Анита Берг - Любовь — прекрасная незнакомка

— Какой странный вопрос, любовь моя!

— Я должна знать, Алекс!

— А кто внушил тебе эту мысль? — спокойно спросил он. Слишком спокойно, подумала Энн.

— Питер, — коротко ответила она.

— Понимаю.

Он встал, подошел к окну и очень долго, как ей показалось, смотрел вниз, на крыши Эдинбурга. Энн почувствовала дурноту. Чем дольше он стоял задумавшись, тем больше она убеждалась, что услышит ответ, который ее разум не сможет принять.

— Не знаю, убил я ее или нет, — заговорил он наконец, снова садясь на ее постель. — Обещай, что, после того как я все тебе расскажу, ты не возненавидишь меня!

— Как я могу обещать, не зная, что ты собираешься рассказать?

Алекс пожал плечами.

— Невыполнимое требование, верно? Но я надеялся, что ничто не может поколебать твою любовь ко мне, какие бы злодеяния я ни совершил, точно так же, как твою любовь к сыну. Значит, я должен рассказать все как было, рискуя потерять твою любовь… Как видишь, у меня достаточно причин ненавидеть твоего сына!

Энн напряженно ждала начала его рассказа.

— Вначале я любил Наду. Любил всем сердцем, больше, чем самого себя. Ревновал ее. Но… она никогда по-настоящему не любила меня. Была мне неверна.

Энн тихо ахнула.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — ты вспомнила, как я предостерегал тебя… Но я не убивал ее, хотя многие до сих пор говорят, что это так. Сам же я этого действительно не знаю… Не скрою, я хотел, чтобы она умерла, но то, что случилось, весь этот ужас до сих пор окутан каким-то черным туманом. Я солгал бы тебе, если бы стал категорически утверждать, что не убивал ее. — Он остановился, подыскивая наиболее точные слова.

— Алекс, прошу тебя, перестань говорить загадками! Я хочу знать правду!

— Я думал, что Нада счастлива со мной. Я давал ей все, что только может пожелать женщина. Но мои иллюзии длились недолго. Года через два стало очевидно, что она изменяет мне. Я не мог этому поверить. Сестра предостерегала меня, друзья тоже. Но моя гордость не позволяла мне прислушаться к их словам. Со временем у меня не осталось сомнений. Ее равнодушие постепенно убило мою любовь к ней. Должно быть, мы не расставались только из-за моей глупой гордости. Я не мог примириться с тем, что все узнают о моем несчастливом браке. От него осталась одна видимость, и я был невыразимо несчастен.

Энн, смотревшая на него в упор, увидела холодный блеск в его глазах и вздрогнула.

— Я был в очередной деловой поездке — в те дни я очень много разъезжал — и, неожиданно вернувшись, застал ее в постели с моим шофером. Можешь себе представить этот позор? Как ему удалось бежать, никогда не пойму! Он оказался более быстроногим, чем я, и через несколько секунд его и дух простыл! — Алекс засмеялся давнему воспоминанию. — Он мчался по пыльной улице, придерживая сваливающиеся штаны. Заметь, этот подонок с того дня и до сих пор так и не нашел работы — это для него было ненамного лучше смерти. Итак, я остался наедине со своей неверной красавицей. Мы бегали по всей вилле из комнаты в комнату и поносили друг друга, изливали в криках нашу взаимную ненависть. Видимо, я не оправдал ее ожиданий, не удовлетворял ее как мужчина, надоел ей. Я ударил ее. Ударил несколько раз. Это был первый и единственный случай в моей жизни, когда я позволил себе поднять руку на женщину! Случилось это после того, как она соизволила сообщить мне, что беременна, но не знает, от кого, и выкрикнула множество имен предполагаемых отцов, среди которых, кроме шофера, фигурировали и некоторые мои друзья. Мы стояли в это время на лестничной площадке. Она обернулась, в ее глазах светилось злорадство, и расхохоталась мне в лицо. А потом — скатилась с лестницы и разбила голову о большую каменную вазу, стоявшую в холле. Когда ее увозили в больницу, она была жива и умерла только через сутки.

Его серые глаза стали совсем черными от мрачных воспоминаний. Он сжал руку Энн.

— Я до сегодняшнего дня не знаю, дорогая, толкнул я ее или она упала случайно. На следствии Янни заявил, что он вошел в холл, когда моя жена начала спускаться по лестнице, видел, как она споткнулась и упала. Я не знаю правды — в моей памяти до сих пор какой-то темный провал. Судья поверил ему, и я был свободен. Мои враги продолжают утверждать, что я столкнул ее, а я сам в глубине души не уверен, что не убил бы ее со временем, если бы этот кошмар продолжался. — Он замолчал, опустив глаза, точно боялся взглянуть на Энн.

Она схватила его за руку, ясно понимая одно: под конец он возненавидел Наду. Все эти годы он не оплакивал ее, а если отказывался говорить о ней, то только из боязни, что Энн может узнать правду. Она почувствовала огромное облегчение.

— Дорогой мой, бедный…

— Ты веришь мне?

— Конечно, верю, любовь моя!

— Слава Богу! — Он сжал голову руками. — Я так боялся увидеть страх в твоих глазах, боялся, что ты станешь презирать меня! Наша любовь так прекрасна, Анна, что я не могу представить себе жизни без тебя!

— Алекс, дорогой, я все знаю и понимаю…

На следующий день Энн сообщили о приходе сына. Она отказалась его видеть. Питер вызывал у нее страшную горечь, но не из-за потери ребенка — она понимала, что это могло случиться и без его участия, — а потому, что он был способен так дурно думать о ней. Она знала, что никогда не сможет простить этого Питеру, и уже не была уверена, что продолжает любить его, как она сказала Алексу. Впрочем, независимо от своего отношения к сыну Энн достигла того рубежа, когда должна была окончательно решить, как жить дальше. Она не могла рассчитывать, что Алекс согласится встречаться с Питером после того, что произошло, и стояла теперь перед выбором между сыном и мужем. Она выбрала Алекса.

Выйдя из больницы и благополучно вернувшись в их загородный дом, Энн попыталась склеить уцелевшие обломки своей жизни.

За время ее отсутствия Алекс распорядился вынести из детских в обоих домах все, что могло напомнить о ребенке, заново их отделать и обставить как спальни для гостей. Все игрушки и другие вещи были собраны и отправлены в детские больницы. Ее жизнь снова вернулась к тому моменту, когда она забеременела, а периода беременности как будто и не бывало.

Они никогда не упоминали о ребенке, которого так ждали, но Энн продолжала молча горевать о несбывшихся надеждах. Ее одолевала какая-то усталость, которой она никогда раньше не испытывала.

Перенесенные страдания имели и еще одно последствие: секс перестал доставлять ей радость. Засыпая, она часто плакала, вспоминая, как чудесно все было прежде.

Происшедшее изменило Энн. Ее одолевала тоска — она чувствовала, что устала от людей, от Алекса, от самой жизни. Во многом это напоминало ее состояние после смерти Бена — ей все время хотелось остаться одной, зализывать раны, анализировать свои переживания. Она страшилась наступления ночи: не испытывая прежнего наслаждения от близости, она казалась себе почти жертвой надругательства.

Теперь многие часы Энн проводила в одиночестве. То она запиралась у себя в комнате, то подолгу блуждала по окрестностям, слепая к красоте природы. Она попыталась снова начать рисовать, но от ее былого увлечения не осталось и следа.

Может быть, ее нынешнее подавленное состояние было совершенно естественным после потери долгожданного ребенка? Нельзя было исключить и того, что ее продолжало терзать предательство сына. Или же — эта причина ее депрессии была особенно зловещей — глубоко в подсознании она верила, что Алекс убил свою первую жену, и страх отдалял ее от него, особенно когда в постели она находилась целиком в его власти?

Энн не понимала реакции Алекса на ее поведение. Ее не удивило бы, если бы он был раздражен, сердит, — это было бы естественно, и она с легкостью простила бы его. Но он был нежен и мягок, а когда ласкал ее, то, казалось, упрекал себя за то, что ко всем ее неприятностям добавляет еще и это. Видя его отношение, она окончательно запуталась и думала даже, что ей было бы легче, если бы он сердился: тогда у нее было бы хоть какое-то оправдание, теперь же она постоянно испытывала чувство вины.

Наконец Алекс предложил ей поехать в Грецию без него, и она с радостью согласилась. Ей необходимо было хоть короткое время пожить вдали от него, чтобы разобраться в своих чувствах. Он предложил еще, чтобы Фей и Найджел сопровождали ее. Для Энн сейчас ничего не могло быть лучше — ее полностью устраивала возможность ежедневно общаться с дочерью и подробно обсуждать с ней поведение Питера. До сих пор она все откладывала этот разговор, опасаясь, что Фей разделяет мнение Питера о ней. Это было необходимо выяснить.

Прощаясь, Энн с легким сердцем поцеловала Алекса.

— Вернись ко мне, Анна, когда окончательно избавишься от своих проблем, — серьезно сказал он, беря ее руки в свои.

— Я уеду на пару недель, не больше!

— Нет, любовь моя, я хочу, чтобы ты пожила там, пока совсем не успокоишься.

— А ты приедешь ко мне?

— Нет, дорогая. Тебе понадобится время, чтобы прийти в себя, чтобы я тебе опять стал нужен.

— Но послушай, Алекс… — начала Энн, чувствуя, как страх сжимает ее сердце. Она не ожидала такого поворота событий.

— Никаких «но», дорогая. Сейчас жизнь со мной для тебя невыносима. Скажу честно, мне тоже нелегко. На пару недель я должен поехать в Америку. Надеюсь, что к моему возвращению ты сумеешь все решить.

— Что решить, Алекс?

— Любишь ли ты меня по-прежнему.

— Я люблю тебя, Алекс!

— И я люблю тебя, Анна, но ты нужна мне вся, без остатка, а не только какая-то часть тебя. Я хочу, чтобы вернулось то волшебство, каким наша жизнь была раньше. А жалкая подделка мне ни к чему!