка и его одобрения.

Ксения послушно вытянула руку в перчатке и положила ее на шкатулку рядом с рукой короля.

— Я принимаю этот дар с тем же чувством, с каким он преподнесен, — проговорил король.

Спикер поднялся и ушел. Премьер-министр, наоборот, приблизился к ним, и Ксения поняла, что сейчас наступит момент говорить королю.

— Можно сначала я скажу несколько слов? — быстро спросила она его.

Даже бросив к его ногам бомбу, она не могла бы вызвать сенсацию большую.

Премьер-министр сделал жест рукой, как будто хотел придавить ее, чтоб молчала, но после мгновенного раздумья король ей ответил:

— Сегодня определенно день сюрпризов, но если ты этого хочешь — прошу.

Сказав это, он сел в кресло, так что стоять осталась лишь Ксения. Она никогда прежде не произносила речей. На мгновение она почувствовала, что голос ее застрял у нее где-то глубоко в горле, а колени ослабли так, что ноги едва держали ее.

Затем она сказала себе: что бы ни произошло, все забудется! Через неделю ее здесь не будет, и если она в самом деле хочет помочь Лютении, нужно сделать это сейчас — или уже никогда.

— В… ваше величество… — начала она.

Голос ее был так слаб и так дрожал, что, она была в этом уверена, ее никто не услышал. Тогда, устремив взгляд на противоположную стену холла и посылая звук как можно дальше, туда, выше людских голов, она повторила свое обращение:

— Ваше величество!.. Господин премьер-министр!.. Уважаемые члены парламента!.. — Она сделала паузу, чтобы звук ее окрепшего голоса мог достаточно распространиться по помещению. — Я знаю, это необычно, чтобы женщина произносила речь. Возможно, поэтому о нас так часто и забывают…

В зале тут и там раздались смешки, и она дала им улечься. Снова установилась тишина.

— Я знаю, — продолжила она с большей уверенностью, — что его величество собирается поблагодарить вас за щедрый свадебный подарок, который вы только что нам преподнесли, так что я лишь поблагодарю вас за гостеприимство, каким была окружена с момента своего приезда сюда, и надеюсь, вы выслушаете, что я хотела бы сделать с вашим подарком. По справедливости, мне кажется, я имею на это хотя бы половинное право…

Снова раздались смешки, и снова она выдержала паузу, дожидаясь полной тишины, и продолжила — громко, отчетливо:

— Я хотела бы, чтобы эти деньги были потрачены на строительство больницы для женщин и детей, которая, я убеждена, жизненно необходима здесь, в Мольнаре.

Все затаили дыхание. И через секунду зал взорвался аплодисментами — ее слова приветствовали все женщины в зале.

Ксения улыбнулась и тихо сказала:

— Спасибо, что выслушали меня, — и, улыбаясь королю с почтительной признательностью, она села на свое место.

На мгновение воцарилась тишина. Казалось, все чего-то ждали. Ксения взглянула на премьер-министра. Такой неприкрытой ярости ей еще не доводилось видеть на человеческих лицах. Еще бы! Своим дерзким поступком она швырнула ему в лицо перчатку. Публично! И битва между ними началась.

Она подумала было, что слово сейчас возьмет премьер-министр и выразит ей протест, но поднялся король. И обращался он не к премьер-министру, а к собравшимся в зале.

— Моя мать, — начал он, — которую, я думаю, все вы любили, всегда говорила мне, что, когда я женюсь, я должен буду прислушиваться к словам жены. Мне жаль лишь того, что моя мать сегодня не с нами, потому что чувствую: она дала бы мне совет не только прислушаться к словам моей невесты, но и повиноваться очевидно мудрому ее предложению, которое, я уверен, получит полное одобрение всех женщин и детей в Лютении.

Он улыбнулся — куда девалась с его лица маска циника?

— Кто я такой, — спросил он, — чтобы не согласиться на это всем сердцем? Пусть этот щедрый денежный дар потратят на основание госпиталя. И он должен быть назван в честь вашей будущей королевы.

Зал снова взорвался аплодисментами. Ксения с удовлетворением отметила, что репортеры что-то лихорадочно строчат в своих блокнотах. Затем, не дожидаясь, пока стихнут аплодисменты, журналисты стали торопливо пробираться к выходу, как будто наперегонки стремились вынести новость на улицы: кто это сделает первым?

Лишь премьер-министр не присоединился к всеобщему ликованию. Он стоял, сузив глаза и угрюмо сжав губы, пока Ксения и король не встали и не направились к выходу.

Затем Ксения услышала, как премьер-министр, шедший за ними, сказал королю:

— Не думаю, сир, что денег хватит на осуществление той грандиозной схемы, какую предложила ее высочество.

— В этом случае, господин премьер, — медленно проговорил король, придавая весомость каждому своему слову, — проекты некоторых новых зданий можно будет частично свернуть, а может быть, дезавуировать за ненадобностью.

Не дожидаясь ответа премьер-министра, король начал спускаться по лестнице. Ксения шла рядом с ним. Когда они вышли из здания и поравнялись с женщинами, державшими плакат, Ксения сделала им знак рукой, желая сказать этим, что они услышаны, что не зря тут стоят и вскоре узнают, что случилось в парламенте.

Карета уже ждала их, но, когда Ксения и король подошли к экипажу, в толпе неожиданно началась потасовка. Несколько человек активно проталкивались вперед с криком и свистом. Стоявшая на их пути женщина с ребенком упала.

Сама женщина не поранилась, но ребенок, которому было лет около четырех, ударился о колесо кареты и повредил ногу.

При первых признаках беспорядка граф Гаспар стал заботливо заталкивать Ксению в экипаж. Она увернулась от его рук и склонилась над мальчиком. Он плакал — на ноге его была кровь.

Ксения подняла ребенка, один из чиновников в королевской свите помог его матери встать.

— Простите, меня кто-то толкнул! — чуть не плача, повторяла и повторяла бедная женщина. — Я не хочу никому причинять неприятностей!

— Позвольте мне взять ребенка, ваше высочество, — сказал Ксении граф Гаспар Хорват.

— Куда вы его денете? — возразила та. — Вы же знаете, в городе нет больницы!

Граф неопределенно посмотрел на мать мальчика.

— Я сама, я сама справлюсь! — суетливо стала уверять своих благородных спасителей несчастная пострадавшая. Ее обуревали многие чувства: страх за ребенка, страх за себя, за них обоих — надо же такому случиться!

Одета женщина была очень скромно, хотя чисто, как и ребенок; но юбка ее была вся в заплатах, а блуза заштопана в полудюжине мест, Ксения это быстро приметила взглядом, можно сказать, профессиональным: она и сама отлично штопала и ставила незаметные со стороны заплатки на потаенных местах одежды, когда приходилось. Мама ее учила: не зазорно латать одежду, а стыдно ходить неряшливой. Ксения гордилась своим рукодельным искусством и сейчас отдала должное женщине — пальцы у той были ловкие.

— Дайте мне ребенка, мэм, — снова сказал граф Гаспар Ксении.

Мальчик все еще плакал, но теперь он прижался головой к груди Ксении, как будто ее объятия его успокаивали.

— Думаю, лучшее, что мы можем сделать, — предложила Ксения, — это забрать ребенка и его мать с собой во дворец. Да-да, именно так, — кивнула она в ответ на вопросительно-недоверчивый взгляд графа. — Там его перевяжут, как полагается, а потом их обоих отправят домой.

Говоря это, она взглянула на короля, опасаясь, что он откажет, но в его глазах теперь уже явственно вспыхивали лучистые искорки.

— Разумеется! — поддержал он невесту. — Я уверен, карета вместит еще нескольких пассажиров!

Граф Гаспар Хорват смотрел на него так, будто король лишился рассудка.

— Да, сир, — только и смог он пробормотать. Но весь его вид выражал внутреннюю растерянность от необычности происходящего. Однако его графское дело при монархе — повиноваться, и с этой задачей он справлялся отменно.

Ксения и король уселись в карету — Ксения все еще держала ребенка у себя на руках. Из раненой ножки мальчика сочилась кровь прямо на ее платье, и король достал свой шелковый носовой платок с вензелем. Сняв перчатки, он аккуратно повязал им ранку.

Мать, ошеломленная и потерявшая дар речи, сидела против Ксении, в то время как мадам Гиюла теперь сидела тесно прижатая к графу Гаспару и с удовольствием бы на это пожаловалась, если бы не боялась сделать это в присутствии короля.

Карета тронулась. Крики и свист затихли, и на обратном пути их встречали лишь приветственными возгласами, без провокаций и иных неожиданностей. Люди на площади во все глаза взирали на Ксению с ребенком на руках — и с еще большим недоумением глазели на простолюдинку, сидящую в королевской карете. Все спрашивали друг друга, что случилось и кто это втерся к королю в экипаж.

Но когда они прибыли во дворец, оказалось, что ошеломляющие вести, если не о случае с ребенком, то, конечно же, о том, что прозвучало сегодня в парламенте, поспели сюда раньше их. И теперь уже не было сомнений в искренности тех приветствий, что слышались за пределами дворцовых позолоченных врат. Ксения не могла махать рукой, обе руки у нее были заняты, она лишь улыбалась и кивала по сторонам, но король махал рукой своему народу сейчас так, как и должен был, когда она только появилась в Мольнаре.