— Но я уже ухожу, — вмешалась она, не желая стеснять подругу.

— Конечно, помню, — обходительно солгал Ник, — рад встрече.

— И я рада, — сообразив, что к чему, а точнее, кто перед ней, ответила Трейси. Его лицо тоже давно стерлось у нее из памяти, но, благодаря Шэрен, казалось, что она прекрасно знает Ника Хейворта.

— Шэрен, тебе очень идет моя рубашка, — бросив взгляд на глубокий вырез, едва-едва прикрывавший округлую грудь, серьезно заметил он, — но, каким бы либеральным ни был Сан-Франциско, в твоих вещах я буду выглядеть странно даже здесь.

— Уходишь? — спросила она, хотя прекрасно знала ответ.

— Мне нужно переодеться к вечеру и немного поработать. А ты побудь с Трейси, я думаю, вам есть, о чем поговорить.

Ник иронично хмыкнул, но иронизировал он скорее над самим собой, потому что прекрасно понимал, кому сейчас будут перемывать кости и все равно шел на это, причем, добровольно. Затем, кивком пригласив Шэрен проследовать с ним в спальню, развернулся. Трейси восхищенно осмотрев широкую спину и не только, одобрительно подняла два больших пальца вверх и выразительно чмокнула губами, за что Шэрен погрозила ей пальцем и поспешила за Ником.

Ревность, которая еще пару минут неожиданно ужалила, развеялась без остатка. С Трейси они дружили со школы и никогда не ссорились из-за мужчин!

Ник, оказавшись скрытым одной единственной стеной, скинул полотенце и прижал Шэрен к себе, заверяя поцелуями, что будет сильно скучать. Она, с трудом оторвавшись от горячих губ, вернулась к Трейси, которая по-хозяйски возилась на кухне, рассматривая, что из остатков китайской еды можно употребить в пищу.

— Голодная?! — улыбаясь во все тридцать два зуба, воскликнула Шэрен. Она забрала коробки с потерявшим всякую привлекательность ужином. — Я приготовлю тебе омлет с беконом.

Шэрен возилась с продуктами, когда в кухню вошел Ник: полностью одетый, причесанный, со спокойным, даже отстраненным взглядом. Таким она увидела его утром после первой ночи и сразу испугалась, почувствовав неладное. Но сейчас в нем что-то изменилось, что-то неуловимое, незаметное глазу. Она не могла сказать, что именно, но была уверена: ничто уже не будет прежним. Они оба стали другими. Это умиротворяло и вселяло уверенность. Сегодня Ник был для нее ближе и доступнее, чем стоявшая рядом бутыль молока.

— Не пей много, — он взял ее за подбородок и чмокнул в нос, — а то уснешь в опере. — Потом он заглянул в сковороду, на которой уже шипел бекон, и тихо добавил: — Завтра утром я тоже хочу омлет.

Погладив Шэрен по щеке костяшками пальцев, Ник попрощался с Трейси и ушел.

— А начальство у тебя действительно высокое! — когда хлопнула входная дверь, весело заявила Трейси.

Изящная хрупкая Шэрен без каблуков едва доставала макушкой до плеча своему возлюбленному работодателю, но смотрелись вместе они все равно потрясающе: утонченность и нежность под руку с энергией и силой.

— Ну, рассказывай, — сгорала от нетерпения, она быстро разлила по бокалам ликер. — Я вся в нетерпении!

С этого дня Шэрен жила, как в сказке. Нет, прекрасный принц не надел ей на ногу хрустальную туфельку с обещанием любить до гроба, и горшочек с золотом жадного лепрекона она тоже не нашла. Хотя здесь можно было поспорить. Ник был богатым мужчиной и, в отличие от персонажа ирландского фольклора, скупость в нем отсутствовала напрочь. Шэрен он заваливал подарками и всячески баловал. Но не только или не столько это делало ее по-настоящему счастливой. Они стали парой. Нормальной, может, не совсем обычной, но безусловно счастливой.

Ночи они проводили вместе, а днем — работали, нельзя сказать, что тоже вместе, но рядом. И если из офиса Шэрен уезжала преимущественно одна — Ник часто задерживался на работе допоздна, — то утром в «Уайли» они отправлялись всегда вдвоем. Именно поэтому слухов избежать не удалось. Они часто сталкивались на парковке и в лифте с коллегами из издательства, а еще чаще с руководителями из «Беркшир», которые приезжали в офис так же рано, как и Ник. Все сотрудники вне зависимости от ранга были всего лишь людьми, а они по своей природе склонны к пересудам. В каком ключе они протекали — плохом или очень плохом, — конечно, зависело исключительно от внутреннего содержания каждого конкретного человека, но то, что пикантную новость обсуждали — факт.

В остальном же каких-то существенных изменений в отношении работы для Шэрен не произошло. Ник на самом деле не смешивал личное и общественное. В первую очередь, он был главой огромного холдинга, руководителем для всех и каждого, кто работал под его началом, и никаких поблажек в виду личной симпатии не делал. Даже для нее. И единственное, чем Шэрен могла хоть немного отомстить ему, если взбучка, по ее мнению, была несправедливой и обрушилась на нее исключительно из-за ошибок других и взрывного характера самого Ника, это уворачиваться от поцелуев и демонстративно не ставить в вазу подаренный букет любимых фрезий первые минут пятнадцать.

Если с Ником, за редким исключением, работать было легко, взаимодействовать с коллегами стало труднее. Шэрен не могла объяснить всем, что никаким особым отношением она не наделена. Некоторые в общении с ней стали приветливей и добрее, некоторые, наоборот, строже и недовольней, словно романом с начальником она нанесла им личное оскорбление. Радовало хотя бы то, что и Майкл, и Кристофер Уолш относились к ней по-прежнему. Первый был так же внимателен и справедлив, второй песочил по поводу и без. Может, им все равно, а может, они не обращали внимание на слухи, но, в любом случае, Шэрен была благодарна за это.

Кейт — напарница и подруга — настойчиво расспрашивала правда ли все то, что о ней говорили в кулуарах издательства. Шэрен не подтверждала и не опровергала слухи, продолжая молча работать, но в один из дней Ник сам подтвердил все предположения Кейт. Он ненадолго улетал в Нью-Йорк и по возвращении, не сумев связаться с Шэрен, спустился в хранилище, объяснив это необходимостью ее присутствия на важном внеплановом совещании. Кейт на скрытность подруги деланно пообижалась, но через пару часов воскликнув: «Как такая тихоня умудрилась урвать самого крутого мужика?» начала изводить Шэрен подробностями.

Стейси же, не в пример Кейт, ни в каких подробностях не нуждалась. Богатая фантазия с лихвой покрывала недостаток информации. Она понимающе улыбалась, когда Шэрен приходила в приемную и спрашивала: свободен ли мистер Хейворт и можно ли к нему зайти? Затем преувеличенно официально брала телефон, имитируя звонок боссу, но через пару секунд, заливаясь смехом, отвечала, что для нее он всегда свободен. Шэрен же нарочито лениво советовала на рабочем месте не увлекаться «Тиндером». Мотивируя свое беспокойство не столько страхом, что Стейси не успеет разобраться с должностными обязанностями, сколько тем, что она явно вышла из возраста, когда мужчин ищут на сомнительных сайтах знакомств, затем, гордо вскинув голову, заходила к Нику. Шэрен ведь действительно приходила только по делу, или если он сам ее вызывал, и ничем предосудительным они не занимались. Но Стейси на замечания Шэрен не обижалась, продолжая смотреть так хитро, будто на сто процентов была уверена: ее босс сейчас будет заниматься сексом!

На работе было много интересных, порой забавных моментов, но самым сладким временем для них с Ником были выходные. Утром они долго нежились в постели, занимались любовью и просто дурачились. Затем Шэрен, отметая все возражения, командовала подъем и вытаскивала Ника на свет божий. Два месяца, что он жил и работал в Сан-Франциско, кроме баров, ресторанов и оперы нигде не был, и Шэрен считала своим долгом исправить это недоразумение.

Иногда они устраивали пикники в парке, и Нику неожиданно понравилось, когда Шэрен читала вслух книги на итальянском или португальском языках. Он не понимал ни слова, но с охотой клал голову ей на колени и дремал под мелодичные звуки вперемешку с ласковыми прикосновениями длинных пальцев, путавшихся в его светлых волосах.

Если выдавалась ясная погода — без туманной дымки, которая из-за теплого ветра и прохладных вод залива частое и безусловно впечатляющее явление летом, но не для их целей, — то по узким улочкам поднимались к холмам «Твин Пикс» и любовались потрясающим видом на город. Шэрен даже удалось уговорить Ника съездить на экскурсию в знаменитую тюрьму «Алькатрас» и сходить в район Хейт-Эшбери — родину Хиппи. А вот колоритный Чайнатаун и радужный во всех смыслах квартал Кастро Ник отказался посещать на отрез. Доводы, ухищрения и даже соблазнение — на него не действовало ничего! Если первый он в принципе считал слишком шумным и грязным, полагая, что от нью-йоркского пристанища китайской культуры район ничем не отличается, то посещение квартала сексуальных меньшинств, преимущественно геев, не подлежало обсуждению. Ник, как оказалось, был консервативен. И достаточно сильно.

Если столбик термометра поднимался выше восьмидесяти пяти градусов, то они гуляли по пляжу: наслаждались океанской свежестью и прохладным порывистым ветром, шумным рокотом волн и извечно взволнованным океаном. А посещение тридцать девятого пирса, который облюбовали морские львы, стало воскресным моционом. Ник любил животных, а Шэрен любила наблюдать, как его по-мужски красивое, но часто серьезное лицо озаряла искренняя улыбка. Умилялась, когда он громко смеялся, наблюдая за возней животных на пристани, за их дурачеством и шутливыми драками. И даже специфический запах, намертво въевшийся в это место, не портил ему настроение. Наоборот, после этой прогулки у Ника просыпался зверский аппетит, и набеги на прибрежные рыбные рестораны были неизбежны.

Если свободные от работы дни у них проходили по разнообразной программе, то с вечерами дело обстояло куда проще, но и намного приятней. В зависимости от настроения они могли поужинать как в пафосном французском ресторане, так и в итальянской кафешке с пиццей на вынос, а однажды даже забрели в заведение с русской кухней: блины с икрой порадовали, а вот салат из свеклы подкачал. Затем шли либо в бар послушать джаз, либо домой смотреть старое кино. Они пили вино, обнимались на диване и никогда не досматривали фильм.