Я кивнула.

– Любви хочется, – ее голос мгновенно потеплел, – настоящей.

Я не шевелилась.

– Меркулова, нам скоро сороковник стукнет, и как бы мы ни молодились, лет не убавить и здоровья не вернуть. Ирка молодец. Дуреха дурехой, но родить двоих успела. А мы с тобой, старые клячи, так и помрем бездетные.

– Ты белены объелась? До сороковника еще семь лет!

Мне удалось справиться с препятствием, мешающим говорить, я мгновенно запротестовала.

– А кто говорил, что женщине столько лет, на сколько она сама себя ощущает? Что настоящая женщина не должна работать по восемь часов в сутки «на дядю» и пахать у плиты – тоже не ее? Что…

– Стоп! – она подняла руку. – Я помню все, что говорила. И не отказываюсь. Тебе заявляю, что я готова к материнству. Созрела, понимаешь? Инстинкт проснулся. Хочу ребенка, но от любимого мужчины. Это обязательное условие. Пока его найду, влюблюсь, забеременею и рожу, не известно, – сколько времени пройдет.

– Давай выпьем, – предложила я.


Такую неожиданную информацию нельзя воспринимать на трезвую голову. Кардинальные изменения в Танькиной голове вычеркнули мои меланхолические раздумья, которым я предавалась накануне.

А после пятой рюмки я вдруг отчетливо поняла, что на самом деле хочу того же самого – ребенка от любимого мужчины. Как гром среди ясного неба… Ребенок? Ребенок… Ик…


Напившись до чертиков, попутно признаваясь друг другу в скрытых желаниях, решили позвонить Ирке.

– Во-ро-буш-ки-на, – пропела Татьяна в трубку. – Приезжай к нам.

– Ты на часы смотрела?

Ирине предложение явно не нравилось.

– Полвторого ночи! Дети давно спят, и я тоже.

– Ирка, – заныла Татьяна, – приезжай. Нам тебя не хватает.

– Ты че, нализалась, что ли???

– Зачем так грубо? – Таня надулась. – Мы вдвоем с Меркуловой посидели, поболтали чуть-чуть под коньячок.

– Дорогая, с кем ты разговариваешь? – послышалось где-то в трубке.

– Ирка, с кем ты там разговариваешь? – переспросила Татьяна.

– С тобой! – рявкнула и отключилась.

Татьяна повернулась ко мне, приподнимая удивленные брови:

– Мне кажется, я слышала голос мужчины.

Придерживаясь края стола, я поднялась и попыталась сказать четко, как на демонстрации:

– Наша Ира спит не одна.

– Во дела-а-а, – Танька присвистнула, – а девочка повзрослела.


Мы замолчали на целую вечность. Потеряв нить разговора, я поддалась уговорам Морфея. Меня стало клонить в сон.


Как уснула, не помню, проснулась рядом с Танькой на ее семейном ложе. Голова не болела, но ощущение неправильных поступков терзало совесть. Наносить непоправимый вред здоровью в моем возрасте недопустимая роскошь. А главное, зачем? Те же задушевные разговоры с подругой можно вести без принятия энного количества алкоголя внутрь. Непривычно, согласна, но учиться этому искусству надо. Обыкновенный стереотип «поплакаться в жилетку» срабатывает после первых пятидесяти граммов. На этом надо было тормознуть.

– Меркулова, – хрипло позвала Татьяна, – ты че застыла в позе напуганного богомола? Слазь с кровати.

– Доброе утро, – пробурчала в ответ, недовольная прерванными размышлениями.

– Мне такой сон приснился, – продолжала хрипеть Таня, – цветной, как реальный.

– Значит, сбудется.

Я сползла с кровати и закуталась в халат. Хотелось чая с лимоном, желательно целое ведро.

– Ты правда думаешь, если сон красочный, он что-то символизирует?

– Тань, мне каждую ночь подобные сны снятся. Откуда я знаю, что они значат?

– Ну, ты ведь психолог.

– Ах да, как я могла забыть?

Я сунула ноги в мягкие тапки, продолжила:

– При чем здесь это? Кстати, психотерапевты считают, что яркие сны снятся шизофреникам. С запахами, ощущениями и переживаниями.

– Сама ты шизофреник!

Я улыбнулась и направилась в ванную.

Если бы я могла тогда предположить, что эта невинная домашняя пьянка положит начало серьезным переменам в жизни каждой из нас, сто процентов, не откликнулась бы на приглашение. Осталась бы дома и продолжала грустить в одиночестве.

* * *

Ирина позвонила и предложила организовать девичник.

– Есть повод.

– Без спиртного!

Я была категорична.

– Как скажешь, – она смеялась, – приходите в субботу, жду.


Субботнее утро было тихим, безветренным. Для мая месяца очень подозрительно. Как будто природа затаилась и собиралась грянуть грозой, как в легендарных стихах об этом времени года. Иришкина квартира все так же пахла печеными сладостями прямо с порога.

– Меркулова, ты как хочешь, – Татьяна выудила из пакета бутылку коньяка и банку консервированных ананасов, – а мы с Ириной тяпнем.

– Я тоже пас, – Иришка пожала плечами.

– Вы что, в трезвенницы записались? Ведем здоровый образ жизни!? Это сейчас модно, да?

Таня не на шутку рассердилась:

– Ты чего? Я не могу сейчас пить так, как раньше. Дети дома и тем более в моем положении.

– Так-так, договаривай.

– Ира, ты что?..

Мы застыли, ожидая сакраментального продолжения. Ира оглянулась, встала, прикрыла дверь и выдохнула одним словом:

– Я беременна.

Еще пару секунд две дамы с открытыми ртами приходили в себя. Вскоре к ним вернулась речь.

– Поздравляю, подруга! Вот это повод, вот так сюрприз!

Я была ошеломлена новостью.

– За это надо выпить.

Татьяна подхватила бутылку. Суетливые движения, украдкой брошенные взгляды на Иркин плоский живот выдавали внутреннее волнение.

– Какой срок?

Таня опрокинула стакан, не чокаясь.

– Шесть недель.

– Кто папа?

– Сергей Станиславович, конечно.

Ирина смутилась, а я демонстративно покашляла. Что за нелепый допрос? Где радость за подругу?

Татьяна нервничала так, будто это ей в кабинете УЗИ внезапно сообщили о беременности.

– Он знает?

– Конечно.

– И как отреагировал?

– Лучше, чем ты.

– Значит, обрадовался.

Мы смотрели с Ириной, как Таня наливала себе уже третью рюмку.

– Мы летим на Мальдивы в следующем месяце. Уже куплены билеты.

– Вот это да! Ирка, поздравляю!

Я радовалась за подругу от души. Вскочила с табуретки и кинулась обниматься.

– Свадьба будет?

Таня продолжала сыпать вопросами.

– Нет, решили не собирать гостей. Распишемся и улетим в тот же день.

– Ира, а как же платье и фото на память?

Я была неисправимым романтиком.

– Платье уже было, фотки с путешествия привезем.

Ирина сияла.

Таня вела себя как прокурор на допросе.

– А дети? Они знают?

– Сережу знают и любят. Настя спрашивала, может она называть его папой?

– И он, конечно же, не против?

– Не против. Если Олег подпишет необходимые бумаги, то Сережа после нашего возвращения детей усыновит. Говорит, что вся наша семья должна быть на одной фамилии. Я считаю, это правильно.

– А ты молодец, не теряешься. Способная ученица.

Татьяна ухмыльнулась:

– Зачем ты так? Я просто люблю его, а он меня.

– По-моему, тебе хватит.

Я забрала у Таньки бутылку и постаралась перевести разговор на отвлеченную тему.


Уже в такси Таньку развезло окончательно, и задушенные годами обиды прорвали броню – хорошо замаскированный образ счастливой женщины. Мы сидели на заднем сиденье, и она, уткнувшись мне в плечо, разрыдалась.

– Всю жизнь я ваши судьбы устраиваю, а у самой дыра в сердце. Ирка замуж выходит, ждет ребенка от любимого мужчины. Это моя мечта была, слышишь? У нее двое уже есть, куда ей третьего? А у меня нет ни одного! У меня нет детей, слышишь?

Она плакала навзрыд.

– Тань…

Я не знала, что сказать. Гладила ее по голове и лихорадочно подбирала слова. Это было так неожиданно, как гром среди ясного неба. Танька и слезы. Несовместимые вещи.

– Я всю жизнь тебе завидовала, – продолжала голосить она, – и Ирке тоже. У тебя мужики какие были: что Славик, что Михаил. Любят тебя мужики, Меркулова, а меня боятся.

– Ну что ты говоришь, – я гладила ее волосы и говорила ласково, – Николай тебя обожает, и ты еще родишь…

– А я его не люблю!

Она подняла зареванные глаза, и я увидела в них, какова может быть на самом деле правда жизни.

– Ты знаешь, что такое жить с нелюбимым? Притворяться, играть роль? Ты со Славкой сколько прожила, когда поняла, что нет больше чувств? Месяц, два? А я восемь лет так живу, слышишь? Восемь лет!

Она зарыдала вновь. Я поцеловала ее в макушку.

– Танюш, ты еще встретишь своего любимого, и у вас будут детки.

– Только лечить меня не надо.

Она резко выпрямилась и вытерла нос.

– Я сама разберусь со своей жизнью.

– Конечно, разберешься.

Я улыбалась и продолжала говорить ласково, по-детски. Татьяна напряглась и отодвинулась.

– Спорим, через год я рожу ребенка?

– Я тебе верю и спорить не буду.

– Ладно, замяли.

Она уткнулась в окно. Остаток пути мы ехали молча.

Для Татьяны ребенок стал идеей фикс, целью номер один, для достижения которой все средства хороши. И если Татьяна что-то задумала, поверьте, она этого добьется. Любым способом в строго установленный срок. Всегда. Поиск мужчины, которого Таня собиралась полюбить, наверняка уже начался. Оставалось понять, что она будет делать с нынешним супругом? Скажет, что ждет ребенка от него? Наверное, это единственный беспроигрышный вариант. Хотя Татьяну предугадать нельзя. Она настоящий ураган. Непредсказуемый и опасный.

Алкоголь давал ей возможность забыться на время, отодвинуть мысли о ребенке и расслабиться. Поэтому в последнее время она так налегала на спиртное. Есть такой психологический прием. Если мы чего-то не получаем, начинаем себя жалеть, находим разрядку накопившейся нереализованной энергии в чем-то другом. Чаще всего это алкоголь. Чаще всего этим грешат мужчины. Мужчины-неудачники. Иногда – женщины. Женщины-неудачницы. Я имею в виду регулярные употребления. Неудачники – это люди, у которых длинный список обид на свою жизнь. Что она не так сложилась. Неудовлетворенность собственной жизнью толкает людей на поиски искажения реальности. Это один из самых сильных страхов – увидеть свою жизнь в реальном времени. Что тебе пятьдесят четыре, к примеру, ты лысый, заурядный, храпишь во сне рядом со своей женой-сокурсницей на старом, подаренном на свадьбу диване. Ты не стал космонавтом, как мечтал в детстве, у тебя нет мотоцикла и своей рок-группы, о которой мечтал в юности. Ты не путешествовал дальше Любимовки, в которой живет теща, и твои физкультурные возможности проверяются два раза в год вскапыванием ее бескрайнего огорода. Ты неудачник, и тебе в это поверить сложно. Ты покупаешь бутылку и вместе с товарищами под разговоры о превратностях судьбы и обсуждений зарплат футболистов ее опустошаешь. Чувствуешь моральное удовлетворение, пусть кратковременное, но оно есть.