– Тимми, – крикнул он, – пулей лети сюда и спасай этот идиотский нос. Мне кажется, что эта дьявольская штука вот-вот сползет с моего проклятого лица.

– Ну, все, я пошла, любимый, – сказала Фиби, не обращая никакого внимания на его проблемы. – Лимузин должен отвезти меня в аэропорт к трем. Думаю, что если я выеду сейчас, то вполне успею на самолет.

– Да, да, да, – буркнул Джулиан. Господи, когда же эта чертова баба уедет, и он сможет заняться своей дьявольской работой? Этот нос добьет его: он был сделан из толстой резины, отвратительно вонял, и, казалось, весил целую тонну. Теперь еще и кончик носа стал опускаться вниз, делая его еще более нелепым.

– Пока, дорогая. Счастливого пути. – Он безразлично поцеловал ее и снова заорал: – Тим, Тим, куда ты запропастился, черт тебя побери?

– Сейчас, шеф, дайте мне доесть. – Гример поднялся в фургон, чуть не столкнувшись с Фиби, которая, как корабль под всеми парусами, выплывала оттуда в своем белом шелковом платье. Помахав на прощание ручкой, она, наконец, ушла, и Джулиан с облегчением вздохнул. Закрыв глаза, он позволил Тиму заняться носом, и тот стал поправлять его палочками с пропитанной ацетоном ватой.

– Дьявол, Тим, этот хобот чертовски неудобен, ты же знаешь. Я скоро расплавлюсь от этой проклятой жары.

– Знаешь, старина, что по этому поводу говорила моя дорогая матушка? – ухмыльнулся Тим, ловко вынимая крошечные кусочки резины из зияющей бездны гигантских ноздрей резинового носа Джулиана.

– Да не знаю я, Тим, – тяжело вздохнул Джулиан, скосив глаза на свое нелепое отражение в зеркале. – Так что же говорила тебе твоя дорогая матушка?

– Тебе придется страдать, чтобы быть красивым, малыш.

А вечером Джулиан удобно расположился на софе в своем уютном домике, обнимая за хрупкие белые плечи Кандиду Уиллоу. Они слушали отрывки из «Богемы» по старому радиоприемнику, и Кандида нежно покусывала ухо Джулиану, а он лежал, откинув назад голову.

Длившиеся целый день съемки вымотали его, да еще этот уик-энд, который он провел с Фиби, тоже не обошелся без ставших обычными перебранок. Теперь ему хотелось мягкой и неторопливой любви с этой восхитительной главной героиней, которая так хорошо снимает напряжение… а потом долго-долго спать.

– Джулиан, давай поженимся, – неожиданно прошептала прелестная звезда, оставив в покое его ухо.

– Что, что ты сказала, дорогая? – Джулиан резко сел па кровати. Теперь все надежды на спокойный вечер потеряны.

– Я сказала, что хочу выйти за тебя замуж, Джулиан, – я ведь так люблю тебя. Я никогда никого так не любила. Ты же тоже меня любишь? Давай поженимся, пожалуйста.

Она посмотрела на него умоляющим взглядом, и ее глаза, такие лучистые и прекрасные на огромных экранах кинотеатров, наполнились крупными глицериновыми слезами.

Джулиан онемел. Неужели она забыла правила игры? Он же женат. А это всего лишь легкий роман на съемках. Он же говорил ей об этом в самом начале. Шуры-муры там всякие, к чему эти страсти, этот детский лепет о женитьбе? О, черт. Женщины, женщины, женщины – пропади они все пропадом, всем им нужно одно и то же, прав был Генри Хиггинс, думал Джулиан, Его мозг отчаянно искал выход, чтобы самому с честью выйти из ситуации и не оскорбить гордость Кандиды.

– Сердце мое, нежная моя, ты же знаешь, что это невозможно, – искренне сказал Джулиан, стараясь, чтобы это выглядело серьезно и в тоже время, чтобы в этих словах было ласковое понимание, хотя в душе у него уже нарастало раздражение.

– Почему, почему? Ты не любишь Фиби. Ты просто не можешь ее любить. Я ее видела сегодня. Она выглядит как старая потаскуха, – проговорила Кандида сквозь слезы. – Я наблюдала за вами весь уик-энд. Это чуть не убило меня. – И она разрыдалась, заливая слезами свой ангорский свитер. – А мысль о том, что вы были вместе… в постели… о, о, это просто ужасно.

– Ты шпионила за мной, моя прелесть? – нежно проворчал Джулиан. – Это же совершенно неприлично, ты сама знаешь. Очень, очень неприлично.

– Да, да, я шпионила, – не переставая плакать, сказала девушка. – Я не могла не шпионить. Я смотрела в окно вашей спальни всю ночь. Она же толстая. Как ты мог ее предпочесть мне?

Джулиан продолжал молчать с видом оскорбленного достоинства, лихорадочно обдумывая ситуацию. Кандида, как любопытная сорока, украдкой подглядывала в окно их спальни. Что же она за женщина?

– Она тебе совершенно не подходит, Джулиан, поверь мне. Я видела вас вместе. Вы друг другу совсем не подходите. Пойми, эта женщина не стоит тебя, не может быть, чтобы ты любил ее. Она такая старая, как ты можешь? – Она снова залилась слезами, и он механически протянул ей свой носовой платок.

Джулиан молчал. Душераздирающая мелодия последнего акта «Богемы» двигалась к своему неизбежному трагическому концу, как бы подчеркивая загубленный Кандидой вечер, который так хорошо начался.

– Послушай, моя девочка, – сказал он, нежно выти рая слезы с ее щеки и восхищаясь, как будто в первый раз, ее неотразимой красотой и молодостью. – Я не хочу причинять тебе боль, дорогая, но я не могу жениться на тебе и не женюсь никогда. Ты понимаешь? Это просто невозможно, дорогая.

– Нет, – упрямо ответила Кандида и, поднеся к губам бокал с вином, осушила его одним глотком. – Я не понимаю. Ты же сказал, что любишь меня, Джулиан. Неужели ты не помнишь? Ты что, обманывал меня?

Теперь уже заупрямился Джулиан и в сердцах оттолкнул свой бокал с бренди. Он, конечно же, говорил ей, что любит, но это была часть их игры, только игры, в которую он играет уже многие годы. Она должна играть по правилам. Всегда говоришь, что любишь, когда ложишься с женщинами в постель; в таких случаях просто неприлично не делать этого. Но просто так никто никогда не говорит о любви. Все его предыдущие любовницы это прекрасно понимали. О Господи, почему же эта маленькая дурочка не понимает?

– Съемки закончатся на следующей неделе. – В голосе Кандиды звучали слезы, они капали из ее глаз, и это начало его раздражать.

– Я не могу без тебя жить, Джулиан. Я не могу одна вернуться в Америку, дорогой. Ты нужен мне, я хочу быть с тобой. Я хочу быть с тобою всегда, всю оставшуюся жизнь. Везде и всюду. – Кандида бросилась ему на грудь, содрогаясь от рыданий. Она была на грани истерики. Джулиан издал долгий и тяжелый вздох и крепко обнял ее дрожащие плечи.

В течение всей этой долгой и бессонной ночи Джулиан пытался утешить Кандиду. Он терпеливо объяснял ей, почему не может на ней жениться. Джулиан говорил ей, что она должна быть взрослой и понять, что их отношения прервутся, как только кончатся съемки. К тому времени, как они заснули в широкой уютной двуспальной кровати, Джулиан решил, что ему удалось успокоить Кандиду и заставить ее принять все его доводы. Он был не прав.

Он проснулся от стука в окно и бодрого приветствия Тима:

– Пять тридцать, Джулиан, ваша мама пришла, молочка принесла. Вставай, дружище, кофе сейчас будет готов.

Джулиан обнаружил, что Кандиды в постели нет. Он пошарил рукой и обнаружил, что она была не только пустой, но и холодной. Кандида наверняка поняла все, что он ей сказал, и решила достойно уйти. Так даже лучше, подумал он. Он ненавидел сцены и скандалы, но ему нравилась Кандида, и он обожал заниматься с ней любовью, понимая, что она для него не больше чем очередное увлечение. Она была очаровательным ребенком, восхитительным сексуальным котенком, но если бы он и решил когда-нибудь расстаться с Фиби, а эта мысль время от времени приходила ему в голову, то женщина, ради которой он пожертвовал бы своим браком, должна была бы обладать более твердым характером, умом и другими достоинствами, чем эта привлекательная, но ограниченная калифорнийская милашка. Он пошарил ногой по прохладному деревянному полу и направился в ванную.

Ничто не предвещало того ужасного зрелища, которое предстало перед его глазами. В старой, с выгнутыми ножками ванне, как Офелия в прибрежном тростнике, спокойно лежала Кандида Уиллоу. Изящная рука свисала через край ванны, и из глубокого темно-красного пореза на ее запястье капала кровь, образуя на полу багровую лужицу. Глаза Кандиды были закрыты, а голова погрузилась в воду до самого носа.

– О, Боже Всемогущий! Кандида, о Бог мой, Кандида! – Джулиан бросился к девушке и подхватил ее под руки, увидев, что вода в ванне по цвету похожа на красное вино.

– Тим, Тимми! – во весь голос заорал он. – Давай сюда, ради Бога!

Через несколько секунд Тим, который нес поднос с кофе и рогаликами, ворвался в ванную и, увидев ужасную картину, уронил все на пол.

– Иисус Христос, шеф, какого черта она это сделала? – спросил он, когда они торопливо переносили девушку на кровать. Джулиан начал приводить ее в сознание, делая искусственное дыхание, пока Тим быстро и умело рвал белую рубашку Джулиана на длинные полосы, что бы остановить кровотечение. Обе кисти Кандида перерезала бритвой, которая теперь лежала на окровавленном полу ванной.

– Она жива? – хрипло выдохнул Джулиан.

Тим кивнул. Во время войны он был в гражданской обороне и поэтому имел огромный опыт обращения с тяжело раненными во время воздушных налетов.

– Еще жива, – мрачно сказал он. – Однако потеряла много крови. Мы должны немедленно доставить ее в больницу, иначе она умрет, тогда все это дерьмо всплывет на поверхность.

– О Господи, – прошептал Джулиан. – Господи, бедная, глупая, маленькая девочка.

– Если бы я был на твоем месте, шеф, я бы подумал о себе, – мрачно сказал Тим. – Девчонка, возможно, выкарабкается. Но если об этом узнают, ты окажешься по уши в дерьме. И от твоей популярности не останется и следа, ставлю на это свой последний пенни.

Каким-то образом съемочной группе удалось сделать так, что происшедшее не попало на страницы газет. Кандида была молодой и здоровой девушкой, и ей очень повезло, что Джулиан вовремя нашел ее в ванной. Ей оставалось еще два съемочных дня, и изобретательный отдел рекламы Дидье Армана быстро состряпал историю о внезапном приступе аппендицита, якобы сделавшем невозможным ее быстрое возвращение в Америку сразу после окончания съемок. Несколько дней Кандида провела в местном нормандском госпитале, а потом за ней прилетели мама, папа и долговязый молодой юрист по имени Джерри из Пасадены, который оказался ее женихом.