– Вот от этого «ни фига» народ и балдеет, – отозвалась я.

– Да как же я раньше… – он не договорил, но и так было понятно, что ему хотелось сказать.

– Просто ты не желал видеть.

– Да, наверно…

Лицо моего знакомого сделалось таким несчастным, таким по-детски огорченным, что мне очень захотелось взять Бо на ручки и покачать под колыбельную песенку. И я подумала, что вряд ли смогу полюбить его. Он для меня навсегда останется таким вот огорченным мальчиком, над которым надо вечно расправлять крылья. Мне же нужен не мальчик, но муж. Желательно – не мой.

Я повернулась к картинам на стенах и спросила:

– А эти твои? Стиль вроде не Вадькин…

– Да он может в разных стилях… каких хочешь… – Он произнес это с такой тоской в голосе, что мне пришлось по-матерински обнять Бо за талию и сказать самые простые слова:

– Не огорчайся! Давай посмотрим твои картины!

– Давай, – тут же согласился он.

Мне показалось, что Бо и сам уже принял меня как старшего товарища, который в нужный момент всегда готов подставить плечо, а полюбить как женщину, возможно, и не захочет. Недостатка в женщинах он не имеет, а отсутствие истинных друзей чувствует. Все-таки я на самом деле настоящий инженер человеческих душ! Мой муж, которому изменить сегодня явно не удастся, выходит, прав даже в своем сарказме.

Надо сказать, картины Бо мне тоже понравились, но они оказались слишком уж обычными, без пронзительности. Подобные городские пейзажи можно увидеть в любом художественном салоне. Изображенные на холстах места я узнала сразу. Люди тоже были вполне узнаваемы. На стене возле колбасно-розового знамени соцсоревнования, снова прикрывшего пыльно-золотое ложе Вадькиной одалиски, висело несколько изображений Марины и Георгия в разных ракурсах, очень неплохие портреты. Остальные модели: брюнетки, блондинки, рыженькие – наверно, были подругами Бо. На одном из холстов оказалась изображена девушка, обритая наголо, что ее ничуть не портило, настолько правильными были черты лица и безукоризненны округлости черепа.

– Ну как? – жалобно спросил Бо.

– Мне кажется, ты чрезмерно стараешься, – отозвалась я.

– То есть?

– Ну… то и есть! Ты будто боишься, что человека на портрете не узнают или скажут, что цвет стен нашего драмтеатра чуть-чуть другого оттенка. Ты словно фотографируешь, Бо! В твоих работах мало собственно живописи!

– Да? Ты так думаешь? Но я стремился к достоверности!

– Может быть, есть смысл поступиться ею?

Бо еще раз оглядел свои холсты и неохотно произнес:

– Вообще-то Вадька мне тоже всегда говорит, что мои картины будто копии с моих же собственных работ. Я никак не мог его понять, а он не хотел объяснить… или не знал как… все ведь вроде у меня правильно… Ты вот объяснила… – И он вдруг улыбнулся, так тепло и красиво, что я усомнилась в своем инженерстве и в том, что никогда не смогу полюбить его. А вдруг смогу? Такого вот, улыбающегося, теплого, вполне можно полюбить!

– А давай я напишу твой портрет! – воодушевленно предложил Бо и зачем-то посмотрел в сторону пыльного знамени соцсоревнования. Я тоже скосила на него глаза, но быстро привела их в нормальное положение и ответила:

– Не стоит…

– Просто портрет… – как-то излишне торопливо добавил он, и я подумала, что Бо тоже размышляет над тем, не поискать ли товарищей в другом месте. Все-таки перед ним женщина. Он снял со стены портрет Марины, изображенной сидящей вполоборота на стуле, который был выписан так же тщательно, как жена брата. Я стул узнала сразу. Он стоял возле дощатого стола и резко отличался от него, как аристократ от плебея. Он имел тонкие изящные ножки и гнутую вензелем спинку. Кажется, такие стулья раньше называли венскими.

– Ну… если только портрет… – начала я и была прервана песней «Битлз» под названием «Girl», которую вместо звонка выдает мой мобильник. Когда я приложила телефон к уху, он взорвался голосом мужа:

– Анастасия! Наш бачок в туалете все-таки подвел! Представь, из него хлестало на пол так, что затопило соседей снизу! Они аж отыскали меня на работе! Где ты шляешься?! Я никак не могу найти деньги, отложенные на сантехнику… Куда ты их задевала? Все перерыл! Знаешь, я думаю, надо потратить их все, раз уж такой случай! Не хватало, чтобы еще ванна потекла! Я уже договорился с Витькой, он отвезет в «Мир сантехники», и мы с ним отоваримся по полной. В общем, предлагаю сменить сразу и унитаз, и ванну, и смеситель, и прочее… В общем, где деньги? Витька уже с улицы сигналит! Надоел!

– Я сейчас приеду! Без меня ты все равно ничего не найдешь, – самым бесстрастным тоном проговорила я и сразу выключила телефон, иначе муж непременно позвонил бы снова. Не объясняться же мне с ним при Бо. Впрочем, «этот мужчина» не примет моих объяснений и с глазу на глаз! Эх! Плакала моя спокойная семейная жизнь!

Засунув в сумку телефон, я посмотрела на своего нового приятеля.

– Тебе надо уходить? – спросил Бо, и я видела, как он огорчен этим.

Огорчилась ли я от того, что мне надо покидать его мастерскую? Пожалуй, нет… Огорчилась я другому, а именно: предстоящей схватке с мужем.

Я уже взялась за свое новое пальто, которое на славу поработало в этот день, когда в мастерскую Богдана вбежал тот, кого я сегодня здесь увидеть никак не ожидала, – Георгий.

– Хорошо, что ты тут! – прокричал он. – Собирайся! – Не обращая на меня ровным счетом никакого внимания, Георгий схватил с колченогой табуретки куртку Бо и протянул ее брату. – Одевайся! Живо!

Разумеется, такой диктат старшего брата в моем присутствии понравиться Бо не мог. Он резко выдернул куртку из рук Георгия, бросил ее обратно на табуретку и зло сказал:

– Никуда я не пойду! Веди себя прилично! У меня дама!

– Да у тебя таких дам, как… – На этом месте, где обычно поминают нерезаных собак, Георгий развернулся ко мне, видимо, для того, чтобы я сразу и навсегда поняла, что являюсь всего лишь одной из длинной череды женщин, которые стоят в очереди в мастерскую Бо и раскатывают губу на ложе под пыльным знаменем соцсоревнования. Муж Марины слишком пристально посмотрел на мое лицо, как-то нервно огладив при этом свои впалые щеки ладонью. Потом его взгляд на несколько секунд задержался на моем декольте и, как мне показалось, начал спуск. Я явственно почувствовала, как что-то жаркое и быстрое нырнуло в ложбинку, где уютно покоился серебряный кулон, потом прямо под бюстгальтером коснулось сосков и устремилось дальше вниз, щекоча живот. Пора было перекрыть движение наглому гуляке по моему телу, и я, скрестив ноги, еще и сложила таким же крестом на груди руки.

– Как вас зовут? – спросил Георгий, задержавшись взглядом на моем животе.

– Ее имя Настя! – тут же встрял Бо. – Но тебя это абсолютно не касается!

– Ошибаешься, братец, ой как ошибаешься… – процедил Маринин Дон Кихот, а то юркое и теплое, что гуляло по моему телу, очень быстро вынырнуло прямо из-под серебряного кулона и, растекшись в теплый блин, облепило мне лицо, будто косметической маской, после снятия которой я должна стать краше раз в десять, не меньше.

– Она – это не то, что ты подумал! – прокричал уже совершенно отчаявшийся Бо. – И твое мнение насчет Насти меня не интересует!

– А вот это напрасно! – спокойно ответил Георгий и отвел наконец от меня взгляд. Ощущение теплой мягко-сливочной маски на лице не пропало. – Это моя женщина!

Такого заявления я ожидала меньше всего, несмотря на только что описанные странные, но приятные ощущения. Бо, похоже, тоже был ошарашен. Я с собой справилась гораздо раньше брата Георгия, молниеносно всунула руки в рукава пальто, схватила со стола клетчатый шарф с итальянской сумкой и, бросив: «Ну, мальчики, мне пора!», быстро вышла из мастерской. Никто меня не догонял. Оно и понятно. Георгий не позволил бы Бо рвануть за мной, а сам Муравей Ламанчский, судя по всему, и так не сомневается, что я упаду в его объятия спелым персиком в тот момент, когда ему этого захочется. Самое ужасное состоит в том, что он в своей уверенности, возможно, прав, несмотря на ужасные щеки, целующиеся друг с дружкой изнутри.

Глава 2

Да, можно смело переходить к главе второй, ибо первая себя абсолютно исчерпала. Вы хотите знать, как я объяснялась с мужем? Молчала. Почему? Я сейчас приведу вам монолог моего мужчины, или наш диалог… называйте как хотите. Пожалуйста:

– На кой черт тебе это идиотское пальто?!! Тебе что, надеть нечего?!!!

Я слегка повела плечами.

– Ну сапоги еще куда ни шло, но какого хрена ты купила такую дорогущую сумку, на которую без слез не взглянешь?!!

Я безмолвно развела в стороны руки.

– И вообще, почему мне ничего не сказала?!! Почему не посоветовалась?!!

Я завела глаза к потолку, изображая полное изнеможение.

– И как теперь быть?!! Заткнуть, что ли, твоим новым пальто дыру в бачке?!!!

Тут уж я решила подать голос и предложила другое решение:

– Лучше сумкой! Она из натуральной кожи! Воду не пропустит!

– Острить, значит, изволишь в таком пиковом положении! Впрочем, я умываю руки! Ухожу обратно на работу, а ты сиди тут и думай над своим странным поведением. А в туалет… ходи к соседям… если они тебя, конечно, пустят!

И он действительно ушел. А к соседям я и не подумала идти. Я достала с антресолей старое ярко-желтое эмалированное ведро, в котором кипятила белье в те незапамятные времена, когда у нас еще не было стиральной машины, налила в него воды по самый ободок, пустила по ней вплавь красный пластиковый ковшик и поставила эту красоту около унитаза. У нас же не его прорвало, а всего лишь бачок. Когда проблема таким образом оказалась решена, я выбросила нашу сантехнику из головы напрочь. Мне было о чем подумать и без унитаза. В какие-то несколько дней возле меня очутилось трое мужчин!

Во-первых, пока еще никуда не делся мой муж (ночевать на службе он точно не будет и вынужденно вернется к желтому эмалированному ведру с красным ковшиком).