В прохладном вестибюле было совсем немного народу, но, взяв себе апельсиновый сок, Галя привычно отыскала взглядом лицо, на которое стоило бы потратить фантазию...

Мужчина лет сорока, в скромном сером пуловере, с седой прядью в темных волосах, с резко очерченным, чуть скорбным ртом и внимательными, спокойными светло-серыми глазами...

«Скорее всего, конструктор или инженер, и не простой, кажется, инженер... Технарь — это точно, у гуманитариев в лице всегда есть что-то расслабленное, слащавое... Старомоден, сентиментален... Этот фильм наверняка он смотрел много лет назад со своей возлюбленной, а потом женился на стерве, окрутившей его... Подкаблучником не стал, но время от времени сбегает от своей половины, чтобы насладиться одиночеством... Определенно, хранит верность жене, нет, точнее, самому себе хранит верность, он так устроен, что не умеет лгать и изворачиваться... Посмотрел на меня... в выражении глаз что-то как будто мелькнуло, но резко отвернулся... Хороший мужчина, за такого бы я вышла замуж».

Когда в зале погас свет, медленно, будто из него по одной вынесли свечи, Галя снова поймала на себе взгляд этого мужчины — он обернулся со своего четвертого ряда, отыскал ее глазами и отвернулся...

История Ромео и Джульетты Галю не трогала. Ее трогал текст Шекспира. Но сама история двух несовершеннолетних — нет. Она могла бы возразить Вильяму, что описанная им любовь вообще-то ничего не стоит, ибо молодые в браке находились не более суток, а за столь короткое время, которым измеряется жизнь какого-нибудь мелкого насекомого, разочарование и охлаждение — спутники любви — прийти не могут. Вот пожили б они пару лет, имея в загашнике таких родственников, она б, Галя, на них посмотрела! Такое кино для ее доверчивой матери, которая тоже не успела испытать с отцом ни скуки, ни разочарования, поскольку он был очень занятым человеком.

Через несколько рядов прямо перед собой она видела затылок того мужчины. Странно, он не смотрел на экран, видно, его не слишком волновала эта старая веронская драма. Может, дремал, может, размышлял над созданием какого-нибудь клапана в реакторе — ученым часто в голову приходят гениальные мысли в самых неожиданных местах. Только когда Тибальд проговорил: «Ромео! Сущность слов моих к тебе вся выразима в слове — ты мерзавец!» — этот человек вздрогнул и бросил взгляд на экран, вдруг заинтересовавшись объяснением Капулетти с Монтекки. И снова ушел в себя, наклонив голову.

Галя рассеянно следила за развивающимися на экране событиями. «А слабо мне выпить такое зелье, чтобы оказаться в склепе?» — подумала она, привыкшая все примерять на себя. Немного подумав, с искренним сердечным сокрушением решила, что слабо. В склепе могут оказаться крысы, а она их не переносит. Вот Вере — той не слабо. Вера за Валеру хоть в могилу ляжет, и Валера за Веру. Все же непонятно, почему не женятся, раз такая стррррасть... Да, может, Вера права, сердце у нее, у Гали, спит... Недавно Саша в очередной раз просил ее руки.

— А кроме моей руки, ты больше ничего не хочешь? — поинтересовалась Галя. Процедура предложения руки повторялась уже не раз: Саша заканчивал институт, и, чтобы удачно распределиться, ему не мешало бы оказаться женатым.

— Сердца у тебя все равно нет, — незамедлительно возразил Саша, — пока ограничусь рукой...

Что значит нет сердца?! Просто она не верит всем этим охам и вздохам на скамейке при луне и трелях соловья! Сердце у нее есть. И его мог бы тронуть такой, как этот, с седой прядью в темной гриве волос, мужчина, не способный на легкие интрижки, серьезный, суровый, углубленный в себя, уже повидавший жизнь, в отличие от Саши. Но за таких мужчин жены держатся обеими руками. И если ему удалось умотать от своей стервы в кино, так только потому, что она сидит в это время в парикмахерской, крутит на бигуди жидкие волосенки и надменно смотрит на свое отражение...


Глава 2


Очень ошибалась Галя в отношении жены приглянувшегося ей мужчины: Таню Градову стервой не мог бы назвать и самый большой ее недоброжелатель, если бы таковой, конечно, имелся.

А вот в чем она не ошиблась: Танин муж Олег Градов, летчик международного класса, действительно ни разу в жизни не изменил своей жене.

Он женился на Тане по страстной любви, однако не по своей, а по ее. Они выросли в одном дворе, Таня с детства была некрасива и очень стеснялась самой себя. Олегу с его врожденным великодушием просто хотелось доказать дворовой подружке, что за ней, как за любой другой девушкой, может ухаживать молодой человек. Позже эта жалость перешла в нежность и благодарность Тане за ее беззаветную преданность; к тому же Олег Градов очень высоко ценил в людях их душевные качества, а Таню Бог наградил ими с избытком.

Она окончила мединститут и стала педиатром. Детей не проведешь, у них абсолютный слух на фальшь — в Тане не было ни грамма фальши, она умела уговорить любого малыша остаться в больнице без мамы. Одного ей недоставало при ее врачебном даре, благодаря которому она, простучав грудь и спину маленького пациента, могла без снимка безошибочно поставить диагноз, — Таня была напрочь лишена солидности. Дети, все без исключения, называли ее Танечкой, точно так же обращались к ней многочисленные соседи, у которых были дети и которым Таня никогда не отказывала во врачебной помощи.

Когда Таня на третьем курсе мединститута забеременела, Олег, узнав об этом, тут же предложил ей узаконить отношения.

— А ты не пожалеешь? — спросила его Таня. — Вокруг столько красивых женщин, а я дурнушка...

— Я тоже не красавец, — рассмеялся Олег.

— Ты-то красавец, — вздохнула Таня.

— Танюш, ты уже не можешь отказать мне, ты, Тань, как честный человек, теперь обязана выйти за меня замуж, — решительно сказал Олег.

Сначала они жили у Таниной матери, которая помогала Тане поднимать маленького Олежку, а через три года Олег получил трехкомнатную квартиру, и они перебрались туда.

Жили дружно, весело. Таня оказалась хорошей хозяйкой, большой выдумщицей, любительницей устраивать мужчинам небольшие праздники. Она выпускала смешную стенгазету с хроникой жизни семьи, с рисунками, фотографиями. Все на свете успевала: и дома, и на работе, навещала мать, приносила гостинцы детям из бедных семей; себе она почти ничего не покупала, считая, что одно и то же серое платье детского размера с воротником-стойкой — это ее стиль.

Когда Олегу выделили участок по Киевской дороге, Таня активно включилась в строительство дачи, находила материалы, нанимала строителей, следила за их работой. Очень ей в этом помогал сосед по даче, ближайший друг Олега внуковский летчик Глеб Стратонов, который отлично умел толковать с работягами. Общие усилия через два года увенчались успехом — семья заимела прекрасную двухэтажную дачу с небольшим садиком.

Случалось, они вместе с мужем выбирались куда-нибудь на люди — в кино, в ресторан или по делам, в прачечную, в химчистку. Олег нес вещи, Таня с сумочкой держала его под руку. И случалось, вся очередь буквально переворачивалась на них. В глазах этих людей Таня видела жгучий интерес: как могла эта пигалица — ни кожи ни рожи — затащить в загс такого красавца?.. Таню эти взгляды не смущали. Как-то раз в прачечной она встала перед очередью, таращившей на нее глаза, и, улыбаясь, пошутила:

— Простите, люди добрые, но, когда Бог раздавал людям красоту, я спала, а когда наделял удачей, тут я и проснулась...

Она произнесла это так просто и бесхитростно, что вся очередь разулыбалась, и всем сделалось ясно, что этому мужчине здорово повезло в жизни, еще больше, должно быть, чем его жене...


Мать встретила Галю на пороге.

— Детка, я уже начала волноваться, — жалобно произнесла она. — Позвонила тебе на службу, а там сказали, что ты давно уехала домой... Да как-то ласково очень со мной говорили, не случилось ли чего?..

Галя погладила мать по голове:

— Все чудесно. Я немного прогулялась.

— С кем? — отважилась поинтересоваться Ольга Петровна, но тут же, испугавшись собственной смелости, зачастила: — Дело в том, что Саша уже пять раз звонил, волновался...

Галя, переодеваясь в халатик, небрежно обронила:

— Волноваться ему рано. Я еще не вышла за него замуж.

Мать, быстро накрывая на стол, заметила:

— Так ты вышла б наконец, доченька. Его, холостого, могут и не отправить в Австрию. А ему так хочется!

— Это его личные проблемы, — отрезала Галя. — Смешно выходить замуж за человека, чтобы помочь ему решить вопросы его карьеры.

— Он любит тебя, — робко вступилась мать.

— А я люблю макароны с сыром, — отозвалась Галя, — а в Австрии едят совсем другую пищу... Не могу же я пожертвовать ради Саши макаронами... Нет, пусть он жертвует для меня своей Австрией!.. Варька уже спит? Я из Ашхабада привезла ей бирюзовые серьги.

— Спит, давно уже, — ответила Ольга Петровна и, зевая, отправилась к себе в комнату.

Давно погас свет в квартире Тихомировых. Варя с Ольгой Петровной видели третьи сны. Только Галина никак не могла сомкнуть глаз.

Она выжала из минувшего дня массу впечатлений, но день этот выжал и ее как лимон.

Возможно, давал о себе знать страх, который она пережила во время полета и пыталась задавить в себе; возможно, ее «спящее» сердце тронула эта со всех сторон наступающая на нее любовь: Веры и Валеры, Ромео и Джульетты.

Смешно признаться самой себе, но сейчас, слушая шелест весеннего ветра за окном, Галя думала о том, что проворонила свои шестнадцать лет, когда с ней могло случиться самое удивительное событие за всю ее жизнь, но она не позволила тогда любви захватить душу, хлопнула перед ней дверью, прищемив свое сердце.

Федор Ступишин был ее одноклассником. Галя не помнила, когда это произошло с ней, в какую минуту его лицо выступило из череды однообразных мальчишеских лиц и стало, как странная причуда, настигать ее повсюду. Она зубрила историю, и вдруг это лицо с серьезными серыми глазами всплывало перед ней, застилая текст. Она торговалась на рынке с бабулей, покупая творог, и вдруг стыд охватывал ее: ей казалось, что Федор где-то поблизости, смотрит и осуждает ее за скупость. Она спускалась по лестнице с портфелем и глазами отыскивала его высокую, тонкую фигуру возле детской песочницы — они молча шагали в школу. Он на перемене делился с ней яблоком, а она приносила это яблоко домой, подолгу смотрела на него, не решаясь съесть, то и дело прижимая его к горящей щеке. Он подсказывал ей правило, когда она стояла у доски, но Галя не слышала его слов — смотрела в глаза, которые будто плыли ей навстречу.