Убежденная в сплоченности своей семьи, Энн всегда самоуверенно полагала, что со временем с удовольствием примет в эту семью новых членов. Не могла же она предвидеть, что ее сыну вздумается жениться на неприятной для нее женщине, а та, в свою очередь, отнесется к ней без всякой симпатии и отнюдь не будет в восторге от своего вступления в семью Грейндж.

Питеру устроили пышную, по всем правилам, свадьбу с невестой в белом платье и длинной фате, но во время венчания Энн ужасно хотелось, чтобы вышел некто и заявил о препятствиях, мешающих заключить этот брак.

Ничего подобного не произошло, и церемония была благополучно доведена до конца…

По-настоящему грубой Салли не бывала, но когда родители мужа пришли к молодоженам с визитом, она приветствовала их очень холодно. Сразу стало ясно, что эти посещения придется прекратить. В первый год после женитьбы Питер довольно часто навещал родителей. Если Энн приглашала их на обед или на какое-нибудь семейное торжество, он неизменно являлся один, а его извинения по поводу отсутствия Салли звучали так неубедительно, что Энн почувствовала облегчение, когда он вообще перестал что бы то ни было объяснять: так было проще для всех. К себе молодые никогда не звали, поэтому Энн очень ценила те редкие часы, которые Питер проводил у них. Однако его посещения становились все более редкими, и ей уже начинало казаться, что он приходит к ним тайком от жены. Ее имя никогда не упоминалось. Энн не решалась обсуждать ее поведение из страха сказать что-нибудь лишнее и навсегда потерять сына.

Долгие месяцы после свадьбы Питера она продолжала тревожиться и пытаться объяснить себе происходящее. Бен же высказался прямо: Салли — неприятная избалованная маленькая стерва; она сразу ему не понравилась, и он не видит необходимости изменить свое мнение о ней только потому, что она вышла замуж за его сына. Что касается Питера, то Бен до самой смерти продолжал считать его слабаком и неблагодарным.

— Ты не должна стремиться удерживать детей дома. Они уже взрослые! — сказал Бен как-то вечером, когда Энн снова заговорила о своей тревоге.

Его слова причинили ей боль.

— Но я не собираюсь их удерживать, просто не хочу потерять. А теперь мне вдруг кажется, что все кончено. Они во мне больше не нуждаются, нас что-то разделяет. До сих пор не понимаю, что я сделала не так.

Мысленно она отчетливо видела себя такой, какой была во время этого разговора. Она стояла посреди гостиной, по ее лицу текли слезы.

— Ради Бога, возьми себя в руки, Энн! У меня был отвратительный день, теперь только не хватает, чтобы ты устроила сцену из-за этой неблагодарной маленькой дряни! Дети вырастают!

— Знаю, знаю. Но разве это означает, что они должны перестать любить нас, встречаться с нами?

— А может, они никогда тебя и не любили? — резко сказал ее муж.

— Бен, что ты говоришь? Это невозможно, я этому не верю! Они любили меня, я знаю, особенно Питер!

— По его поведению теперь этого не скажешь.

Слезы продолжали струиться по ее щекам.

— Куда же ушла вся любовь? — умоляющим тоном спросила она.

— Ты не столько любила, сколько подавляла их. Ничего удивительного, что они захотели оставить нас! — так же резко продолжал Бен.

— Не будь таким жестоким, Бен. — Она утерла слезы. — Как это могло случиться со мной? — недоумевающе произнесла она, обращаясь скорее к себе, чем к нему.

Бен, видимо, раскаялся в своих словах. Он подошел и обнял ее.

— Послушай, Энн, не нужно так расстраиваться! У тебя, в конце концов, есть я. — Он прижал ее к себе. — Незачем переживать все это снова и снова. Теперь нас только двое.

Он был прав: спорить не имело смысла. Вот тогда она и решила скрывать свою боль, продолжать жить собственной жизнью и заполнить пустоту, образовавшуюся после разлуки с детьми, заботами о муже. Но он умер, оставив ее в полном одиночестве.

Она обвела глазами сидевших за столом. Сегодняшняя встреча, пожалуй, удалась. Может быть, дети пригласили ее для того, чтобы наладить отношения между ней и Салли, заделать образовавшуюся трещину? Надо признать, что после смерти Бена все они были очень добры к ней. Она видела их теперь у себя гораздо чаще, чем раньше. Фей несколько раз приезжала домой из Лондона на уик-энд, Питер частенько заглядывал к ней, а Салли ходила для нее за покупками и время от времени готовила обед. В самый разгар ее горя, когда ей никого не хотелось видеть, они как бы поменялись с ней ролями и взяли на себя инициативу их встреч. Ну а сейчас? Энн снова внимательно посмотрела на них. Фей и Питер серьезно обсуждали какую-то политическую проблему, а Салли убирала со стола… Но сама-то она что здесь делает?

— Кто-нибудь хочет бренди? — предложил Питер.

— Налей мне, пожалуйста, — попросила Энн, зажигая новую сигарету.

— Ты стала слишком много курить, мама!

— Папа совсем не курил, но это его не спасло.

Смущенное молчание присутствующих повисло в воздухе. Энн пожалела о том, что сказала. Она просто пошутила, но теперь чувствовала, что шутка была не из удачных.

— Если бы я не курила и не пила, то, вероятно, потеряла бы рассудок, — попыталась она объяснить свое поведение.

Детям стало, кажется, еще более неловко, и они поспешили вернуться к прерванному разговору.

У Энн создалось впечатление, что, обращаясь к ней, они взвешивают каждое слово, но друг с другом разговаривают очень свободно. Это ее покоробило. Они вообще ни разу не упомянули об отце. Кого они щадят — ее или самих себя?

Она продолжала смотреть на своих детей. Глупо, но мысленно она по-прежнему называет их детьми, хотя они давно уже взрослые. Так она и в могилу сойдет, считая их детьми.

— У тебя такой задумчивый вид, мамочка, — сказала Фей, улыбаясь почти виновато: она только сейчас заметила, что мать не принимает участия в разговоре.

— В последнее время я много размышляю, Фей. Раньше я никогда этого не делала… Иногда у меня просто не было собственного мнения о том или ином предмете, пока я не высказывала его вслух. — Она рассмеялась, машинально передвигая лежавшие перед ней вилку и нож. — Но теперь…

— А о чем ты так упорно думала сейчас?

Энн помедлила, неуверенная в возможной реакции детей.

— Я думала о том, как печально, что мы отошли друг от друга. У меня была семья, дети, а теперь, кажется, вообще никого не осталось.

После ее слов воцарилось напряженное молчание. Питер прервал его.

— Послушай, мама, — запротестовал он, — не надо впадать в сентиментальность! Ведь мы по-прежнему с тобой.

— Ты в самом деле так считаешь? Нет, Питер, я чувствую, что в последние годы между нами возникла отчужденность, которой не было раньше. Я вот смотрю на вас обоих и не нахожу ничего общего с отцом, кроме внешнего сходства, конечно. Вы не унаследовали от него ни единой черты характера! Ах, если бы хоть что-нибудь от него перешло к вам, тогда можно было бы подумать, что он не ушел от нас навеки, — продолжала она, взяв в руки ложку и всматриваясь в ее блестящую поверхность, чтобы не встречаться с детьми глазами.

— Может быть, лучше сменим тему, мамочка? — предложила Фей. — Тебя этот разговор только расстраивает.

— Но мне приятно говорить об отце, особенно с вами, — ведь вы знали и любили его.

Энн наконец посмотрела на них. Ее взгляд, как и голос, выражал настойчивость.

— Мама, Фей права, прекратим этот разговор! Ты пережила тяжелое время и справилась со всеми испытаниями. Будь же умницей!

Питер разговаривал с ней как с ребенком! Энн почувствовала раздражение.

— Я не собираюсь ничего прекращать! — сказала она. В ее голосе появились визгливые нотки. Дети удивленно посмотрели на нее, но она уже не могла сдержаться. — Скажите, ради всего святого, неужели мы так и будем до конца своих дней избегать всякого упоминания об отце?

— Мама, нужно смотреть вперед, а не назад! — провозгласил Питер подчеркнуто терпеливым тоном.

— Мне до смерти надоели эти банальности, которые я слышу со всех сторон! Избавьте хоть вы меня от них! Разве вы не понимаете, что я сейчас испытываю? Как я могу не оглядываться? На протяжении двадцати лет Бен был смыслом моего существования, им был заполнен каждый мой час. Все, что я делала, было для него, ради него, а вы считаете, что я должна все это забыть и не говорить о нем! С таким же успехом вы могли бы предложить мне не помнить и не говорить о моей собственной жизни!

Ее голос охрип от волнения. Она должна все им объяснить! Если сейчас ей не удастся добиться понимания, то придется считать, что она навсегда потеряла своих детей.

— Мне кажется, вы не должны мешать матери говорить, если она этого хочет. — К своему удивлению, Энн услышала голос Салли. — Она права, невозможно просто взять и повернуться спиной к прошлому. Почему Бен должен быть забыт, будто его никогда и не было? К худу или к добру, но он ведь жил на свете. — И Салли прислонилась к посудному шкафу с видом человека, не заинтересованного в споре.

— Не лезь не в свое дело, Салли! Тебя это не касается, черт тебя побери! — сердито закричал Питер.

— Как угодно, — пожала плечами Салли, выпрямляясь и собирая со стола последнюю посуду. — Твой чудовищный эгоизм всем известен, Питер, но разве ты не можешь хоть раз забыть о своем отношении к отцу и поддержать мать, которую, по твоим словам, ты горячо любишь?

Салли говорила на ходу, полуобернувшись и направляясь к раковине.

— Ах ты дрянь!

— Питер! — Энн была шокирована. — Как ты можешь так разговаривать с женой? Она просто хотела мне помочь.

— Ты в этом уверена, мама?

— Конечно, уверена! Она говорила без всякой задней мысли!

— Пит, Салли! — просительно обратилась к ним Фей, нахмурив брови. — Я думаю, мы должны быть очень осторожны…