Маргарет Мур - Любовь слепа

— Она выгнала портного?

— Выгнала — но только после того, как он снял все необходимые мерки и мы выбрали ткань.

Джордж вздохнул с облегчением.

— Я боялся, что она спустит бедолагу с лестницы.

— Да, она была не в лучшем настроении, — призналась Марго. — Мне ни разу не доводилось встречать взрослую женщину, которая бы так любила капризничать. Кстати, она страшно сердита на тебя.

— Знаю, — ответил Джордж. Внешне он оставался невозмутим, однако душу его снедало беспокойство. Он пожалел, что не присутствовал при беседе кузины с женой: был слишком горд, чтобы проявлять любопытство. Гордость же не позволяла ему расспросить Элайю, откуда у нее столь редкостное мастерство… в делах особого рода.

— Это хороший знак, Джордж. Любое сильное чувство внушает надежду. Если бы она была тебе безразлична — вот тогда надо было бы тревожиться. Скажи, ей нравится заниматься с тобой любовью?

— Марго!

Джордж пристально посмотрел в безмятежное лицо двоюродной сестры и с трудом подавил желание поделиться с Марго своими мыслями о добродетели жены — вернее, о ее отсутствии.

— Насколько я могу судить, она наслаждается нашей близостью так же, как и я.

— Отлично! — Марго довольно улыбнулась.

— Пожалуй, — проворчал он, гадая про себя, часто ли Элайя наслаждалась такими… занятиями и многим ли мужчинам дарила свои ласки. Или только одному, с огненно-рыжими волосами.

— Как бы там ни было, Джордж, — предостерегла его Марго, — наслаждение физической стороной брака — это еще не все.

— И что же ты от меня хочешь? — поинтересовался Джордж.

— Будь с ней терпелив.

— Господи, разве я недостаточно терпелив?

— Думаю, недостаточно. Не жди, что она сумеет перемениться быстро, — если, конечно, ты хочешь, чтобы она переменилась.

— А ты полагаешь, мне приятно знать, что моя жена даже есть как следует не умеет? И смахивает то ли на оруженосца, то ли на служанку? А танцам предпочитает стрельбу из лука!

Марго устремила на него проницательный взгляд.

— Джордж, ответь мне на один вопрос. Если Элайя станет такой, как ты хочешь, ты не разлюбишь ее?

Джордж уставился на нее с возмутительно непроницаемым выражением.

— Ты считаешь, я ее люблю?

— Да.

— Все дело в том, что ее поведение повергает меня в замешательство, — ответил он, помолчав.

Марго не знала, сознает ли он всю опасность задуманного. Может быть, стоит предостеречь его и сказать, что некоторые браки распадаются из-за неосуществившихся надежд? Марго испытала это на своем собственном опыте — она не родила мужу наследника, о котором он мечтал. Супруг каждый Божий день проклинал ее за бесплодие — даже в тот день, когда погиб.

— Джордж, я постараюсь научить ее всему по мере моих сил. Но ты должен не вмешиваться и предоставить дело мне.

— Обещаю стать примерным, терпеливым супругом, — с улыбкой пообещал Джордж. — Это будет совсем нетрудно.

Однако Марго не разделяла его уверенности.

Элайя сидела на каменном полу, прижавшись спиной к стене и подобрав под себя ноги. Она размышляла, тайком прокравшись в опочивальню после того, как Эльма закончила прибираться там.

Элайя решила, что сегодня — только сегодня! — она спрячется и не станет заниматься с Гербертом утомительным обсуждением домашних дел.

Каждый день, оставаясь с ним наедине в комнате на верху башни, Элайя старалась определить, насколько обоснованны ее подозрения. Несколько раз ей казалось, что список, который Герберт показывал ей, выглядел чуть-чуть не так, как накануне, или что цифры выведены иначе, или слова казались дописанными у самого края строчек. Однако буквы казались ей такими похожими друг на друга!

По какой-то необъяснимой причине она чувствовала, что ни мрачному Герберту, ни его благодушному, улыбчивому брату нельзя доверять. К сожалению, она не смела высказать свои опасения, поскольку ей пришлось бы признаться в том, что она не умеет ни читать, ни писать.

Устало вздохнув, Элайя опустила голову на колени. Отец научил ее всему, что следует знать превосходному воину, но никак не превосходной жене. Здесь, в Равенслофте, она вечно боялась сделать что-то не так. Леди Марго пыталась обучить ее всяческим мелочам, однако каждая домашняя обязанность, вроде подсчета простыней и салфеток, наводила на Элайю смертельную тоску. Лишь временами ей удавалось ощутить счастье прежних дней и вновь почувствовать себя свободной. Случалось это, когда она отправлялась кататься верхом, однако и тут радость ее не была вполне безоблачной.

За каждой трапезой Джордж не спускал с нее глаз, что бы она ни делала. Ей казалось, что он следит за малейшим ее движением, и от этого ей кусок не шел в горло, хотя повар неизменно готовил изысканные и наверняка дорогие кушанья.

В отличие от Джорджа, который в открытую делал жене замечания за столом, его кузина была более тактична и деликатна. Раньше у Элайи никогда не было подруг, и временами ей хотелось думать, что они с Марго могли бы подружиться.

Если бы только та не была так красива и безупречна!

Если бы только Джордж не наслаждался ее обществом!

Снова и снова, как ни старалась Элайя подавить грызущий сердце страх, к ней возвращались мысли о том, что Джордж пригласил кузину вовсе не потому, что считал, будто его жене надо чему-то учиться. Марго была красивой и образованной леди, к тому же он, судя по всему, ей очень нравился. Возможно, она даже влюблена в него…

Взгляд Элайи задержался на постели. С тех пор как Джордж приказал ей слушаться его, каждую ночь она пребывала в растерянности.

Она пыталась вести себя так, как положено образцовой супруге, — оставаться бесчувственной, однако не выдерживала. Прикосновения и ласки мужа слишком быстро возбуждали, распаляя ее страсть. У нее просто не было сил лежать бревном. А он, казалось, отдалялся от нее все больше. Вместо того чтобы больше узнавать своего мужа, Элайя чувствовала, что они становятся чужими.

Что-то изменилось — между ними словно медленно вырастала непреодолимая стена. Временами, когда они оставались наедине, у Элайи создавалось впечатление, будто Джордж старается вовсе не замечать ее.

Она встала и, приблизившись к одному из сундуков с одеждой мужа, кончиками пальцев погладила тисненую кожу, которой была обита крышка. Да, она изо всех сил старалась доставить Джорджу наслаждение. Она пыталась измениться — ради него. Терпела неудобные платья и ненавистные уроки танцев. Силилась вникнуть в хозяйственные счета. Провела несчетные часы, выслушивая управляющих.

И все напрасно. Она проиграла не только сражение, но, похоже, и всю войну. Что же теперь делать? Закрыть глаза и умереть?

Признать поражение? Уползти домой, как побитая собачонка?

Нет. Ни за что! Отец всегда говорил, что лучше умереть с честью, нежели бесславно капитулировать.

И она одержит победу — на свой лад.

Элайя быстро откинула крышку сундука и достала первые попавшиеся под руку бриджи. Они были велики, однако она всю жизнь одевалась в обноски старших братьев. Недоставало лишь пояса, и она оторвала широкую полосу от подола нового платья из голубой шерсти. Быстро, привычными движениями она подняла юбку, надела бриджи и затянула импровизированный пояс.

Подоткнув юбку повыше, она спустилась во двор и прошла на оружейный склад. Там она сняла с гвоздя лучший лук из тисового дерева, взяла колчан со стрелами и забросила его за спину.

На охоту — вот куда она поедет!

Церковные колокола возвестили о начале заутрени, когда Джордж неслышно отворил дверь своей опочивальни. После ужина, состоявшего из жареной куропатки — как сообщил ему Гастон, птицу собственноручно подстрелила Элайя, — Джордж засиделся, играя в шахматы с Ричардом Джоллиетом.

Почти всю трапезу Элайя хранила молчание, однако к этому он уже привык. В последние дни она почти не отзывалась на его речи. Манеры ее, несомненно, улучшились, однако это напряженное безмолвие стало просто невыносимым.

Джордж уже не раз думал о том, что Элайя согласилась стать его женой от отчаяния, поскольку истинный объект ее любви, Руфус Хамертон, отверг ее.

К сожалению, у Джорджа были все основания полагать, что Руфус был любовником Элайи или одним из ее любовников и что она не берегла девственность для мужа.

Даже Ричард Джоллиет говорил — о, крайне осторожно, явно не желая огорчать своего хозяина и друга! — что Элайя с удовольствием проводит время среди солдат, и даже счел необходимым намекнуть, что хозяйка Равенслофта слишком уж вольно держит себя.

Ее поведение ничуть не рассеивало его подозрения. Элайя избегала его, и все обитатели замка догадывались, что хозяин и его молодая жена не ладят друг с другом.

Однако ночью все менялось. Какие бы мысли ни тревожили Джорджа днем, позднее, в опочивальне, все становилось по-прежнему. Ему было достаточно лишь раз коснуться ее бархатистой кожи или поцеловать, чтобы испытать желание, и тогда все на свете, кроме любви, исчезало.

Закрыв дверь, он постоял, прислушиваясь к глубокому, ровному дыханию Элайи, и сделал несколько шагов по залитой лунным сиянием комнате.

Элайя лежала на боку, в одной лишь тонкой сорочке, прижимая к себе край атласного покрывала. Густые вьющиеся волосы рассыпались по подушке, на загорелых щеках лежала тень от длинных ресниц. Такой, наверно, была когда-то богиня охоты Диана. Джордж протянул руку и отвел с ее щеки непослушную прядь. Губы ее слегка приоткрылись, и она, тихо вздохнув, перевернулась на спину.

Джордж ощутил мощный зов желания и постарался прогнать прочь навязчивые видения, в которых возле Элайи лежал рыжеволосый гигант — дотрагиваясь до нее, целуя ее, овладевая ею.

Одежда Джорджа бесшумно упала на пол. Он забрался в теплую постель и, взяв руку жены, нежно поцеловал мягкую ладонь. Губы его заскользили по ее гладкой коже. От Элайи пахло свежестью, а вовсе не сладковатыми притираниями, как от других женщин.