Он и не догадывался, какого напряжения воли требует от нее сохранение невозмутимого вида. Он был очарован ее лицом и красотой. Она была восхитительна, неотразима. Сегодня никакие горести не омрачали ее чела. Диана была обворожительна и по- женски притягательна.

А Диана упивалась эффектом, который она произвела на Джеймса, и посылала ему многозначительные, манящие взгляды из-под ресниц и, словно задумываясь над его словами, откидывала голову, мягко, чувственно поглаживая обнаженную изящную шею. Джеймс глядел, завороженный ее царственным величием и доступностью.

Под действием паров кларета ему показалось, что все вокруг залито призрачным светом. И если он не всегда мог понять смысл ее слов, то ясно чувствовал мощное притяжение, с неземной силой сближающее их. Уверенный в своей привлекательности в ее глазах, он смотрел на нее прямо и неотрывно, улыбаясь той открытой, беззаботной улыбкой, которая, как он знал, ей очень нравилась.

Но рассудок не дремал и бил тревогу. Он знал, что она желает близости с ним, что она поощряет его, но как он может приблизиться к ней? Как ему преодолеть последний шаг? Переход от нежной дружбы к любовным отношениям труден в любых обстоятельствах, а тут перед ним была Диана! Замужняя женщина! Диана — принцесса Уэльская!

Он спустился на землю. «Не будь смешным, — звучал в нем голос разума, — ишь, размечтался, глупец! Кто ты и кто Диана! Остынь! Забудь! Об этом не может быть и речи. Вы друзья — вот и все: хорошие, нежные, верные друзья! Вот суть и единственно допустимая форма ваших отношений». Отчетливо осознав это, он почувствовал некоторое облегчение. Быть может, и некоторое разочарование, но в первую очередь бесспорно — облегчение.

Диана повела его назад в гостиную выпить чашку кофе. Джеймс расположился в углу дивана, поближе к камину, и наблюдал, как Диана, сидевшая напротив, разливает кофе. Когда она протянула ему чашку, их пальцы на какой-то миг переплелись, и сладостный трепет, как удар током, пронзил его. А Диана, взволнованная произведенным эффектом, испытывала волнение и гордость.

Ее тоже очаровывала и пленяла его спокойная, уверенная мужественность. Она знала лишь, что жаждет оказаться в его объятиях, где может ощутить себя в безопасности под его защитой. Она понимала, что он не станет открыто заявлять свои права на нее, но при этом с той самой минуты, когда он оказывается рядом с ней, беря на себя всю ответственность, он становится хозяином положения.

Она почувствовала, что сил сопротивляться искушению больше нет. Вожделение было слишком сильным, она стала уступать. С уверенностью опытного танцора, исполняющего хорошо отрепетированное па, она встала и подошла к нему.

Когда она села боком к нему на колени, обхватив его шею руками, Джеймс, охваченный неистовым желанием, был одновременно и удивлен. Ему казалось невероятным, что она так прямо и откровенно, без излишних церемоний, первой сделала шаг навстречу. Но ощутив ее тело, жаждущее его крепких объятий, он почувствовал, что его любовь и жизненная сила передаются ей.

Он нежно, целомудренно целовал ее. В нем клокотало желание, но ему казалось, что она ждет от него лишь такой отеческой, чистой ласки и заботы.

Он не догадывался, как она истосковалась по любви, как жаждет почувствовать себя настоящей, страстной и уверенной в себе и своих чарах женщиной. Он не знал, что она все еще страдает от равнодушия своего мужа, что она ощущает себя опустошенной, непривлекательной и утратившей женственность, что целыми ночами она не смыкает глаз, скрупулезно перечисляя в уме свои физические недостатки и укрепляясь в мысли, что она недостаточно хороша.

Позднее она признавалась Джеймсу, что чувствует себя не такой, как остальные женщины, словно все они принадлежат к некому тайному клубу, стать Членом которого ей не позволяет недостаток умения или опыта.

Сегодня она решила, что пришла пора изменить все это. Перед ней мужчина, которого она ждала. Чего ж еще? Она позволит любить себя, даст убаюкать себя теплом и заботой. И этот спокойный, уверенный в себе мужчина, достаточно храбрый, чтобы принять ее вызов, без лишних вопросов и сомнений, без нервных терзаний, достойно и благодарно отвечает на каждый ее шаг навстречу.

Диана встала и, не говоря ни слова, протянула Джеймсу руку и повела в спальню.

Она лежала в его объятиях и плакала. Она плакала о том времени, когда чувствовала свою несостоятельность и ненужность, когда мечтала о таком полном слиянии со своим супругом, какое испытала с Джеймсом.

Она плакала о том времени, когда, неудовлетворенная и смущенная, мечтала о чем-то таком, что ей недоступно, но что обязательно должно быть и что ей теперь наконец довелось узнать. Любимая и желанная сегодня, она плакала о том времени, когда, лежа рядом с мужем, чувствовала себя отверженной, чужой и никому не нужной.

И она оплакивала ту часть себя, которая умерла, отвергнутая Чарльзом, тот хрупкий росток юношеского оптимизма, который был жестоко растоптан, не успев раскрыться.

Она плакала от страха, что отмершее в ней уже не возродится к жизни, что ей уже поздно стряхивать с себя то пагубное чувство, на которое обрек ее отказ Чарльза в любви. Сумеет ли она когда-нибудь забыться, забыть о своем теле и отдаться настроению момента?

Джеймс молчал. Он не спрашивал, о чем она плачет. Ему казалось, что он знает причину такого обильного потока слез, и это его печалило. Он лежал неподвижно, стараясь не разжимать объятий, словно теплой шубой в морозный день, укрывая ее своей тихой, спокойной и бескорыстной поддержкой.

Он знал, что пути к отступлению уже нет, что не может быть места сомнениям. Он знал, что теперь он уже часть ее, что пока она будет в нем нуждаться, а он будет в состоянии ей помочь, он не оставит ее.

Он догадывался, что залечить такую глубокую рану, как у Дианы, скоро не удастся. Но он не спешил, у него хватит терпения и любви. Глядя на нее, такую слабую и беззащитную в его руках, он испытывал счастье и знал, что сделает все, что в его силах, чтобы защитить ее, внушить ей веру в себя и свои силы.

Они оба знали, что по ее щекам текут слезы не только от горя, но и от счастья, от пьянящего чувства, что наконец-то ей довелось испытать то, что она должна была испытать, что должна была испытывать всегда.

Ее пленяла его открытая мужественность. Он не стеснялся своей наготы, уверенный в своей физической привлекательности, и голый чувствовал себя совершенно естественно. В отличие от Дианы, он доверял своему телу и не подвергал его дотошному анализу. Так он был воспитан — тело есть тело, все просто, и нечего делать из этого проблему.

Не то чтобы он относился к своему телу безразлично, просто он был им вполне доволен и гордился своим атлетическим сложением. Он знал, что его нагота не может вызвать отвращения и, чувствуя себя весьма уверенно, как ни в чем не бывало мог расхаживать голым по комнате.

А Диана, стоило ей взглянуть в зеркало, видела лишь чудовищные недостатки, сколько бы ни пыталась убедить себя в обратном. Что с того, что весь мир восхищается ее фигурой, разве можно в это поверить, разве это может быть правдой, если ее собственный муж отвернулся от нее? Ее самооценка была резко занижена, а представление о себе опасно искажено. В минуты отчаяния, когда отвращение к себе становилось особенно сильным, словно в кривом зеркале виделись ей одни уродства. И тогда она не могла найти себе утешения: она казалась себе средоточием всех несовершенств, и не приходилось удивляться, что ее отвергли, что муж предпочел ей объятия другой женщины.

Конечно, тогда Джеймс даже не подозревал, какие искривленные формы принимает игра ее ума. Он лицезрел красоту ее тела, сияние пылающего от слез лица и блестящих глаз, стройные длинные ноги.

Нежно сдвигая со лба прядь ее волос, он был потрясен впечатлением беззащитности существа, находящегося перед ним.

Они лежали в полном молчании и полном единении. Им не нужно было слов, для которых было еще достаточно времени впереди. Они смотрели друг на друга долгим, внимательным взглядом, полным тихого счастья и удивления, и не находили в нем ни тени сожаления.

Нет, они ни о чем не сожалели. Диана была несколько смущена и пыталась сдерживать свои чувства. Ведь она так полно открылась ему, открыла ему такие тайники души, куда и сама раньше не заглядывала. Но она спрашивала себя: какой смысл отворачиваться от него сейчас? Все произошло так естественно, непринужденно и просто. И он был так нежен и внимателен.

Впервые в своей взрослой жизни рядом с этим человеком она ощутила такой покой на душе, словно вернулась домой после долгих скитаний по голой пустыне. И она не станет омрачать великолепие этих мгновений своими никчемными слезами. Если она была достаточно взрослой, чтобы спровоцировать эту ситуацию, ей нужно самостоятельно с ней справляться. Ей нужно научиться быть самой собой.

Лежа в постели, в которой, как он был уверен, никогда не бывал принц Чарльз, поскольку у него с Дианой были раздельные спальни, и сжимая в объятиях Диану, спавшую безмятежным сном усталого человека, Джеймс подумал, что с ним никогда еще такого не было. Он изучал ее, такую милую и беззащитную во сне; она уткнулась в него лицом, и он испытывал прилив теплоты и нежности. Он чувствовал на груди ее дыхание и был захвачен красотой и покоем этой минуты.

Разглядывая в сумраке обстановку спальни, он поразился ее детскому антуражу, словно Диана так и не повзрослела, так и не смогла забыть романтических грез детства. И внушительный вид широкой двуспальной кровати не мог рассеять этого впечатления, ведь тут же рядом располагался диванчик, на котором она аккуратно в ряд рассадила всех своих пушистых игрушечных зверей — друзей ее детских лет, с которыми она ложилась в постель, когда жила в Парк-Хаусе, которые утешали ее и охраняли, и от их уютного покровительства она не хотела, не готова была отказаться.