Пока я эдак рассуждала, Георгий подошел к тому самому удивившему меня шкафу напротив окна. Когда он раскрыл створки из матового с муаровым узором стекла, моему взору предстала его коллекция. На обитой черным шелком задней стенке шкафа и висели клинки, которые я быстренько пересчитала. Их было двадцать шесть. Самых разных. Мне, конечно, не отличить шашки от сабли, кортика от кинжала, но то, что среди них присутствовал меч, я поняла сразу. По длине клинка. Примерно такой, возможно, для витязя Руслана хранила Голова.

– Что это за меч? – сразу и спросила я, чтобы хоть как-то проявить эрудицию.

– О! Замечательный выбор! – радостно произнес Георгий. Видимо, я с ходу заинтересовалась гордостью его коллекции. – Это церемониальный меч. Такими мечами посвящали в рыцари. А пройти посвящение в рыцари – это, между прочим, первый государственный долг средневекового римско-германского императора, обязательная часть торжественного ритуала коронации. Видите, на серебряном набалдашнике рукоятки императорский орел! А с другой стороны богемский лев. Такой меч был изготовлен в Палермо аж в 1220 году для коронации в Риме Фридриха II!

– Вы хотите сказать, что это тот самый меч? Но он же, наверно, стоит сумасшедшие деньги! Разве можно его держать тут… просто так…

Далматов рассмеялся.

– Нет, конечно, это не он. Всего лишь копия, но очень хорошая. Точная. Совпадает все до последней детали! На гарде и рукояти меча – пластинки из настоящего золота с эмалями, а потому эта копия обошлась мне весьма недешево! К сожалению, у меня нет ножен. Они, хотя и деревянные, но покрыты пергаментом на льняной подложке, украшены золотом, эмалями, рубинами и жемчугом!

– А вот этот узор я знаю! – Я ткнула пальцем в один из клинков. – Это Кубачи! У меня есть кубачинский серебряный браслет.

– Да, вы правы, – согласился Георгий. – Но это самая дешевая вещь моей коллекции. Кстати, как-то подарила Марина… Это современное изделие, которое можно купить в любом сувенирном магазине. А вот драгунская шашка образца 1881 года! Офицерская! Настоящая! Действительно дорогая!

– А где гарда? – Я решила задать хоть какой-нибудь вопрос, чтобы порадовать Далматова. Пусть расскажет об этой шашке, тем более что гарды у нее и в самом деле почему-то не видать.

– Гарды бывают у длинноклинкового оружия: меча, шпаги, рапиры. У шашки лишь дужка… А у солдатских клинков и ее не было… Посмотрите, как изящен узор на ножнах. Пластинки латунные, но с позолотой! А вот…

Георгий еще долго рассказывал мне о своей коллекции. Он был так поглощен этим, так увлечен, так искрил глазами, пылал и горел, что я поняла, за что его могли любить женщины. Вот за эту кипучесть по отношению к тому, что его очень занимает. Наверно, он так же яростен и в любви… Проверить, что ли?

Надо вам сказать, что издательство велит мне в каждый любовный роман вставлять как минимум две постельные сцены максимальной степени откровенности. Понятно, что максимальная степень откровенности у всех разная. У меня эта степень невысока. Ну… максимум квадрат… ну… куб… до четвертой степени не дотягиваю… Во всяком случае, в моих книгах вы никогда не найдете фразы, так характерной для одной нашей раскрепощенной романистки: «У меня между ног стало мокренько…»! Мокренько! Какой кошмар! Как будто об этом нельзя написать изящнее!

А может, если б мы с Далматовым… произвели кое-какие действия… исключительно с целью приобретения мною нового опыта, который пойдет на благо отечественной литературе… постельные сцены моих романов только выиграли бы?

– Что-нибудь выпьете? – неожиданно спросил Георгий, отрываясь от своего шкафа. Похоже, он заметил, что мои мысли несколько ушли в сторону от его коллекции. Чуткий, однако! Вроде бы я изо всех сил старалась пялиться исключительно на его клинки.

Я вздрогнула. Он опять рассмеялся и сказал:

– Да не вздрагивайте вы так! Я ни к чему не собираюсь вас принуждать! Но у меня есть хороший коньяк!

– Нет! – как-то некрасиво взвизгнула я, поскольку у меня был случай опьянения коньяком почти до бессознательного состояния. – Я в коньяках ничего не понимаю, как, впрочем, и ни в каких других крепких напитках. И кислых вин не люблю, а шампанское просто ненавижу!

– А как относитесь к сладким ликерам? У меня есть шоколадный! И еще «Бейлис»!

Против «Бейлиса» я устоять не смогла.

К ликеру Георгий достал из холодильника тонко нарезанный сыр, яблоки. Из стола вытащил плитку шоколада.

– Сварить еще кофе? Или хотите чаю?

Я подумала, что лучше попросить чаю, поскольку он более гигиеничен, нежели кофе. Если использовать чайные пакетики, то их можно сразу куда-нибудь выбросить, чтобы они не оскорбляли зрение хозяина кабинета. Хотя… вряд ли у Георгия есть какая-нибудь мусорница. Она в принципе не эстетична.

– А что вы предпочитаете? – спросила я, окончательно запутавшись в своих теоретических выкладках.

– Я больше люблю кофе, – ответил он.

– Ну тогда давайте кофе.

Мы пили кофе с ликером молча. Это молчание нагнеталось и нагнеталось, пока не накрыло нас будто ватной подушкой. Мне стало очень не по себе. Я как раз решила спросить еще что-нибудь про холодное оружие, чтобы плотная тишина не так давила на уши, когда Георгий, опустив на блюдечко чашку, вовсе не побежал ее мыть, а произнес следующее:

– Вы мне очень нравитесь…

Я поперхнулась остатками кофе, хотя эта фраза была куда невиннее той, что он сказал Бо. Ну… про то, что я его женщина, что, безусловно, очень сомнительно. Я непроизвольно положила руку на декольте, дабы под вырез пиджака опять не забрался странный юркий зверек, которого так ловко умеет запускать Георгий Далматов. К тому же я договаривалась с Мариной, орудием мести которой являюсь, что флиртовать стану с Бо. С другой стороны, пора добавить в роман, который, может, все же и выйдет из-под моего пера в результате всех этих событий, некоторой интриги. Так сказать, подтолкнуть сюжет в нужном направлении. И я подтолкнула, заявив:

– А мне нравится Бо!

Георгий, не дрогнув ни одной выпуклостью своего выразительного лица, ответил:

– Бо нравится всем женщинам, и в этом его минус.

– Почему? Он не глуп и очень красив. А в красоте одни плюсы!

– Богдану трудно остановить свой выбор на одной. Кругом столько прехорошеньких женщин. Только протяни руку, и любая из них – твоя, поскольку ты молод и красив. Разве вы хотите стать одной из многих?

– Вы даже не допускаете мысли, что я могу стать для него единственной?!

– Не допускаю, – жестко ответил он. И в этом ответе мне явственно услышалось: «Не допущу!»

– Тогда я предлагаю вам пари на предмет того, что я непременно стану единственной женщиной Бо! – раздухарилась вдруг я.

– Но ведь я стану чинить вам препятствия! – Далматов неприятно хмыкнул.

– Это допустимо! – согласилась я. – И даже нужно! Что может быть интереснее, чем заполучить мужчину, преодолевая препятствия!

– Но я при этом стану пытаться вас переориентировать!

– То есть?!

– Я буду продолжать за вами ухаживать. Главное, чтобы вы соглашались на встречи и с Бо, и со мной. Идет?

– Ну… только в том случае, если с вашей стороны не будет никаких… сексуальных домогательств! – выпалила я. (О, прощайте, постельные сцены романов, окрашенные новыми тонами!)

– Мне кажется, что в этом плане я легко вырвал бы победу у него из рук, но вы правы: чем больше препятствий, тем желаннее приз! А приз – вы!

– Ну… это в том случае, если победите вы. Если победа будет за мной, приз получу я – Богдана Далматова.

– Бо – не приз. Если я проиграю, то через некоторое время вы убедитесь в том, что и ваша победа есть поражение.

– Вы так не любите брата?

– Напротив. Я его очень люблю. Пожалуй, даже излишне. Как родитель увечное дитя!

– Да что же такого увечного в Бо? – изумилась я. Кроме некоторой мягкотелости, я пока не заметила за ним никаких недостатков.

– Пусть это тоже входит в условия пари. Вы все узнаете сами. Я не стану вам подсказывать и давать правильное направление. Я же заинтересованное лицо!

Мне оставалось только кивнуть, а в комнате снова повисла тяжелая тишина, которую опять первым нарушил Георгий:

– Расскажите мне что-нибудь о себе. Я ведь знаю только то, что вы работаете в детском журнале. Вы кто? Редактор? Или заведуете каким-нибудь разделом, например, сказками? Или стихами? Я в этом ничего не понимаю…

Я в этом тоже понимала мало. Кто его знает, какие должности существуют в детском журнале… Пожалуй, стоит согласиться на заведование сказками, что я Георгию и выдала сквозь зубы. Мне было несколько не по себе. Приходилось на ходу сочинять себе биографию, да еще отличную от той, что я втюхивала Бо. Как бы потом со своих придумок не сбиться! А чего, собственно, сбиваться? Или я не писательница? Могу ведь держать в мозгу до двадцати персонажей одновременно со всеми особенностями их существования и сложными взаимоотношениями. А я сейчас и есть персонаж! Полностью придуманный! С чуть раздвоившейся биографией! Ничего, запомнить нетрудно! Посмотрим, кстати, легко ли живется персонажу, жизнью которого распоряжается «чужой дядя»!

– Вам… – начал Георгий, но я не удосужилась дождаться вопроса целиком. Я уже жила жизнью «персонажа», а потому ответила:

– Мне тридцать лет. – Почему бы не убавить себе возраст, ежели чистый тридцатник для сюжета предпочтительней. Семейное положение тоже можно подкорректировать для дела. – И я не замужем, если это вас интересует.

– Почему? Развелись?

– Нет… Мой муж был сильно болен и… в общем… он умер… Детей нет… Когда муж болеет, какие уж тут дети…

Поверьте, у меня и в мыслях не было, что я хороню собственного мужа. Он жив-здоров, и я очень, рассчитываю, что с ним ничего плохого не произойдет. Муж умер у героини нового романа, потому что ей так легче завязывать отношения с другими мужчинами. Вы думаете, что смерти и убийства в своих книжках мы описываем только для того, чтобы придать произведению элемент триллера? Бывает такое, не спорю… Но чаще мы убиваем тех героев, которые мешают дальнейшему развитию сюжета, с которыми надо много возиться, чтобы встроить их в и без того сложные взаимоотношения других персонажей. Нет человека – нет проблем!