Сергей задумался. Отмести возможность чего-то потустороннего, конечно, просто, но чем черт не шутит? Этот Олег был личностью настолько неординарной, мощной, интересной и яркой, что запросто мог и в сны приходить. И надо признать, что и у самого Кнурова в жизни случались несколько раз такие необъяснимые вещи, которые кроме как Божьей волей и чем-то вроде чуда и не объяснишь!

– У вас были какие-нибудь видения раньше, не абстрактные, а такие, которые потом воплощались в жизни, в реальности? – спросил он Нику уже без излишнего напора, но не слишком довольным тоном.

Она помолчала, посмотрела ему в глаза и твердо ответила:

– Да. Один раз.

Ей совсем не хотелось об этом рассказывать. Тем более ему, да еще при свидетелях, которые с нескрываемым любопытством уставились на нее.

«Может, обойдется?» – без энтузиазма подумала Ника.

– И что вы видели? – жестко спросил Сергей.

«Не обошлось!» – вздохнула обреченно она.

Ну как же! Матерый идет по следу, никаких возможностей к побегу!

«Ну что ж, ты сам напросился!» – решилась и, посмотрев Кнурову в глаза, твердо произнесла:

– Я видела вас.

«Может, остановимся на этом?» – совсем уж тоскливо подумалось девушке.

– Как именно, где, при каких обстоятельствах? – пресек он ее последнюю попытку сбежать.

Ника помолчала, внимательно глядя ему в глаза, и ответила. Ну, раз уж сам напросился, что не ответить-то!

– В тот момент, когда меня сбила машина, я потеряла сознание. Сначала была темнота, сменившаяся ярким светом, и я увидела себя, лежащую на дороге, людей рядом, машину «Скорой помощи», как бы сверху. Внезапно меня куда-то понесло, и я оказалась у вас на кухне. Вы стояли у окна в полной темноте, держали кружку с остывшим чаем, потом сели на подоконник и закурили. Вам было очень плохо. Рассказать, какие мысли у вас были? Я их не слышала, я их чувствовала.

Она перевела дух и продолжила, не упомянув о том отчаянии, которое он испытал, и о его просьбе к Богу о ее спасении.

– У вас большой рваный шрам справа, от ключицы, через грудь, на спине родинка в форме сердца и под ней еще один шрам. Потом, так же быстро, меня понесло назад, и я очнулась в машине «Скорой помощи». Может, вы помните эту ночь?

Ника отпила остывший кофе и поставила кружку на стол. В звенящей тишине, воцарившейся на террасе, в которой даже дыхания сидевших за столом не было слышно, звук от соприкосновения чашки с деревянной поверхностью получился таким неожиданно громким, как хлопок!

Сергей помнил! Еще как помнил!

Это было почти два месяца назад.

Иногда на Кнурова наваливалась такая мучительная глухая тоска, нечасто, но случалось. Изматывая, скручивая душу в жгут. Сожаление о чем-то непонятном, понимание того, что многое уже поздно, печаль о непережитых чувствах, о другой, несостоявшейся жизни. Такие настроения накатывали на него то ли от усталости, то ли оттого, что не было интересного дела для ума. Тоска предупреждала о своем приходе металлическим привкусом во рту и необоснованным раздражением на всякие мелочи. Как только Кнуров, как правило с утра, улавливал эти симптомы, то старался занять себя сверх меры или пригласить очередную подругу на свидание, с раздражением заранее зная, что уже ничего не поможет, а будет еще хуже, впереди бессонная ночь, и ее надо просто пережить как болезнь, а к утру само пройдет, перемучив, опустошив.

Но в ту ночь ему было так плохо, как не бывало, пожалуй, никогда.

В какой-то момент Сергей вдруг испытал самое настоящее отчаянное горе, чувство безмерной утраты и вдруг понял совершенно отчетливо, что вот сейчас уходит где-то из жизни родной, близкий, самый важный для него человек. Боль и чернота навалились на него с такой силой, что Сергею стало больно даже дышать! Его накрыло ощущением безысходной страшной потери.

И тогда он попросил: «Не надо, Господи!»

И отпустило!

Стальной кулак, сжавший сердце, стараясь выдавить из него всю кровь, разжался, оставляя тупую боль-воспоминание о пережитом.

И Сергей понял, почувствовал – миновало!

Человек остался на земле, и теперь все будет в порядке.

Еле передвигая ноги от навалившейся каменной усталости, Кнуров прошел тогда в гостиную и рухнул на диван, даже не думая вернуться в кровать к спящей там женщине, настолько она была сейчас чужой в его жизни.

Кнуров проспал несколько часов и, проснувшись рано, еще до рассвета, разбудил даму, что-то впопыхах ей объяснив, вызвал такси и отправил домой. Принял контрастный душ, смывая с себя ночной кошмар, сварил крепкий кофе и обзвонил всех своих мужиков.

Убедившись, что у них все в порядке – все живы, все здоровы, он, обычно весьма аккуратный во всем, побросал какие-то вещи в сумку и поехал в аэропорт, первым же рейсом улетев в Сочи, к маме.

Ей он не стал звонить, пугаясь того, что может услышать, но, переступив порог дома, сразу с облегчением понял, здесь нет беды.

Он пробыл у мамы, к ее бесконечной радости, три дня. Объелся всякими вкусностями, отоспался на славу, маясь от того, что себя совершенно некуда применить – в доме два года назад сделан капитальный ремонт с элементами евродизайна, и если и требовались какие-то хозяйственные мужские дела, с ними справлялся их сосед. Отставной военный на пенсии, давний друг.

Когда Кнуров возвращался в Москву, то все гадал, откуда же приходило это чувство? И о какой беде его не то предупредили, не то оповестили какие-то неизвестные силы?

«Надо завести постоянную любовницу, а не прыгать от бабы к бабе, может, и всякая хрень перестанет мерещиться!» – так ничего и не надумав, решил Кнуров.

За эти два месяца воспоминания о пережитом той ночью всплывали не один раз, но Сергей торопливо отделывался от них, переключаясь на дела насущные.

И сейчас, глядя в вопрошающие зеленые глаза, он не знал, что ответить этой девушке Веронике.

Именно это пугало до чертиков ничего не боящегося, побывавшего не один раз лицом к лицу со смертью и знавшего, как выглядит ад, боевого офицера Сергея Викторовича Кнурова!

– Почему ты мне не сказала, что тебе было так плохо? – тихо спросил Василий Корнеевич Нику.

– Дедушка, ты не пугайся, пожалуйста, – заспешила успокаивать его Вероника. – Я просто потеряла сознание на несколько минут, и на самом деле ничего страшного не случилось – ни переломов, ни внутренних повреждений, только сильное сотрясение.

– Почему мужчина, который приезжал от тебя, не сказал, что ты сильно пострадала? Ты уж, пожалуйста, не пытайся оградить меня от переживаний, лучше рассказывай все как есть!

– Хорошо, дедушка! – согласилась тут же она и, обняв его за шею, поцеловала в щеку. – Договорились!

– Какой мужчина? – спросил Кнуров, стараясь отодвинуть на время ненужные сейчас эмоции и вопросы.

– Я просила Евгения Александровича отвезти дедушке записку, что со мной все в порядке.

– Он мне телефон сотовый пытался подарить, чтобы мы с тобой созванивались. Я не взял, мало ли какие у тебя с ним договоры были, – пояснил Василий Корнеевич.

– Правильно, дедушка, а телефон мы тебе купим!

– Так! – остановил их разговор Кнуров. – Отвожу два дня на осмотр домов. Если к завтрашнему вечеру мы не найдем этот подвал, то послезавтра утром летим в Сибирь!

– Ура! – воскликнула Ната.

– Чему ты так радуешься? – засмеялся Антон и обнял жену.

– Это же так интересно, необыкновенно, мистически! И я абсолютно уверена, что они найдут этот подвал!

– За работу! – остудил ее пыл Сергей, хлопнув ладонью о стол.

Список оказался весьма внушительным, в него вошли адреса домов, в которых проживала семья Киры и Олега, Сонечки, все адреса из оставленных Василию Корнеевичу Игорем инструкций, а также адреса Агрипининой семьи, дома, где жили они с Олегом, и еще целая куча адресов, про которые вспомнил Василий Корнеевич.

– Что-то мне не дает покоя в этом послании, – сказал задумчиво Василий Корнеевич, когда составили предварительный список. – Никочка, ты все точно записала?

– Да, я наизусть запомнила! – уверила Вероника.

– Ладно, я подумаю, а вы езжайте, если что надумаю, позвоню.

* * *

К вечеру они совсем вымотались от бесконечных пробок в центре, невозможности поставить машину в узких московских двориках, от разочарования – в одних домах из списка вообще не было подвалов; другие давно выкуплены организациями.

От всего этого и еще больше от напряженного молчания, царившего в машине, у Ники разболелась голова. Они с Кнуровым почти не разговаривали, обмениваясь короткими фразами, исключительно по существу интересующего их дела.

– Давайте перекусим. Здесь недалеко есть хорошее кафе. Вернее, заведение так себе, но готовят там прилично, а потом заедем в еще два дома по пути, – предложил Кнуров.

– Давайте. Есть действительно хочется, – согласилась Вероника, с ужасом думая, на что она подписывается.

Зачем она согласилась?!

Ведь придется сидеть за столом напротив друг друга и о чем-то говорить в этой непонятной, какой-то сюрреалистичной ситуации?!

О чем говорить? О подвале?

Эту спасительную тему они уже обмусолили вдоль и поперек, и свою функцию палочки-выручалочки она исчерпала полностью.

И о чем говорить? Про ее видения? Ну, уж нет!

Может, махнуть рукой на всю классовую неприязнь бабули и Сонечки к быстрой еде и зажевать по хот-догу?

Говорить не пришлось. Сделав заказ и пожелав друг другу приятного аппетита, не изменяя установившемуся обоюдному хмурому молчанию как основной защитной линии поведения, они как-то очень быстро поели. Вероника даже не почувствовала вкуса того, что ела.

Все-таки хот-дог не такая уж плохая идея!

Они вышли из кафе, и девушка подумала, усмехнувшись про себя невесело, что погода, неожиданно изменившись, весьма соответствует ее настроению.

За время, пока они находились в кафе, как-то очень быстро и неожиданно набежали тяжелые дождевые тучи, надежно спрятав солнце, и поднялся ветер.