— Ты не устала, дорогая? — спросил Алекс.

— Нет, ничуть, — ответила Энн. — Но мне хотелось бы переодеться и избавиться от всех этих денег.

Она грустно взглянула на свое красивое платье, теперь, видно, безвозвратно испорченное, так как его сверху донизу покрывали бумажные купюры, приколотые гостями-греками. Костюм Алекса был в таком же состоянии. Никому не пришло в голову предупредить ее об этом обычае.

— Ты только посмотри, на кого мы похожи! — воскликнула Энн. — Что нам делать со всеми этими деньгами? Я уверена, что некоторые из наших гостей не могли позволить себе такие траты. Вот эти пятьсот драхм, например. — Она указала на бумажку, приколотую у нее на плече. — Ее подарила какая-то старушка, которая выглядела такой бедной! — с беспокойством добавила она.

— Мы не можем их вернуть. Это страшно оскорбило бы людей. Вот пройдет несколько месяцев, и мы придумаем, что можно сделать для деревни, — тогда мы с честью отблагодарим всех.

Он замолчал и, не обращая внимания на шумную толпу, посмотрел на нее тем особым взглядом, который волновал ее до глубины души. Этот взгляд отделил их от окружающих, шум куда-то отступил, и Энн видела только Алекса, читала пылкое желание в его глазах и знала, что оно отражается в ее собственном взгляде. Ее тело сразу ответило на его призыв, как отвечало всегда, где бы они ни находились.

— Пойдем! — сказал он, и этого было достаточно.

Взявшись за руки, они быстро прошли сквозь толпу гостей, не обращая внимания на игривые замечания молодых людей, сопровождавшие их все время, пока они не достигли своих апартаментов. Алекс запер дверь. Весь мир остался далеко.

— Анна, жена моя, наконец-то!

Он заключил ее в свои объятия и стал целовать с таким пылом, что Энн едва устояла на ногах. Она страстно отвечала на его поцелуи, крепко прижавшись к нему. Ее жесткий, расшитый жемчугом корсаж и пышная юбка мешали ему, и он лихорадочно пытался от них отделаться.

— Осторожно, Алекс! — Энн оттолкнула его и быстро расстегнула молнию.

Платье с мягким шелестом соскользнуло на пол. Казалось, она стоит на облаке. Он молча, с глубоким чувством смотрел на нее. Потом произнес торжественно, как заклинание:

— Я буду любить тебя и заботиться о тебе всю мою жизнь, Анна!

Она приблизилась к нему, не понимая, почему столько времени потратила на сомнения и страхи…


Энн, вздрогнув, проснулась. Ей стало холодно. Она села на постели, и ее движение разбудило Алекса. Он лениво снял у нее со спины приставшую к ней веточку розмарина.

— Что это за травы? — смеясь спросила она, увидев рассыпанные на простыне лепестки цветов. — Мне было неудобно лежать, но раньше я их не заметила.

— Я не знаю назначения каждого из этих растений в отдельности, но деревенские женщины кладут их в постель новобрачных, чтобы принести им счастье и здоровье, а также послать детей, чтобы в первую же брачную ночь они зачали младенца, — сказал мечтательно Алекс.

Энн бросила на него быстрый взгляд из-под ресниц, не понимая, что означает его тон.

— Как поэтично! Разве не замечательно было бы, если бы мы в самом деле зачали ребенка здесь, в этой комнате, на этом острове? — спросила она затаив дыхание и не сводила с него глаз в трепетном ожидании ответа.

— А зачем нам ребенок? У меня есть ты, у тебя — я, — прозаически сказал Алекс, поднимаясь и стряхивая на пол смятые лепестки. — Если у тебя вдруг проявятся материнские чувства, я куплю тебе щенка, — добавил он с улыбкой, потом встал с постели и пошел в ванную.

Энн лежала, прислушиваясь к звуку льющейся воды. С ее стороны было бестактно говорить о ребенке, подумала она, напоминать Алексу о его двойной утрате. Она постаралась отогнать от себя эту мысль, но та не уходила, а продолжала настойчиво вертеться у нее в голове. Даже здесь, на их брачном ложе, непрошеные воспоминания о покойной жене не оставляют его, врываются в их медовый месяц, омрачают их счастье.

Не странно ли, продолжала размышлять Энн, не отрывая глаз от потолка, что она так редко теперь думает о Бене, память о нем со временем все больше стирается, тогда как мысли об этой женщине, которой она никогда не видела, по-прежнему терзают ее, становясь все навязчивее. Неужели так будет всегда?

— О чем ты задумалась? — спросил Алекс, выходя из ванной. — Почему так хмуришься?

— Я думала о Бене, — ответила она, совершенно сознательно желая причинить ему такую же боль, какую испытывала сама при мысли о Наде.

Теперь нахмурился Алекс.

— Ты находишь, что это подходящая тема для размышлений именно сегодня?

— А почему бы и нет? — с напускной беззаботностью заметила Энн. — Ведь он составляет часть моей жизни так же, как Нада составляет часть твоей, верно?

Но, увидев его изменившееся лицо, она сразу раскаялась в своих недобрых чувствах. Складки в углах его рта стали глубже, в глазах появился горький упрек. Энн поняла, что рассердила его не на шутку.

— Я думаю, что тебе пора принять душ и вернуться к гостям, — заявил Алекс и, взяв ее за руку, довольно резко заставил подняться.

Они возвратились в зал, но между ними, казалось, пробежала кошка, и Энн знала, что это по ее вине. Веселье становилось все более безудержным по мере того, как гости пьянели. Все казались очень довольными. Энн почувствовала себя чужой среди общего оживления. Настроение у нее испортилось, отделаться от мрачных мыслей никак не удавалось.

Весь уик-энд стал сплошным праздником, прерывавшимся только для того, чтобы позволить участникам урвать хоть несколько часов сна. Энн хотелось, чтобы все поскорее закончилось, она мечтала остаться наедине с Алексом и попытаться восстановить нарушенную гармонию. Он явно избегал ее — она была уверена, что это не просто игра ее воображения.

После отъезда последнего гостя Энн приступила к выполнению своего плана.

— Мне очень жаль, Алекс, что я заговорила о Бене в нашу первую брачную ночь, — прямо сказала она, решив взять быка за рога.

— Мне кажется, ни время, ни место для этого не подходили!

— Ты прав, я знаю. Это было невероятной глупостью. Пожалуйста, прости меня!

— Скажи, Анна, ведь он больше не составляет часть твоей жизни?

— Конечно, нет! Ты заполняешь ее всю, без остатка!

— Почему в таком случае ты это сказала?

— Из ревности, должно быть. Впрочем, я не совсем уверена. Видишь ли, до встречи с тобой мне никогда не приходилось ревновать, поэтому я не знаю точно, что при этом испытываешь. Мне хотелось причинить тебе боль, а почему — сама не понимаю.

— Очень похоже на ревность, — согласился Алекс. — Но к кому, ради всего святого?

— К Наде.

— Дорогая! Это действительно нелепо. Да я никогда — понимаешь, никогда — о ней и не вспоминаю.

— Честное слово? — живо спросила Энн.

— Честное слово! — ответил он так серьезно, что нельзя было ему не поверить.

В другой раз Энн осторожно завела разговор о своем подвенечном платье.

— Сколько лет было Наде, когда вы поженились? — спросила она.

Они сидели на террасе, наслаждаясь теплым вечером, И слушали стрекотание цикад, давших название этой группе островов.

— Восемнадцать. Но почему ты спрашиваешь? — недоуменно поинтересовался он.

— Поэтому ты и выбрал для меня то платье?

Он растерянно посмотрел на нее:

— Платье? Извини, дорогая, я не понимаю, о чем ты говоришь!

— Тебе хотелось бы, чтобы я тоже была восемнадцатилетней девушкой, девственницей?

Алекс громко расхохотался.

— Ты думаешь, я не сообразил бы, что такое желание едва ли выполнимо? — Встретив ее серьезный взгляд, он перестал смеяться и тоже посерьезнел. — Анна, я выбрал то платье, так как хотел, чтобы ты выглядела королевой. Я знал, что сама ты никогда не решишься на подобный наряд. А мне хотелось, чтобы ты выглядела романтично! Могу добавить, что и ты постаралась, чтобы казаться если не восемнадцатилетней, то удивительно близкой к этому возрасту, — закончил он с гордой улыбкой.

— И все же ты отрицаешь, что в глубине души тебе хотелось именно этого?

— Анна, тебе мерещится плохое там, где его нет, ты придумываешь проблемы и страхи, чтобы пугать себя. Ты живешь в далеком прошлом, которому нужно дать умереть. Вернись со мной в настоящее, любимая! Поверь, мне никогда не хотелось взять в жены молодую девушку, иначе я так бы и сделал. Что же до девственниц, то, на мой взгляд, нет ничего более утомительного. Откуда у тебя такие мысли?

Энн показалось, что ее вопросы рассердили его.

— На яхте твоя сестра и кузины только и говорили, что о девственницах, о сельской кровной мести и еще бог знает о чем. Кажется, они пытались дать мне понять, что я не гожусь тебе в жены.

— С их точки зрения, это, вероятно, так и есть, — к своему удивлению, услышала она. — Греки должны жениться на гречанках, таково, по-видимому, их убеждение. Мне чужд подобный шовинизм, как и стремление моих земляков во что бы то ни стало взять в жены девственницу. Но ты ведь не за них вышла замуж, правда? А для меня ты — идеал женщины, и я собираюсь немедленно тебя поцеловать, чтобы ты забыла обо всех своих бредовых идеях.

— Алекс! — отбивалась она смеясь, так как он уже начал приводить свою угрозу в исполнение. — Алекс, что подумают слуги?

— Анна, я люблю тебя! Только англичанка способна в подобный момент беспокоиться о мнении слуг.


Две счастливые недели они провели одни на своем острове.

Дни так и мелькали. Они плавали, бездельничали, загорали, ели и пили. Энн не могла припомнить, когда еще она была так счастлива.

Любовью они занимались утром, днем, вечером и ночью. Время проходило в облаке страсти и все новых любовных заверений. Алекс был поглощен своим чувством к Энн, а она стремилась к нему с не меньшей силой.