На переднем сиденье повозки сгорбился Томас Шеппард. Рядом с ним на фоне освещенного луной неба виднелась маленькая, изящная фигурка Мэри.

Адам представил, что она смотрит на него, и при мысли об этом у него даже закружилась голова. Что ему за дело, если она смотрит в его сторону? Она уже выполнила свою задачу. А теперь он еще знал, что она так же безумна, как и ее отец, поскольку верит, что может проникать в мысли своей сестры. Он должен быть доволен, что больше не увидит ее. Однако он не мог оторвать от нее глаз. И вдруг она украдкой помахала ему. От этого жеста у Адама перехватило дыхание и вдруг возникло нелепое желание помахать ей в ответ. Но он вовремя остановил себя, сжав пальцы в кулак. Через мгновение она исчезла в кибитке, и мимолетная связь между ними прервалась.

Виктор Габриэль взобрался на козлы и взял в руки поводья. Лошадка затрусила по булыжной мостовой, таща за собой причудливое сооружение, скрипевшее и стонавшее, словно старая ворчливая тетка.

Адам еще долго смотрел вслед удалявшейся повозке. Издалека к нему доносились звуки оживленных голосов. Где-то там люди света возвращались домой после театра. Где-то там пили и играли джентльмены, смеялись и танцевали дамы.

А здесь, вокруг него, была темнота.

– Вот вам чай, – сказал Обедайя и поставил серебряный поднос на грубо сколоченный стол. – И тарелка мяса, чтобы набить животы.

Несколько свечей отбрасывали блики на кастрюли и тарелки, стоявшие на полках вдоль стен. В печке потрескивал огонь, что, впрочем, не помогало прогнать сырость. В целях экономии отец решил переночевать в кибитке, стоявшей у дома Джо, чтобы не платить за гостиницу. Мэри знала, что он спустился в кухню только затем, чтобы поговорить с ней.

Пока Обедайя хлопотал у плиты, подбрасывая угли, Мэри налила чай в кружки, передала одну Виктору и еще одну поставила перед отцом. Добавив в свою кружку сливок, она обхватила ее холодными ладонями.

Она рада была возможности собраться с мыслями, пока мужчины ужинают. Ее голова раскалывалась от выпитого вина. По пути сюда она, заплетая волосы в привычные косы, терзалась сомнениями. Как быстро она снова вернулась к роли покорной дочери. Женщина, не побоявшаяся герцога Сент-Шелдона, растеряла всю свою уверенность от одного лишь резкого окрика отца.

Она подавила желание сказать все, что думает, когда он велел ей занять место в темной кибитке. Раньше она была рада любой возможности спрятаться там от внешнего мира. Но сейчас кибитка показалась ей тюрьмой. Замкнутое пространство, запах книг, чернил и несвежих продуктов, даже привычное покачивание вызывали у нее желание бежать.

Ей хотелось броситься назад, к дому герцога, сдаться на его милость и умолять его взять ее к себе. Стоя на фоне темного дома, он выглядел таким сильным, таким уверенным и надежным.

В отличие от нее.

Она поморщилась, глядя на кружку с чаем. Как странно, что они с Адамом ссорились по поводу ее отъезда как раз в тот момент, когда отец и Виктор приехали за ней.

Глухое рычание привлекло внимание Мэри. Принни напряженно следил за Виктором, очевидно, ожидая угощения. Дьякон не обращал внимания на собаку, как и на всех животных Джо. Он, конечно, никогда не был к ним жесток, просто не замечал их, словно все его мысли были сосредоточены на чем-то более духовном, нежели голодное животное.

Мэри отломила кусочек пирога с мясом и положила его под стол. Пес бросился вперед, мгновенно проглотил кусок и сел на каменный пол, подняв одну лапу и глядя на Мэри такими жалобными глазами, что она скормила ему остаток пирога. Томас Шеппард сделал знак Обедайе, и они обменялись сердитыми взглядами.

Но едва Мэри задумалась над этим странным обстоятельством, как дворецкий встал со стула у очага.

– Хватит клянчить, дворняга невоспитанная. Пора нам с тобой замки проверить. – Обедайя стал подниматься по лестнице, а пес на мгновение задержался, заскулив, словно опасался оставлять Мэри с двумя незнакомыми мужчинами.

Мэри махнула псу:

– Иди, Принни. Ничего со мной не случится.

Еще раз с тоской взглянув на нее, пес зашлепал вверх по ступеням, и Мэри пожалела, что не может последовать за ним. Она сжалась в ожидании возмездия. И оно не заставило себя ждать.

– Итак, Мэри, я жду от тебя откровенного признания. Что ты делала у этого вельможи?

Усилием воли она заставила себя гордо держать голову.

– Герцог помогал мне найти похитителя Джо. Мы… беседовали с несколькими мужчинами, знавшими ее.

– Ты была с ним одна, в разгар ночи! И ты думаешь, я поверю, что он не пытался овладеть тобой?

– Нет, не пытался.

Это я хотела овладеть им.

Что подумал бы ее отец, если бы узнал о том поцелуе? Что подумал бы Виктор?

Не осмеливаясь взглянуть на жениха, она смотрела на пальцы отца, сжимавшие кружку, и твердила себе, что он просто беспокоится за нее.

– Ты не спросил, удалось ли мне что-то разузнать.

– Ну, и удалось?

Она покачала головой.

– О, папа, я так боюсь за Джо.

Отец опустил голову и потер рукой лоб. Когда он снова взглянул на нее, в его глазах была усталость.

– Меня больше тревожит то, что произошло с тобой всего за несколько дней. Посмотри на себя в этом платье шлюхи. Неужто этот город разврата лишил тебя всех приличий?

Мэри невольно заерзала, радуясь уже тому, что застегнутая накидка скрывала платье, разорванное Питерборном.

– А может быть, приехав в Лондон, я впервые за много месяцев совершила достойный поступок.

– Какая чушь! Ты всегда была хорошим ребенком, послушным и спокойным. В отличие от твоей своевольной сестры.

– У Джо доброе сердце. Разве ты забыл, как она всегда умела выходить любое живое существо? Или как она смешила тебя? Все всегда улыбались вокруг нее. – Мэри украдкой взглянула на Виктора, уставившегося в огонь так, словно он не слышал их разговора. – Я всегда жалела, что не могу… – Она прикусила губу и замолчала.

– Чего не можешь? Быть похожей на нее? – Отец так грохнул кулаком по столу, что зазвенела посуда. – Упаси Господи, чтобы и ты тоже унаследовала дурную кровь.

Уже не первый раз отец упоминал предков, но каждый раз отмахивался от ее вопросов. Но теперь, после всего, что ей пришлось пережить ради сестры, Мэри не собиралась отступать.

– Я хочу знать об этой дурной крови. Я имею право знать.

– В этом нет необходимости. Тебе лучше молиться о том, чтобы Господь наставил тебя на путь истинный.

– Это была моя мать? – настаивала Мэри.

– Нет! – Взгляд отца смягчился, словно он вспомнил более счастливые времена. – Руфь была святой. И какое счастье, что она не увидит падение своих дочерей.

Мэри лишь смутно помнила темноволосую женщину, певшую им в детстве нежные колыбельные.

– Ну тогда откуда эта дурная кровь? Это твой отец? Твоя мать? Их родители?

Его лицо снова окаменело.

– Не настаивай, Мэри Элизабет.

Когда он говорил таким тоном, она всегда подчинялась ему. Но не теперь. Этим вечером она уже один раз доказала себе, что у нее есть воля. Прижав ладони к столу, она сказала:

– Папа, я должна знать. Иначе я никогда не пойму, почему тебя всегда, даже в детстве, раздражала сестра.

Отец провел рукой по лицу. Сейчас морщины казались еще глубже, его тяжелое дыхание было слышно в наступившей тишине.

– Наверное, пришло время рассказать тебе правду. Я несу это тяжкое бремя всю жизнь. Это был мой отец, твой дед. Чтоб этот порочный граф сгорел в аду!

– Граф? – поразилась Мэри. – Значит, ты благородного происхождения?

– Как и ты. И все потому, что никчемный распутник силой взял богобоязненную служанку. Узнав, что она носит ребенка, он вышвырнул ее из своего дома. Если бы одна добрая семья не взяла ее к себе, она бы умерла с голоду. И я в ее чреве.

Новость казалась Мэри просто невероятной. Но, однако, она многое объясняла. Неудивительно, что отец осуждает аристократию. И неудивительно, что он осуждал непокорность Джо.

– А кто был этот граф?

Отец нервно крутил в руках кружку.

– Его имя не имеет значения. Он давно перестал для меня существовать. Мне было всего шесть лет, когда у матери обнаружилась болезнь легких. Я нашел работу у викария, где научился почитать Бога. Позднее я взял себе имя Шеппард, и поклялся посвятить свою жизнь достойным беднякам, изгнать дурную кровь благочестивыми делами. Пока твоя сестра не испортила все, чего я достиг.

– Ты неверно судишь о ней. – Мэри вспомнила слова Адама. – Ни одна женщина изначально не бывает грешной. Джо просто немного сбилась с пути.

– Она навсегда потеряна для нас. – Томас Шеппард закрыл глаза. – «Уста блудницы источают мед, и речи ее гладки, словно масло, но на самом деле слова ее горьки, словно полынь, и разят, словно обоюдоострый меч».

– А добропорядочная женщина – корона для своего мужа, – возразила Мэри. – О, папа, ты же не знаешь! Джо и лорд Сирил помолвлены.

Томас Шеппард открыл глаза.

– Помолвлены?

– Да. Они должны пожениться. Мне об этом сказала сестра Сирила, и герцог подтвердил это.

– Если только лорд Сирил поправится, – внезапно вмешался Виктор. – И если всемогущий Господь сжалится над мисс Джозефин.

Безмерное сострадание светилось в его серых глазах. Ничто не напоминало брошенного жениха, яростно проклинавшего Джо наутро после ее бегства в Лондон. Но после этого единственного всплеска эмоций он затем говорил лишь о хрупкости человеческих чувств.

Мэри посмотрела на отца.

– Мы найдем Джо. Она совсем не такая, как твой отец. И конечно же, теперь, когда она помолвлена, ты сможешь простить ее.

Мэри ждала, что на его губах заиграет редкая улыбка, ждала, что он успокоит ее. Ведь он умел быть веселым, добрым, любящим отцом. Но он опустил голову и провел рукой по редеющим волосам.

– Она жила в грехе в этом самом доме. Замужество не сделает ее чище.