— Черт, черт, трижды черт, — разразилась проклятиями Элли и помчалась в спальню. — Завтра же эта собака отправится к ветеринару. На усыпление.
Джуин вздохнула, пожала плечами, дотянулась до стакана Элли и сделала большой глоток. Вечерок будет не из легких.
Кейт никогда не любила платья. Проблема была не столько физической — хотя она действительно обладала даром выбирать такие ткани, которые собирались складками в паху, когда она садилась, и задирались на ее коротких бедрах, когда она вставала, — сколько психологической: в платье Кейт чувствовала себя неуютно.
Стоя перед квадратом зеркала, поднимаясь на цыпочки, чтобы увидеть подол, затем вставая на колени, чтобы в поле зрения попала горловина, Кейт никак не могла понять, что же она видела. То, чем она сейчас занималась, напоминало ей складывание мозаики из самой себя, причем фрагментов не хватало.
Она решила принарядиться из гордости. Ей хотелось показать всем, что с ней все в порядке. «Мне все равно», — вслух сказала она и тут же оцепенела, потому что дом сегодня вечером был полон скрипами, и постукиваниями, и странными, свистящими звуками, от которых дыбом вставали ее нервные окончания. Ребенком она верила, что с возрастом изживет свой страх темноты, боязнь верхних и нижних этажей и пустых, гулких комнат, но этого пока не случилось. Чтобы приободриться, Кейт строго приказала себе задуматься о проблемах реальной жизни и подготовиться внутренне к предстоящему вечеру.
Что пугало ее больше, спрашивала она себя, встреча с Джоном или встреча с Алексом и Наоми? Она представила себе, что испытает при виде Джона и что при виде сына с подругой, и оказалось, что вся боль концентрировалась на ее отношениях с Джоном. Незаметно для самой себя Кейт примирилась с решением Наоми и Алекса. Или так было потому, что все ее душевные силы были потрачены на Горстов?
— Я же говорил тебе, — сказал Джон, когда звонил ей последний раз, — что в конце концов причиню тебе боль, помнишь?
— Хм, ты сказал, что будешь вынужден причинить боль одной из нас, — напомнила ему Кейт несчастным голосом. И, забывая, что сама настаивала на том, что он не может, не должен оставлять из-за нее свою жену, жалея себя, она зарыдала. — И я могла бы сразу догадаться, кем будет эта одна из нас.
Джон говорил, что пытался рассказать обо всем Джеральдин. Он не просто пытался: он рассказал ей. Он специально приехал домой, чтобы признаться, потому что чувствовал, как ужасно встревожена и напряжена Джеральдин. Ему казалось, что она догадалась о его измене и мучилась из-за этого. Но как-то так получилось, что Джеральдин поняла его совсем по-другому.
— И это все? — спросила Кейт; внутри у нее что-то сломалась. Она тупо недоумевала про себя, как такое было возможно. Если мужчина пришел к жене и сказал ей недвусмысленно: «Я ухожу от тебя к другой женщине», то могла ли жена неверно понять его и ответить что-то вроде: «Семь фунтов сорок пенсов», или «Они в гараже», или «Наверное, это аллергия на бытовую пыль»?
— Наверное. Да, это все. — В голосе Джона слышалось бескрайнее раскаяние. Кейт знала, что и ему тоже больно. Очень больно. Но она могла бы поспорить на что угодно, что он не ревел так, что его голова почти раскалывалась надвое. Он не плакал ночь напролет, в конвульсиях, пока его глаза не исчезли на отекшем лице, а в недавно купленной упаковке «Клинекса» не осталось ни одной салфетки.
Через некоторое время Кейт обдумала все еще раз и пришла к решению, что да, так было к лучшему. Она приняла неизбежное. Но все равно было адски больно.
И поэтому для ее эго было очень важно выглядеть на новогодней вечеринке наилучшим образом — что бы ни значило это «наилучшим образом». Она пошарила в сумочке, пытаясь найти ключи от машины, потом нетерпеливо вывалила все содержимое на кровать: деньги, ключи от дома, старые кассовые чеки, облепленные паутиной человеческих волос.
В комнату целенаправленно вошли Петал и Пушкин, один за другим, и стали с мяуканьем тереться о ее ноги. Она взяла каждого по очереди на руки — они свисали длинными расслабленными плетями, растопырив когти — и поцеловала в макушку. «Кроме вас, у меня никого не осталось», — сказала им Кейт и немного смутилась из-за излишней мелодраматичности.
«Но ведь у тебя есть Алекс, — вдруг произнес голос в ее голове. — Он никуда не делся. Вы отдалились друг от друга только из-за твоей неуступчивости, глупая ты женщина».
От осознания этого факта у Кейт буквально перехватило дыхание. Она схватила сумочку и побросала туда все как было. Снова полились слезы. Сколько слез! Элли была права, поняла Кейт. Может, Элли и чудовище, но она всегда права (в какой-то степени именно правота Элли делала ее таким чудовищем). Сегодня вечером Кейт помирится с сыном. С Наоми она будет вести себя тепло и великодушно — хотя бы только потому, что эту женщину любит Алекс. Господи, сделай так, чтобы они обязательно пришли.
— Я так и знала, что ты придешь первым, — сказала Элли. — Ну, давай, проходи, поможешь мне на кухне. Да, познакомься с моим соседом Даркусом.
— Маркус, — поправил ее сосед.
— Кстати, он продюсирует фильмы.
— У меня небольшое дело по выездному ресторанному обслуживанию.
— Да, точно. Я именно это и имела в виду. Тревор, представляешь, он зашел, чтобы попросить у меня в долг электродрель! Нет, ну откуда у меня может быть дрель? И вообще, вешать полки в новогоднюю ночь… Слышал ты когда-нибудь о таком? Я уверена, вы сойдетесь. Дружба между вами вспыхнет как огонь, если мне позволено будет так выразиться.
— Напоминаю, что я больше не служу у вас, если вы забыли, — проворчал бывший домработник, но все же поймал полотенце, брошенное Элли, и, кивнув Маркусу, который явно мечтал как можно скорее убраться отсюда подобру-поздорову и желательно на свою родную Ямайку, принялся послушно протирать стаканы. — Можно мне по крайней мере выпить?
— О чем речь… Будешь белое вино? Я могу открыть красное, если хочешь. Но до тех пор, пока не пришли взрослые, можешь даже не надеяться, что я предложу тебе свое лучшее шампанское.
— Я бы предпочел пива.
— В холодильнике. Сам возьми. А как тебе нравится мое новое платье?
— Скажи ей, ради бога, что в нем она похожа на чашку кофе с пеной, — сказала появившаяся в комнате Джуин. Она закатила глаза, потом безразлично кивнула в знак приветствия. Сама она выглядела так, словно собиралась на похороны; лицо было белым от волнения.
— Я не осмелюсь, — с чувством ответил Тревор.
— Даркус, — произнесла затем Элли любезным тоном, оборачиваясь к Маркусу, — это Тревор. Тот самый Тревор. Может, ты помнишь, я о нем упоминала. Тот, который… Как, ты уже уходишь? Ты не останешься? Ну так возвращайся сразу после двенадцати, — уговаривала она его. — Обещай мне, что придешь. Захвати кусок угля и будешь нашим первым гостем в новом году[64]. Говорят, что это должен быть темный и незнакомый мужчина, а кто может быть темнее и незнакомее тебя? Ой. Звонок. Пришел кто-то еще.
— Зачем нам туда идти? — ныла Люси. — Я не выношу подобные сборища.
— Все будет нормально, — сказал Доминик довольно любезно. Импульс поддразнить младшую сестру, разозлить ее появился… и исчез. Почему-то Доминика это больше не забавляло.
— Смешной ты ребенок, — спокойно заметила Джеральдин дочери. — Когда я была в твоем возрасте, я обожала ходить на вечеринки. — И она положила руку Джону на колено, словно у них был общий секрет, словно они всю свою молодость только и делали, что ходили на вечеринки. Джон же подумал, что этим жестом она заявляла свои права на него — как заявляют права на стул в общественном месте, положив на сиденье пальто или газету. Он считал, что его не столько любят, сколько нуждаются в нем. И все же быть нужным — это уже кое-что, полагал Джон.
Что касается предстоящего вечера, то он был солидарен с Люси: он тоже считал, что не вынесет его. Видеть Кейт, но не говорить с ней, не держать ее за руку, не прикасаться к ней — это будет пыткой. Он так и видел, как она, такая яркая, отважная, немного колкая, будет тайком кривить губы, бросать на него презрительные взгляды (ничего другого он и не заслуживал). Она была для него больше, чем жизнь, а он отказался от нее. Из-за своей нерешительности он ее предал.
В машине, в окружении семьи, было тепло и душно. Краем глаза Джон ловил в боковом окне свое отражение — привидение самого себя. В зеркале заднего вида он видел собственные прищуренные глаза, сведенные вместе брови. Позади него лица детей то и дело вспыхивали желтым в свете уличных фонарей, омывавших интерьер «ровера».
Джеральдин убрала руку с его колена и стала копаться в сумочке в поисках освежающих конфет.
— Все-таки до чего же неудобно добираться до Элли. Совершенно в другой части города. Хорошо хоть мы останемся у нее на ночь.
Ей и Джону была обещана отдельная комната. Люси отправится к Джуин. А Доминику придется устроиться на диване. Как это типично для Элли, думал Доминик, именно таким образом распределить спальные места. Наверное, она считала, что раз он был мальчиком, то ему не нужна кровать, что он заснет где придется, что он переживет. «Это несправедливо, — вознегодовал он, узнав о своей участи. — Я хочу спать с Джуин». А мать лишь отмахнулась от него: «Скажешь тоже!», сочтя его слова очередной шуткой.
— Кто хочет мятную конфетку? — спросила Джеральдин. Когда никто не ответил, она вынула одну горошину из упаковки, бросила ее в рот и захрустела. Она чувствовала себя счастливой, расслабленной и даже (она так себе и сказала) веселой. Как же глупа она была, так волнуясь из-за крошечной кисты. Доктор не сомневался в диагнозе. И она действительно была необыкновенно здоровой.
— Я нормально выгляжу? — спрашивала Наоми, снова и снова поправляя прическу. — Кажется, у меня волосы стали лучше расти.
— Это ты стала расти. — Алекс выдернул блузку из-за пояса юбки и нагнулся, чтобы поцеловать мягкую округлость ее живота. — И стала еще красивее.
"Любовь плохой женщины" отзывы
Отзывы читателей о книге "Любовь плохой женщины". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Любовь плохой женщины" друзьям в соцсетях.