Дверь открыла молодая женщина. Приветливая улыбка на ее лице сменилась подозрительным выражением, когда Энн спросила, не знает ли она нового адреса Питера Грейнджа.

— Вы его мать? — спросила женщина без лишних слов.

— Да, да. На некоторое время я уезжала и представления не имела, что они продали дом. Это так похоже на Питера… Вы ведь знаете, наверно, какой он скрытный, — пролепетала Энн с вымученной улыбкой, сама не понимая, почему она так подробно старается все объяснить этой незнакомке.

— В таком случае я не знаю, куда он уехал, — нелюбезно ответила та и захлопнула дверь перед носом Энн.

«Наглая баба!» — подумала Энн, барабаня в дверь. Ей не открыли. Уверенная, что за ней наблюдают, она перешла улицу и подошла к дому на противоположной стороне. Там ее встретили не лучше — так же подозрительно посмотрели, когда она назвала себя, и так же захлопнули перед ней дверь.

Вернувшись в машину, Энн нашарила ключи и включила зажигание, потом изо всех сил нажала на акселератор и, крутанув руль, вылетела на дорогу. Две проезжавшие мимо машины вынуждены были затормозить и негодующе засигналили. Энн была слишком расстроена, чтобы их заметить. Возвращаясь в Лондон, она ехала слишком быстро. Тошнота сменилась мучительной сосущей болью, которая уже не оставляла ее. При попытке подавить слезу у нее перехватило горло. Лицо будто окаменело, а в сердце разгорался гнев.

Машина неслась по автостраде… Энн съежилась над рулем, изливая свою горечь в потоке слов, обращенных к сыну: «Неблагодарное создание, ты с удовольствием взял у меня мебель и деньги, вырученные за продажу дома в Мидфилде, и спокойно продолжал со мной разговаривать, пока не получил все, что только мог!» Она обогнала «порш» на скорости, на которую она никогда не решилась бы в нормальном состоянии. «Он долго готовился к этому. Никто не продает дом за одну ночь. Как он мог так взять и уйти из моей жизни, когда я все время только тем и занималась, что старалась наладить наши отношения? А Фей знает об этом? Неужели и она участвовала в заговоре?..» Подняв глаза, чтобы взять зажигалку, Энн увидела, что впереди ремонтные работы, и затормозила. Сердце у нее колотилось, голова кружилась. «Успокойся же, Энн, — попыталась она урезонить себя, — так недолго и погибнуть…» Дальше она ехала спокойнее, но ее гнев не проходил.

Дома Энн уже застала первых гостей, приглашенных на сегодня. Они удивленно посмотрели на нее, когда она остановилась, чтобы извиниться за опоздание. Энн быстро взбежала по лестнице и попала в руки взволнованной Елены, ждавшей ее, чтобы переодеть к обеду. «Обидно, черт побери, — подумала она, — появись я на несколько минут раньше, можно было бы сослаться на головную боль, но теперь меня уже видели, так что придется спуститься к гостям». Энн казалось, что обед никогда не кончится. Она с трудом пыталась поддерживать светскую беседу. Она была слишком взволнована, слишком раздражена, в мозгу у нее все время вспыхивало слово «Продано». Чтобы как-то пережить этот вечер, она пила слишком много и слишком быстро.

Только после полуночи она осталась наконец наедине с Алексом.

— Дорогая, ты была так напряжена весь вечер, но все равно я восхищен твоей выдержкой. — Он протянул ей бокал с бренди. — Тебе не следовало ездить туда одной. Почему ты не сказала мне о своих планах? Я остановил бы тебя, избавил бы от потрясения.

Сознание Энн было затуманено вином и переживаниями, поэтому ее не удивило, что Алекс знает, где она была. Подумай она об этом, то сообразила бы, что не успела еще ни о чем ему сообщить. Она начала подробно рассказывать, что застала в Кембридже, о чувстве стыда, которое испытала, когда перед ней захлопывали одну дверь за другой.

— …как будто я какая-то гнусная преступница. Не сомневаюсь, что эти женщины знают, где он. Это Питер велел им не сообщать мне своего адреса. Как он мог так меня унизить? — возмущалась она.

— Забудь о нем, любимая.

— Как я могу о нем забыть? Ведь он мой сын, черт возьми! Я хочу видеть свою внучку, я имею право ее видеть! — Она сердито повернулась к нему лицом. — Как тебе в голову приходят подобные глупости?!

— Но ты не должна заискивать перед ним. Разве у тебя нет гордости? Он совершенно ясно дал понять, что не хочет иметь с нами ничего общего. У него не хватило даже вежливости ответить на твои приглашения. Чему же ты удивляешься, Анна?

— Гордость иногда очень дорого обходится, — с горячностью ответила она. — Однако исчезнуть таким образом… А Фей сейчас в Германии. Я ничего не могу выяснить… — Она стояла перед ним, в отчаянии сжимая руки.

— Эдинбург, Нью-Таун, Батхерст-террас, 66.

Энн резко обернулась:

— Так ты знаешь. Откуда?

— Я многое знаю, дорогая.

— Но почему ты не сказал мне? Почему утаил? — сердито спросила она.

— Я, собственно говоря, не собирался ничего скрывать, просто не знал, как тебе сообщить, чтобы не причинить боли. Не хотел, чтобы ты переживала, вот и молчал. Но сейчас я жалею об этом. Если бы ты знала, то не бросилась бы туда, не предупредив меня. Мне не нравится, когда ты так поступаешь, Анна.

— Значит, ты знал, что он продал дом! — сказала Энн, не обращая внимания на прозвучавшее в его словах осуждение. Сегодня его требовательность выводила ее из себя.

— Да.

— Поразительно! Ты знал — и не счел нужным сообщить мне, его матери!

— Я ведь уже объяснил тебе это, Анна, и не понимаю, почему ты продолжаешь сердиться.

— А как ты узнал? Как получилось, что тебе все это стало известно, в то время как я ничего не знала?

— Меня это интересовало, и я постарался выяснить.

— А меня, значит, это не интересует? — Она уже кричала. — Как ты смеешь шпионить за моей семьей и скрывать это от меня?

Кипя от ярости, она налила себе еще бренди, даже не спросив у Алекса, налить ли ему.

— Дорогая, ты слишком много пьешь…

— Я буду, черт побери, пить сколько захочу! — С вызывающим видом она сделала большой глоток и закашлялась. — А почему именно Эдинбург?

— Насколько я знаю, он получил назначение в Эдинбургский университет. На прежней работе у него не слишком удачно все складывалось. — Алекс улыбнулся своим мыслям. — Он выгодно продал свой прежний дом и сумел приобрести получше. Не волнуйся, у твоего драгоценного сына прекрасное жилище. Когда твоя внучка родилась, она весила восемь фунтов две унции. Назвали ее Эмма-Джейн. Салли чувствует себя хорошо, роды были легкими. Жалованье у Питера такое же, как и раньше, но он получил восемьдесят процентов по закладной и смог вложить полученные от продажи дома деньги в ценные бумаги. Все его вложения совершенно надежны, небольшой риск связан, кажется, только с акциями Австралийских копей. — Алекс засмеялся, увидев удивленное лицо Энн.

— Не надо, не надо! — закричала она, закрывая уши руками. — Откуда у тебя все эти сведения?

— Мне не стоит большого труда узнать что угодно о ком угодно. Я подумал, что следует навести справки о твоем сыне.

— О Алекс, это ужасно! Настоящий шпионаж! — Плечи Энн затряслись.

— Нет, дорогая, я делаю это ради тебя. Питер меня не интересует, его судьба мне совершенно безразлична. Он не заслуживает твоей любви. Его отношение к тебе вызывает у меня презрение.

Алекс попытался обнять ее, чтобы успокоить, но Энн отшатнулась от него. В глазах у нее мелькнула догадка.

— Ведь за всем этим стоишь ты, правда? Он не собирался покидать Кембридж, ему там нравилось. Неважное положение на работе было, как я понимаю, спровоцировано тобой. Ты хотел таким образом отомстить ему?

— Дорогая, то, что ты сейчас говоришь, ни в какие ворота не лезет. Ну как я мог повлиять на деятельность такого учреждения, как знаменитый кембриджский университет? — Он широко расставил руки и с вопрошающим выражением склонил голову набок.

— Не знаю как, но уверена, что за всем этим стоишь ты! В тот рождественский вечер ты сказал, что мог бы уничтожить его, если бы захотел. Я запомнила твои слова! — Она повернула к нему заплаканное лицо. — О Алекс, как ты мог?

Несмотря на сопротивление, он обнял ее.

— Все, что я делаю в жизни, Анна, я делаю ради тебя, ради твоего благополучия! Для тебя, несомненно, лучше, что Питер в Эдинбурге. Не плачь, любовь моя… Постарайся забыть. Поверь, так и в самом деле для тебя спокойнее. Сын только причиняет тебе боль. Не старайся с ним помириться. Предоставь ему жить так, как ему нравится. У тебя теперь есть я!

Энн прильнула к нему. Его сильные руки обнимали и, как всегда, успокаивали ее. Раздражение, вызванное его поведением, стало ослабевать. Как ребенок, она провела по глазам тыльной стороной ладони. Алекс достал платок и осторожно вытер ей лицо. Она прислонилась к нему, совершенно опустошенная, без чувств, без желаний.

— Да, Алекс. Ты прав. Если он этого хочет, пусть так и будет. У меня больше нет сына! — сказала она, сдерживая слезы.


В конце недели Энн не просто пригласила Фей в Гэмпшир, но потребовала, чтобы та приехала.

— Ты знала, что Питер собирается продать дом и переехать в Эдинбург? — спросила она у дочери еще до того, как та вышла из машины.

— Нет, а разве он уехал? — довольно равнодушно спросила Фей, снимая чемодан с заднего сиденья и спрыгивая на землю. — Позволь, мамочка, — проговорила она, так как Энн загородила ей дорогу.

— Ах, оставь, Фей! Ведь вы всегда стояли горой друг за друга! Ты не можешь не знать, что с ним происходит!

Они направились к дому.

— В данном случае не знаю. Я уже несколько месяцев не видела Питера. Он не докладывает мне о каждом своем шаге! — резко ответила Фей.

— Я не верю тебе!

— Благодарю! Как это мило! — Фей опустила чемодан на посыпанную гравием дорожку. — Ты собираешься так разговаривать со мной весь уик-энд? Тогда лучше мне уехать.