Роман, очень ободренный ее молчанием, вдруг сбивчиво и взволнованно заговорил:

— Все твои упреки справедливы. Я лентяй, ничтожество, повеса. Признаю. Я не соответствую твоим требованиям. Правда, они очень строгие. Но все изменится к лучшему, вот увидишь. Я уже и работу нашел, в институте.

В последнее время Варю стало мучить их положение иждивенцев. Она даже решила брать заказы на шитье. Две-три клиентки в их доме уже нашлись. А Романа такое положение вполне устраивало, и трудиться он не собирался. И вдруг — нашел работу. Варя с удивлением посмотрела на него: поистине непредсказуем ее супруг, не знаешь, чего от него ждать.

Вечером Варя объявила Роману свой приговор, который его не слишком обрадовал. Но все же это лучше, чем немедленное расставание. Они пока не разводятся официально, чтобы не травмировать родных. Варя даже остается в бабулиной квартире. Она не скрывала — только ради Прасковьи Ивановны.

— Отныне мы не муж и жена, как ты понимаешь, — объявила она жестко. — Даже не верю, что у нас может склеиться. Я хочу, чтобы ты привык к мысли о скором прощании, научился жить один. Будешь чаще ночевать у матери, но заходить к нам, когда пожелаешь, видеться с Сережей. Время — лучший советчик. Оно подскажет, как нам мирно и безболезненно расстаться.

Сама Варя не сомневалась, что рано или поздно мужа захомутает новая подруга и он, смущаясь и запинаясь, попросит у нее развода. Но Роман совсем иначе представлял себе эту отсрочку. Кажется, ему дали шанс. И он докажет Варваре за это время... Что именно он собирался доказать, было пока не ясно. Но во всяком случае никаких мечтаний о свободе у него не было. Зачем она ему, эта хваленая свобода? Без Варьки и сына он уже не представлял себе жизни.

Утром Варя с ребенком вернулась домой. Да, эта квартира стала ее домом. Она поняла это, переступив порог. Прасковья Ивановна со слезами бросилась ей навстречу: они с Раечкой потеряли надежду, чего только не передумали. Из кухни бурей вылетела Раиса и выхватила у нее Сережу.

— Варенька, дорогая, какое счастье, ты вернулась! — воскликнула свекровь. — Ты помирилась с этим негодяем? Я тебе все объясню, детонька.

— Все в порядке, Раиса Андреевна. Вы же видите — я здесь, — уклончиво отвечала Варя.

— Эта стерва не давала ему проходу, сама вешалась на шею. У нашего осла просто не хватало характера ее отвадить. Уверяю тебя, об измене у него и мыслей не было, он слишком глуп для этого, — затараторила Раиса. — Спроси у Марианны, она подтвердит. — И вдруг, пригрозив почему-то пальцем Прасковье Ивановне, свекровь добавила: — Я и его самого скоро выгоню из дому!

Услышав эти страшные слова, бабуля зарыдала в голос. Ей жалко было непутевого внука, его забубенную головушку. Варя обняла бабушку, утешала ее. Раиса продолжала метать громы и молнии. А Сережа, с которого так и забыли снять комбинезон, с удивлением наблюдал за этой сценой широко раскрытыми светлыми глазенками. Этот двухлетний человечек был удивительным созданием. Он никогда не плакал, не капризничал, умел сам с собой играть и часто с неодобрением следил за жизнью взрослых, полной нелепостей и абсурда.

Женщины обнялись, расцеловались и все вместе отправились на кухню пить чай. Варя рассказала, что они втроем гуляли на бульваре, потом Ромка простился с ними у парадного и помчался к третьей паре в институт. Бабуля перекрестилась и торжественно взглянула на невестку. Раиса подумала и тоже перекрестилась. Молодые вместе гуляли с малышом, вместе приехали домой — это был верный знак полного примирения.

Наконец-то в квартире наступила тишина. Ушла свекровь. Бабуля прилегла у себя в комнате, измученная событиями последних дней. Сладко спал Сержик. Только Варе предстояла трудная и не совсем безопасная работа. Нужно соблюдать предельную осторожность, чтобы не услышала за стеной бабуля и не проснулся Сержик.

Варя растащила широкое супружеское ложе на две ровные половинки, отгородила себе уголок старинной ширмой и отерла лоб. Никогда ей не приходилось переставлять мебель. Бабуле она скажет, что этот монстр занимал всю комнату, а ей нужно место для швейной машинки и стола. Варя решила всерьез заняться портняжным ремеслом.


Глава 19


Олег Градов вернулся домой часов в девять вечера. В дверях он споткнулся о Галинину сумку.

Олег отодвинул ее ногой.

В квартире было тихо, темно.

Он вошел в комнату, щелкнул выключателем.

Галя сидела в кресле. Она даже не шелохнулась, увидев Олега, только повела глазами в его сторону и сразу устало прикрыла веки.

Кисти рук безжизненно свисали с подлокотников кресла.

Олег стоял в дверях и молча рассматривал жену.

Лицо ее обуглилось, почернело, как будто она вернулась с похорон близкого человека. Оно выражало крайнее утомление и такую безысходную печаль, что у Олега, который сейчас испытывал то же самое, дрогнуло сердце от жалости.

— Здравствуй, — сказал он.

Галя пошевелила губами, будто силясь что-то произнести в ответ.

В комнате была разлита та же безнадежная тишина, что встречала Олега в последние дни.

Он сел в кресло напротив нее и произнес:

— Ну как, отдохнула?

Галя открыла глаза, посмотрела на него отсутствующим взглядом, разлепила губы и прошелестела в ответ:

— Я жила у своего любовника.

— Я знаю.

Эти слова дались ему с трудом.

До последнего в нем теплилась надежда, что Галя вернется и каким-то образом сумеет объяснить ему свое отсутствие в Величкове. И только проговорив «я знаю», он до конца осознал, что это означает крах, разрыв.

— Откуда ты знаешь? — как будто издалека прозвучал вопрос.

— Я съездил в это самое Величково, — отозвался Олег.

— Понятно.

Говорить теперь стало не о чем, и все-таки Олег спросил жену:

— Почему ты так плохо выглядишь?

— Зачем тебе? — устало отмахнулась Галя. — Ты выглядишь не лучше меня...

— Я мужчина.

— Ты как будто хочешь предложить мне помощь? — через силу усмехнулась Галя.

— Если ты в ней нуждаешься.

Галя засмеялась сухим, безжизненным смехом:

— Чем показывать мне свое благородство, лучше бы, что ли, избил меня. Вот это была бы самая лучшая помощь.

— Ты отлично знаешь, что я на это не способен.

Галя прикрыла глаза рукой:

— А жаль. Знаешь, ты лучше его, несравнимо лучше. Но я его люблю.

Олег отправился на кухню, чтобы проделать все то, что он обычно делал, возвращаясь из рейса, — сварить себе кофе.

«Похоже, на ее долю тоже надо сварить кофе», — подумал он.

Что-то здесь было непросто. Кажется, самая банальная ситуация измены, подлого предательства, ножа в спину, но ощущение у него было такое, будто рукоятка этого ножа торчит под ее лопаткой.

Он вернулся с двумя чашками кофе, одну поставил перед Галей, вынул из кармана куртки, которую даже не успел снять, пачку сигарет, протянул ей:

— Кури в комнате, если хочешь...

Галя отняла от лица руку и посмотрела ему прямо в глаза:

— Мне нельзя. Я беременна. От него.

Вот даже как...

Теперь впору было Олегу зажмуриться, чтобы ничего не видеть, и заткнуть уши, чтобы ничего не слышать. На это что-то надо было отвечать, и он произнес:

— Кто он?

— Зачем тебе?..

— Выпей кофе, — сказал Олег. — Приди немного в себя. Если хочешь, все расскажи мне, если нет — не рассказывай. С тобой что-то не то, Галя...

Олег вышел на балкон покурить.

Он, как ни странно, почувствовал, что с того момента, как встретил несчастный, затравленный взгляд Гали, в нем произошла какая-то спасительная перемена.

Не потому, что вид ее страданий мог утешить его, насытить его мстительное чувство. Он был не из тех, кому страдания другого человека, даже подло поступившего с ним самим, могут доставить удовольствие.

Олег как будто прозрел, понял про себя самое главное...

Когда он думал только о себе, все это плохо кончалось. Его призвание — думать о других. Влюбившись в Галю, он забыл об этом, повел себя как последний эгоист, не смог отказаться от своего чувства и принес ему в жертву чувства Тани, Олежки. Вот и расплата. Все правильно, все справедливо. Другого он не заслуживал.

А сейчас, чтобы как-то смыть с совести эту застарелую вину, следовало акцент страданий переместить в сторону другого страдающего существа, Гали, которая тоже, думая о самой себе, поддавшись чувствам, попала в какую-то ловушку, в бедственное положение — Олег это чувствовал нутром.

Он старше ее, мудрее, опытнее, и, в конце концов, он — мужчина.

Произнеся про себя эти простые, доступные здравому человеческому рассудку мысли, он как будто обрел второе дыхание и, когда за его спиной возникла Галя, сказав: «Дай все-таки покурить...» — он обнял ее за плечи и мягко ответил:

— Тебе нельзя курить...

Галя, наверное, почувствовала в этом почти дружеском объятии самоотречение.

Уткнувшись в его плечо, она тихо заплакала.

— Ничего, ничего, — покачивая ее, как ребенка, пробормотал Олег. — Все плохое пройдет, хорошее останется, — говорил он, и в то же время в его сердце бился ужас: «Как я теперь буду жить с ней? Как я теперь буду жить без нее?» — У тебя будет ребенок. Если захочешь, я останусь с тобой...

— Как я могу принять такую жертву, — с горечью произнесла Галя, — зная, что не могу, понимаешь, не могу, черт меня побери, отказаться от него...

— Знаешь, Галя, — чувствуя в сердце ноющую боль, нарочито бодрым голосом сказал Олег, — будем решать возникшие проблемы поэтапно. Сначала одну, потом другую. Сейчас проблема состоит в том, чтобы ты поела, успокоилась, выспалась, наконец...