Император Александр Третий, оказывается, укреплял власть администрации и выделял интересы сословий! Это показалось Ксении важным и для Лютении. А совсем недавно в России был учрежден государственный крестьянский банк для облегчения крестьянам покупки земли. Тоже важно! И еще учреждена фабричная инспекция — ограничена и урегулирована работа на фабриках малолетних детей и женщин. Узаконены школы грамотности, начали приниматься меры к распространению церковно-приходских школ…

Дальше военные гости заговорили о чем-то еще, ей не очень понятном, сугубо военном — что-то о приеме русской морской эскадры в Тулоне, — но и услышанного ей хватило для размышлений. Ксения живо соединила «добытые» ею сведения со всем тем, что она уже узнала в Лютении, что наблюдала здесь своими глазами. И за ужином переваривала не только пищу гастрономическую.

А стол, украшенный золотыми орнаментами, экзотическими цветами и светом золотых канделябров, был прекраснее, чем она когда-либо могла себе вообразить. Она молчаливо ахала про себя…

И знала, что и сама выглядит ослепительно, и с удовольствием ловила на себе взгляды — особенно ее радовали взгляды, какие бросал на нее король. Она читала в них невысказанный вопрос, заинтересованность, восхищение.

Да, теперь она понимала Джоанну, которая ни за что не хотела отказываться от такой жизни: вокруг все такое красивое, все блестит, такая вкусная еда, у окружающих изысканные манеры, обстановка в комнатах невыразимо прекрасная — и столько можно услышать всего интересного от гостей…

Правда, если на другой «чаше весов» — любимый, то все блага престола Ксения, подобно своей матери, отдала бы за то, чтобы быть с ним, принадлежать ему, а не правилам этикета, испытывать радость близости с ним, а не подчиняться холодным пунктам придворного протокола. Но это если бы ее кто-то любил так же, как отец любил ее мать…

Видимо, Ксения унаследовала от матери самоотверженность, поскольку, сочувствуя королю, в желании как-то поддержать его, оказавшегося под таким жестким давлением и, можно сказать, в ловушке, она стала предпринимать все возможное, чтобы очаровать придворное общество, собравшееся на банкет, и всем, кому можно, она, преодолевая природную застенчивость, говорила о короле что-то приятное или просто что-то такое, что могло бы как-то особенно заинтересовать, зацепить собеседника.

— Я очень жду вашей свадьбы, мэм, — почтительно сказал ей один из дворян, который, как она заключила, был крупным землевладельцем и пользовался большим влиянием в своей части страны, среди своего сословия. И, на свой страх и риск, не упустила удобного случая «завязать узелок».

— Я понимаю необходимость этого так же, как, насколько мне теперь известно, и вы, ваша светлость, — ответила Ксения тихо. — Дворянские поместья должны быть в безопасности. Я и мой будущий муж уповаем на то, что безопасность будет залогом дальнейшего процветания всей страны. И я уверена, король сможет рассчитывать на вашу поддержку в будущем…

Помещик, с кем она так говорила, посмотрел на нее с нескрываемым удивлением. И у Ксении мелькнула озарившая ее догадкой мысль: а ведь король никогда и не пытался укрепить связь с влиятельными лютенийцами из разных сословий, как это следовало бы ему делать! Что ж, лучше поздно, чем никогда.

И она стала не просто наслаждаться банкетом, а сосредоточенно двигаться от гостя к гостю, стараясь дать понять, кому это было возможно, что она в курсе напряженной и опасной обстановки в стране — и в некоторой степени за ее пределами.

Ее действия увенчались тем, что она удостоверилась: если раньше влиятельные фигуры, важные в политическом отношении, не обозначили своей позиции в существующей расстановке внутренних лютенийских сил, то сделали это сейчас, при ее посредстве.

Ей и в голову не приходило, что подобное поведение королевской особы было беспрецедентным, но король лишь наблюдал за ней со стороны, не слыша, о чем она говорит с гостями, — ему казалось, это обычные светские любезности, какими принято обмениваться на приемах.

Когда банкет постепенно пошел на убыль и гости начали расходиться, кое-кто из них, прощаясь, многозначительно говорил королю приблизительно следующее, немало его удивлявшее:

— Ваше величество знает, что всегда может на меня рассчитывать, я и мои возможности — в полном вашем распоряжении.

А когда король и Ксения вместе с королевской семьей покидали большую гостиную, где они узким кругом собрались после ужина для более тесного разговора, король поинтересовался:

— Что ты им всем говорила такое?

Ксения взглянула на короля с тревогой, не зная, одобрит ли он ее несанкционированную активность, и с запинками объяснила:

— Я подумала, что… неплохо, если… приглашенные сегодня гости будут знать, что ты… что они могут тебе понадобиться, если… все так серьезно, как заявляет премьер-министр…

Король какое-то время не отвечал, но, когда они достигли конца лестницы и Ксения собралась идти в спальню, он вдруг сказал ей:

— Я благодарен. И удивлен. Не знал, что тебе интересна политика!

— Та политика, что творится здесь, — с готовностью ответила Ксения, — касается не только тебя, но и всех твоих подданных.

Король не уходил — все стоял и глядел на нее выжидающе.

— У меня такое впечатление, что тех, кто живет за пределами столицы — крупных землевладельцев, вообще знать, — держали в неведении, возможно, умышленно, относительно того, что происходит в стране! — разгоряченно заметила Ксения.

— А ты дальновидна! — поразился король. — То есть мне нужно было раньше заручиться поддержкой?

— Начать никогда не поздно, — мягко и дипломатично улыбнулась Ксения.

К ним присоединилась вдовствующая герцогиня, и разговор пришлось прекратить.

Но король взял руку Ксении в свою и поцеловал.

— Спасибо, — одними губами сказал он, но она услышала.

А затем он стоял и смотрел, как она помогает его тетушке подняться по лестничным ступенькам.

Улегшись под одеяло и отослав горничную, Ксения подвергла ревизии свои действия в этот вечер. Кажется, она все сделала верно, ей не за что себя упрекнуть. Ничего изменить в настоящем она не может, но может повлиять на будущее. Несколько шагов в этом направлении она сделала. И залогом того, что она действовала правильно, стал тяжелый взгляд премьер-министра, наблюдавшего за нею весь этот вечер издалека. Король должен, должен избавиться от него! Но как?

Как избавиться от политика, который имеет такое влияние на свой кабинет и членов парламента?

С этой мыслью она вчера и уснула.

Подняв занавески, Маргит подошла к кровати, на которой спала Ксения, укрывшись шелковым одеялом. Привычным бесшумным движением она поправила край покрывала в ногах и уголок подушки. Теперь ложе принцессы не имело изъянов. — Я принесла вам газеты, ваше королевское высочество! — объявила Маргит, уверенная, что Ксения уже не спит: опыт горничной ее не подвел. — Может быть, взглянете во время завтрака? Там есть довольно милые очерки. О вашем прибытии к нам!

Ксения уселась на кровати и с интересом открыла газеты.

Их было три. Она бегло их просмотрела.

И сразу заметила, что выражения в статьях повторяются. Сразу видно — у них один и тот же источник.

Когда Маргит принесла завтрак и поставила его на столик, Ксения спросила:

— Это все газеты, какие выходят в Мольнаре?

— Есть еще одна, ваше королевское высочество.

— Так где же она?

— Я… мне кажется… боюсь, это не тот вид прессы, что может заинтересовать ваше высочество.

— Почему же?

Маргит опасливо замолчала, словно боялась открыть какую-то правду, но с неохотой ответила:

— «Народный голос» — независимая газета. И она в оппозиции к правительству.

— Хочу почитать ее! Непременно! — воодушевилась Ксения.

Горничная казалась еще более встревоженной.

— Я уверена, во дворце найдется один экземпляр! — настаивала Ксения. — Наверное, вы сможете одолжить газету у кого-нибудь из прислуги.

Она уж подумала, Маргит откажет, но та, кивнув и тихо обронив «хорошо, ваше высочество», молча вышла из комнаты. Ксения как раз доедала завтрак, когда Маргит вернулась. Газету она прятала под фартуком и достала ее, лишь дойдя до изголовья кровати.

— У меня будут неприятности, ваше высочество, если узнают, что это я вам ее принесла…

— Обещаю, никому не скажу! — ответила Ксения, улыбаясь.

Открыв газету, она сразу же поняла, почему Маргит не хотела, чтобы газета попала ей в руки. Содержанием эта газета в корне отличалась от тех, что она уже видела. Передовица вместо дифирамбов по поводу ее приезда и извещения о свадьбе на следующей неделе явно порицала оба этих события следующей статьей:

«Когда у древних римлян возникали трудности с завоеванными народами, они устраивали цирк, чтобы отвлечь умы людей от несправедливости и лишений. Брак нашего короля с принцессой Джоанной Прусской — не что иное, как лютенийский цирк, за который народ должен будет платить, нравится ему представление или нет».

Ксения перешла к другим страницам. Все они кричали о несправедливости и притеснениях. Даже сделав поправку на враждебно-агрессивный настрой материалов и заголовков, она не сомневалась — газета не лжет. Она прочитала ее от корки до корки, вернула Маргит и отправилась в ванную. Прочитанное не шло у нее из головы. И ее угнетало чувство беспомощности, что она сама по себе ничего не может с этим поделать.

Затем, пока Маргит помогала ей одеваться, Ксения вызвала ее на разговор:

— Лютения кажется страной процветающей. В Мольнаре много бедняков?

— В наши дни да, ваше высочество, — ответила Маргит, — потому что людям не помогают, если они попадают в беду. И налоги очень высокие. Даже богатые люди не могут вести себя так щедро, как раньше.