Спазм сдавил его горло от чувств, которые Мэри разбудила в нем. Что он может дать ей взамен? Деньги? Материальное благополучие? Она ведь не шлюха.

Нахмурившись, Адам натянул сапоги. Мэри помогла ему надеть черный сюртук. Подойдя к сундуку, Адам вытащил из него квадратный футляр из кожи, в котором на бархате лежал пистолет.

Этот пистолет был несколько меньше дуэльного, имел спусковой крючок на пружине и закругленную рукоятку из красного дерева, отделанную серебром. Он тщательно зарядил оружие.

Мэри наблюдала за ним, прислонившись к столбику полога кровати. Она выглядела невероятно соблазнительной в его белой рубашке, нижний край которой лишь едва прикрывал стройные голые бедра. Его кровь забурлила, когда он заметил, как пристально она смотрит ему в пах.

– Ты действительно думаешь, что это тебе понадобится? – спросила она.

– Что именно?

– Пистолет. Ты ведь не станешь стрелять….

– А… – Чувствуя себя последним дураком, он взглянул на пистолет, лежащий у него на коленях. – Это всего лишь предосторожность.

– Адам, а что, если это не Питерборн?

Мучительная тревога промелькнула в зеленых глазах. Адам положил пистолет и, подойдя к Мэри, прижал ее к себе.

– Ты тревожишься об отце?

Кивнув, она еще сильнее прильнула к нему. Его охватила щемящая нежность, и сердце пронзила боль от сострадания к ней. Ему хотелось заверить ее, что преступник вовсе не Томас Шеппард. Но он не был в этом уверен.

– Мы скоро все узнаем. И учти: ты должна оставаться здесь, пока меня не будет.

Она взглянула на него из-под густых ресниц.

– А если я откажусь, ты привяжешь меня к постели?

– Нет. – Улыбнувшись, он взял ее лицо в ладони и посмотрел ей в глаза. – Но я прошу тебя, Мэри. Пожалуйста. Дай мне самому разобраться с Питерборном.

– А Джо? Я понадоблюсь ей.

– Если твой сон окажется пророческим, то ее не будет в доме графа, потому что он в пяти милях от побережья. Мне придется заставить его рассказать, где он ее держит.

Ее взгляд скользнул по пистолету, и она вздрогнула.

– Ну ладно, я останусь.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Не станешь прятаться в карете и преследовать меня?

– Нет.

– Отлично. – Он поцеловал кончик ее носа. – Я вернусь как только смогу.

– Береги себя, любовь моя.

Ее руки, словно бабочки, вспорхнули ему на плечи, и прелестные губы потянулись к его губам. Адам позволил себе еще раз поддаться искушению, чтобы хоть на мгновение насладиться ею. Его руки заскользили вниз по ее спине и еще ниже, туда, где только рубашка прикрывала ее наготу. Да, ему хотелось снова оказаться с ней в постели, но более всего он жаждал, чтобы она принадлежала только ему, целиком, душой и телом. Но Мэри никогда не будет принадлежать ему полностью. Когда-нибудь она оставит его, встретив человека, который окажет ей честь и возьмет в жены. Эта мысль не давала ему покоя.

Как мучительно трудно оторваться от ее губ, расстаться с ней! Но выхода не было, и Адам, взяв пистолет и попрощавшись, вдруг с тревогой понял, что между ними ничего не решено. Да, конечно, Мэри согласилась стать его возлюбленной. Она подарила ему свою любовь. Но Адам никак не мог успокоиться и не понимал, чего еще хочет от нее… или от себя.

– Его милость нельзя беспокоить, – заявил лакей, с презрительной ухмылкой посмотрев на старую клячу, щипавшую траву на лужайке. – Если вы хотите ждать, то можете пройти к входу для торговцев.

Лакей уже готов был закрыть дверь, когда Томас Шеппард с яростью отшвырнул слугу с дороги.

Ворвавшись в мрачную прихожую, он увидел по обе стороны обитых деревом стен двери. Сначала он открыл одну дверь и оказался в роскошной гостиной, увешанной гобеленами, потом через другую дверь попал в библиотеку, в которой обнаженных скульптур было не меньше, чем книг. В обеих комнатах было пусто.

– Послушай! – рявкнул лакей. – Его милость не пускает в дом всякую шваль.

Слуга загородил ему дорогу, но Томас снова отпихнул этого разряженного в ливрею петуха. Лакей грохнулся на пол и заскользил по нему, ударившись спиной о стул.

– Помогите! – заорал он. – Эй, кто-нибудь, помогите!

Понимая, что у него мало времени, Томас чуть ли не бегом ринулся вперед по длинному коридору, заглянув попутно в музыкальную комнату, потом в обеденный зал и испугав служанку, полировавшую мебель. Пробормотав извинение, он попятился и растерянно огляделся, не зная, куда направиться дальше – коридор расходился в три стороны.

Где же это исчадие сатаны?

Алые занавеси. Резная спинка кровати. Смятые простыни.

Эти образы ясно предстали перед его мысленным взором. Он так долго подавлял в себе эту и им тоже унаследованную способность к видениям, что сейчас неожиданно возникшая в мозгу картина испугала его. Но через мгновение он понял, что означало это видение. Проклятый грешник был в постели.

Двое слуг бежали по коридору. Томас бросился обратно в холл и устремился вверх по лестнице. Позади грохотали, словно выстрелы, шаги преследователей.

– Эй вы, там. Стойте!

Томас одолел половину лестницы, когда лакеи схватили его. Он яростно отбивался, но более молодые слуги справились с ним, заломив руки за спину.

Паника охватила Томаса. Нельзя позволить, чтобы его выбросили отсюда. Он должен сорвать коварную игру, затеянную графом. От этого зависит жизнь Джозефин.

– Питерборн! – закричал Томас. – Выходи, ты, порождение сатаны!

Он упирался ногами в пол, но лакеи упорно тащили его к лестнице. Несмотря на боль в вывернутых руках, он продолжал сопротивляться.

– Отпустите священника, – послышался голос откуда-то сверху.

Томас, подняв голову, увидел графа, стоящего у каменной балюстрады, обрамлявшей балкон второго этажа. В душе Томаса вспыхнула такая жгучая ненависть, что он даже не заметил, когда лакеи отпустили его. Это темное чувство поглотило его целиком, и у него возникло постыдное желание спрятаться, словно у ребенка, испугавшегося ночного кошмара. Но, помолившись, он преодолел свою слабость и зашагал вверх по лестнице.

Питерборн засеменил по коридору и исчез в одной из комнат, оставив дверь открытой. Томас вошел следом за ним в полутемную спальню. Несколько свечей на тумбочке освещали логово сатира. Главное место в этих покоях занимала огромная кровать с алым пологом. Резная спинка в изголовье была выполнена в виде обнаженных русалок. Простыни были смяты, словно граф только что встал, хотя была уже середина дня.

Томас подошел к окну и раздвинул тяжелые портьеры. Солнечный свет залил комнату.

Питерборн судорожно прикрыл рукой лицо.

– Какого дьявола? Закрой немедленно!

Томас, проигнорировав его приказ, прорычал:

– Где моя дочь?

– Которая? – Граф заморгал бледно-зелеными, налитыми кровью глазами.

– Вы знаете, о ком я говорю.

– Значит, Джозефин все еще не найдена? Мы так мало слышим аппетитных сплетен в этом захолустье.

Ярость охватила Томаса, когда он услышал это издевательское замечание.

– Вы были в Лондоне два дня назад, а потом неожиданно уехали. – Он угрожающе шагнул вперед. – Скажите, где вы ее прячете!

Граф нащупал рукой кровать и опустился на нее, потирая худые ноги.

– Последний раз я видел только Мэри, изображавшую из себя Джозефин. Какая прелестная кобылка!

Томас подскочил к нему и вцепился в отвороты зеленого халата. От графа исходил отвратительный запах гниения.

– Ах ты, старый грязный козел! Если ты хотя бы прикоснулся к моей Мэри…

– Да как я мог, когда Сент-Шелдон охранял ее, словно коршун? Отпусти меня, или я позову своих людей.

– Джозефин написала в своем дневнике, что ты пытался совратить ее.

– Да это была просто шутка. Возможность поближе с ней познакомиться.

– Бездушный подонок! Слава Всевышнему, что она не знает, кто ты. Развратник, падший настолько низко, что домогается собственной…

Тяжело дыша, Томас замолчал. Он не мог выговорить это слово, не мог признать правду, даже сейчас.

– Внучки, – закончил за него Питерборн и похотливо усмехнулся. – Они близнецы – и мои внучки.

Томас взирал на чудовище, зачавшее его. Чудовище, совратившее юную служанку, а потом бросившее ее с ребенком.

Только один раз до этого Томас видел отца. В четырнадцать лет он получил приказ явиться в резиденцию графа в Лондоне. Хотя он и винил Питерборна в преждевременной смерти матери, втайне очень хотел, чтобы отец признал его. Он обрадовался, узнав, что Питерборн все эти годы следил за его жизнью. И Томас, полный наивных мечтаний, отправился к отцу. Граф заманил его в спальню, где ждали три куртизанки, чтобы сделать из него мужчину. Его юное тело позорно подчинилось их ласкам. Но он мог бы устоять перед искушением, если бы не присутствие отца. С исключительной точностью граф описывал каждую чувственную мысль, возникавшую в возбужденном мозгу Томаса, заражая сына своими темными помыслами.

Сейчас Томасу больше всего на свете хотелось убить его. Он крепче вцепился в халат Питерборна и сдернул его с постели.

– Где моя дочь?

Бледные глаза едва не вылезли из орбит от страха.

– У меня… ее… нет. Клянусь.

– Но ты что-то знаешь. Говори!

– Сначала… отпусти… меня.

Томас ослабил хватку, и Питерборн, упав на подушки, потер горло.

– «Чти отца своего», – прохрипел он. – Это написано в твоей Библии.

– Там также написано, что грешникам гореть в аду. Как сгоришь ты сегодня же, если не скажешь, где Джозефин.

– Ну давай, убей меня, – подначивал его Питерборн. – Я и так умираю от оспы и с удовольствием заберу тебя вместе со мной в ад.

Сердце Томаса бешено заколотилось. Так вот, значит, почему в покоях стоит такой мерзкий запах. Близкая смерть отца несколько притупила его гнев. Он должен был бы радоваться, что скоро все будет кончено, но испытывал лишь щемящее чувство пустоты.