Анита Берг - Любовь — прекрасная незнакомка

Питер отвернулся и опять наполнил свой стакан.

— Питер, но почему ты не пришел ко мне, не рассказал об этом?

— Я ведь тебе объяснил, что Фей меня отговорила. Да ты мне и не поверила бы, ты в то время была не в себе. К тому же в этом не было необходимости, ты и так все знала. Не понимаю только, как ты могла после этого по-прежнему распространяться о своей любви к отцу!

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что я знала?

— Ради Бога, перестань! Он сам сказал мне, когда я в тот вечер позвонил ему и прямо спросил об этом, пригрозив, что приеду к вам и все тебе расскажу. Он только рассмеялся. Черт бы его побрал, он рассмеялся! Я помню совершенно точно его слова: «Бог с тобой, сынок, у нас с твоей матерью нет секретов друг от друга!» И добавил, что тебя это не волнует. Подумать только, мою родную мать не волнует, что ее муж, а мой отец спит с моей женой!

— О Питер, бедный сынок! — с чувством произнесла Энн.

— Брось, мама! Я не нуждаюсь в сочувствии, во всяком случае в твоем… — с горечью проговорил он.

— Ты должен мне поверить, Питер! До прошлой недели я ни о чем не подозревала!

— Не нужно прикидываться, мама! Он добавил, что любовницы у него уже давно, а ты прощаешь ему неверность и любишь расспрашивать о гнусных деталях. Говорят, такое часто бывает, когда брак выдыхается!

Энн тяжело опустилась на софу. Руки ее дрожали.

— И ты поверил этому, Питер?

— Когда узнаешь, что твой собственный отец спит с твоей женой, ты уже ничему не удивляешься! Если бы мне сказали, что вы проводили время в постели втроем, я и этому поверил бы! Я хочу сказать, что варианты сексуальной взаимозаменяемости в нашей милой семейке очень разнообразны! — Питер невесело рассмеялся.

Энн встала, быстро прошла через комнату и с размаху ударила его по лицу.

— Как ты смеешь, Питер! Как ты смеешь говорить обо мне такие мерзости!

Питер медленно потер щеку.

— Нет ничего невозможного! — пожал он плечами.

— Ради всего святого, ведь я твоя мать! — Энн изумленно покачала головой.

— А как ты вела себя с Адамом! Иногда по целым неделям не видела его, а потом начинала вдруг носиться с ним и распускать слюни. Когда мы были маленькими, ты к нам так не относилась. Это и навело меня на мысль, что отец говорил правду.

— Адам — мой внук, поэтому мое отношение к нему совсем особое. Я и чувствую, и держу себя с ним по-другому. Я понимала, что не смогу видеть его каждый день, не рассчитывала на это. Бабушки привыкают к такому положению вещей. Этим объясняется и то, что я его баловала и «распускала слюни», как ты выразился. Я продолжаю испытывать к нему такие чувства. Ты можешь говорить обо мне какие угодно нелепости, но я его люблю и знаю, что он мой внук!

— Не можешь посмотреть правде в глаза, а, мама? — насмешливо спросил Питер.

— Питер, мы должны быть друзьями сейчас еще больше, чем раньше. Нужно вылечить нашу семью!

— Не думаю, что мы можем быть друзьями! Я чувствую, что не знаю, не понимаю тебя! Первое потрясение я испытал, узнав о позорном поведении отца, вторым была его смерть, а вскоре после этого ты сошлась с этим чертовым греком. В твоем поступке я увидел подтверждение того, что говорил отец. Так называемое вторичное доказательство — нечто вроде этого!

Энн посмотрела на сына, услышала, как презрительно звучит его голос, — и спокойствие покинуло ее.

— Питер, нам нужно подробно поговорить обо всем, выяснить это недоразумение!

— Нечего выяснять, мама. Я люблю Адама, так что никакой проблемы нет. Я знаю, что Эмма — моя дочь, а Салли я давно простил. Но своим родителям я простить не могу!

— А ты, Салли, разве мне не веришь? Ты же знаешь, что я ни о чем понятия не имела. Ты лучше чем кто бы то ни было должна была знать, что Бен меня обманывал. Вспомни, как я старалась быть тебе другом. Теперь я понимаю по крайней мере, почему ты отталкивала мои попытки сблизиться! — У нее вырвался сдавленный смех.

Салли долго не поднимала глаз.

— Я знаю только, что Бен уже давно был глубоко несчастлив с вами. Он говорил, что у вас ни о чем нет собственного мнения. При его чувственности жизнь с вами была для него очень тяжела… По его словам, между вами уже много лет не было близких отношений, — добавила она, как бы защищаясь. — Да, он говорил мне, что все вам рассказывает и что вы довольны, когда у него с кем-нибудь роман, потому что тогда он оставляет вас в покое. Должна признаться, что я презирала вас за это.

— Милостивый Боже, не верю собственным ушам! Я… — Энн пронзительно рассмеялась. — Я нормальная женщина и любила его как могла — может быть, особого опыта у меня не было, но… фригидной я не была. Это ложь! Бен сам ко мне охладел, а не наоборот!

Питер фыркнул и допил виски.

— Ты простил Салли ее вину, а мне, хотя я ничего плохого не сделала, не хочешь простить?

— Салли была невинной овечкой, а отец — распутным негодяем! У нее не было ни малейшего шанса устоять перед ним!

— Значит, ты продолжаешь верить всем гнусностям, которые отец наговорил тебе обо мне?

Питер пожал плечами с видом человека, уставшего от пустой болтовни. Энн посмотрела на сына долгим взглядом. В комнате повисло тягостное молчание.

— В действительности это ты болен, Питер, — медленно, отчетливо произнесла она наконец. — Я уже и раньше обходилась без тебя — если ты этого хочешь, то с легкостью обойдусь и впредь. Но мне стыдно за тебя, по-настоящему стыдно, потому что ты поверил этим подлым россказням! — Она гневно повысила голос: — Я надеялась, что из этой грязи мы выйдем примирившимися, что зло обернется добром, но вижу, ты слишком меня ненавидишь!

— Да, мама, я ненавижу тебя! Ненавижу за то, что ты оказалась не той, за кого я тебя принимал. В довершение всего ты связалась с еще одним омерзительным подонком! Видно, ты предпочитаешь именно таких!

— Алекс не подонок, а хороший человек! Как ты смеешь так отзываться о нем, когда даже не знаешь его?

— О да, поистине хороший человек! А как тебе нравится спать с убийцей, мама? Это придает вашим объятиям дополнительную пикантность?

— Что еще за чушь ты городишь, Питер?! Перестань говорить глупости!

— Ты наверняка станешь уверять, что и об этом ничего не знаешь?

— О чем ты, ради всего святого?

— О том, что он убил свою первую жену!

Как и неделю назад, Энн показалось, что перед ней длинный глубокий туннель, а голос сына, казалось, отражался от его стен, буравя ей голову словами, которых она не могла и не хотела слышать. Она медленно взяла с дивана свою сумку.

— Вижу, — проговорила она, — что мой приход оказался напрасным. Если ты собираешься продолжать мне мстить неизвестно за что… — Она привстала.

И вдруг по ее телу прокатилась волна мучительной боли, и она покачнулась. За первой волной последовала вторая, еще более сильная. Энн показалось, что ее ударили в живот, еще и еще! Она обхватила его руками и всем телом подалась к сыну, умоляюще простирая к нему руки.

— Ребенок! — вскрикнула она и была наконец избавлена от своих мучителей, погрузившись в черную непроглядную бездну.

Когда Энн пришла в себя, она уже знала, что означали эти боли. Ребенка у нее не будет.

Она лежала с закрытыми глазами, будто это могло отдалить момент ее возвращения к действительности.

Энн знала, что в комнате она не одна. Еще не видя, она ощущала присутствие Алекса и боялась его гнева и разочарования. Она понимала, что целиком виновата в случившемся. Из-под ее сомкнутых век выкатилась слеза и медленно поползла по щеке. Она почувствовала его губы на своих губах.

— Не плачь, любимая, не терзай себя. Я люблю тебя!

Она медленно открыла глаза, и ее измученный взгляд остановился на склонившемся над ней муже.

— Алекс, дорогой, прости меня! — прошептала она.

— Мне нечего тебе прощать, любовь моя. Так решили боги. Значит, не суждено было! — мягко сказал он.

Энн почувствовала легкий укол в руку. С облегчением, почти с радостью она позволила снотворному унести себя из действительности, к которой не была готова. Уже погружаясь в сон, она сознавала, что не потеряла любовь Алекса.

Ночью она опять проснулась и долго плакала в темноте о своем погибшем ребенке, о разбившейся мечте. Она попыталась справиться с охватившей ее душу тоской и постепенно успокоилась на мысли, что в жизни для нее нет ничего более важного, чем ее любовь к Алексу и их отношения.

В течение двух дней Алекс не упоминал о происшедшем, но на третий спросил:

— Почему ты поехала сюда?

— Мне необходимо было все узнать о Бене. Я надеялась — теперь я понимаю, как глупо это было, — что недоразумение рассеется и мы с Питером снова будем друзьями.

— Я мог бы сказать тебе заранее, что у твоего сына слишком черствое сердце и он не способен прощать.

— Я все еще люблю его, Алекс, и ничего не могу с собой поделать!

— Никто и не ждет, что ты перестанешь любить его. Но я — другое дело, я желаю его смерти! В ту страшную ночь я был способен убить его собственными руками! — Он поднял свои большие руки, сжав пальцами воображаемую шею.

Боль пронзила низ живота Энн. Она вздрогнула.

— Тебе больно?

— Нет, — солгала она. — Меня испугали твои слова об убийстве.

— Прости, дорогая, я не хотел испугать тебя! — Он взял ее руки в свои и нежно поцеловал.

Энн смотрела на его длинные тонкие пальцы и спрашивала себя, неужели они могут отнять у кого-нибудь жизнь. Она должна знать, даже если это знание разрушит их любовь. Неведение не менее опасно.

— Ты убил свою жену?

Он резко поднял голову и вопросительно посмотрел на нее. Его серые глаза были полны сочувствия, но — она это знала — они могли в мгновение ока застыть, как две льдинки.